Пиноктико - Александр Мильштейн

Частые белые колонны мельтешили, между ними были установлены вертикальные неоновые лампы Флавиана, я чувствовал себя попавшим внутрь стробоскопа… А тут ещё эти нити — стропы — из-за них совсем всё путалось…

Я поднялся на самый верхний уровень, там было пусто, но по периметру проёмов были тоже натянуты нити… Я уже успел забыть, кто соткал эту гигантскую паутину, и снова поискав глазами табличку, нашёл её ближе к полу, в одной из ниш… «Фред Сандбек, — прочёл я, — 1943–2002…». Но это же тот самый год…

Я разговорился с появившимся в этот момент синим служителем и узнал, что Фред Сандбек сделал эту работу специально для открывавшейся в Мюнхене пинакотеки. И в том же году умер, вскоре после её открытия…

После того, как я это узнал, мысли о собственном «id» приобрели другой характер…

Я стоял и смотрел на нити, повторявшие контуры стен верхнего яруса пинакотеки, потом я вернулся на этаж вниз, зашёл в зал, где нити были натянуты между белыми стенами, полом и потолком, и это было странно, честное слово… Я не родился в 2002 году, нет; не думаю я, что и Фред Сандбек вложил, как говорят иногда в таких случаях, всю свою душу в это белое здание…

И всё же это было странно — взять и натянуть здесь эти нити… И после этого умереть… Спрясть и… сыграть в прятки… Прямо здесь… Впрочем, не менее странно, чем рассказать сыну перед сном «Сказку об Украденной из Пинакотеки картине и Подкидыше»… Что-то в этом было общее, в этих двух историях, а может быть, потому, что нити Сандбека напоминали стропы парашюта, я точно не знаю… Во всяком случае, мне нечего было больше делать в пинакотеке, что-то сработало, принцип минимального действия… Фред Сандбек оказался самым настоящим минималистом… А я — лишней… Во всяком случае, в этом здании, — сущностью.

Я не стал искать себя в Старой Пинакотеке после того, как не сумел найти себя в Новой, или точнее, модерновой, потому что Новая — это другая, там, в частности, висят импрессионисты, а также Бёклин, романтики и всё такое, но я — хоть и романтик — туда не пошёл, мне вполне в тот день хватило струн Сандбека и деки Кифера, который, кстати, после всех этих поисков германского id увлёкся еврейской мистикой, а может быть, это у него после занятий алхимией, you never know; а я поехал домой, опустил все жалюзи и, выкурив маленький джойнт, лёг в кровать и ещё раз стал рассматривать картины пинакотеки — на этот раз более подробно, пока не перешёл сквозь одну из них в сон.

Сквозь какую именно, я теперь уже не помню.

8. Und ich fasse den plastischen Tag[63]

Не то чтобы деньги подошли к концу, что-то у меня ещё оставалось… Но, во-первых, ждать того момента, когда они на самом деле закончатся, было уже не так долго… Во-вторых, люди работают не только ради денег… Некоторые просто боятся вот этой дневной пустоты, прямо-таки сходят от этого с ума…

Я бы не сказал, что я так уж сходил от этого с ума… А впрочем, не мне судить, да…

В общем, причин, по которым я обратился к дяде Феликсу, было, как минимум, две…

— Это я, Йенс. Феликс, ты говорил, что мог бы устроить меня к своему приятелю, что там нужен человек для обучения каких-то гаджетов немецкому языку…

— Подожди минутку, Вальтер как раз на другой линии… Я сейчас его спрошу.

Так я попал в эту фирму… Состоявшую из четырёх человек, если не считать меня….

А и нет никакого смысла меня считать, потому что проработал я там всего шесть месяцев…

И потом, после разговора, который у меня состоялся напоследок с Вальтером Зоммерфельдом…

Уже точно нет смысла меня считать… И даже не только потому, что герр Зоммерфельд меня рассчитал…

Собственно, этот последний разговор я и хотел сейчас воспроизвести, остальное — шесть месяцев «работы в бюро» — можно легко опустить… Ну ходил я, как «настоящий человек» (словосочетание Феликса), каждый день в офис, путался там в проводах, разбирался в software, предназначенной для обучения магазинной кассы языку Лютера… На кой чёрт это было нужно, я понятия не имею, для слепых, что ли, хотя, по-моему, в наших магазинах за обычными кассами легко обслуживают что слепых, что глухих, вообще без проблем…

Ах да, ну конечно… Ты смотри, как быстро я всё забываю… У герра Зоммерфельда же был «визион» — ему хотелось упразднить кассирш… Потому что они мешали ему почувствовать, что жизнь — это праздник…

Вспомнил сейчас: во вводном слове, при приёме меня на работу, герр Зоммерфельд сказал примерно следующее:

— Мне всегда было жалко этих несчастных женщин… И мужчин тоже, но особенно женщин… Которые как роботы перебирают мои продукты, проводят каждым из них по стеклу считывающего устройства… Я точно знаю, что я бы сошёл с ума, если бы оказался на их месте, через неделю я бы точно сошёл с ума!..

В общем, он так всё это обставил, что задачей его фирмы является спасение кассирш…

Хотя, по моему глубокому убеждению, герр Зоммерфельд сумел сойти с ума и не занимая их место у кассы, просто глядя каждый день или неделю — сколько он там ездит за покупками, — на руки, которые быстро перебирали продукты… Которые в этот момент становились его, переходили в его собственный мир… И так глубже, глубже — скользили вслед за продуктами — мысли герра Зоммерфельда — пока не привели его к созданию собственной фирмы…

Особняк, который снял для этой цели друг Феликса, который, в свою очередь, — напомню — был другом Ахима… Но почему особняк? Не знаю, мне почему-то хочется назвать обычный двухэтажный айнцельхойсхен[64] особняком…

Наверное, потому что там в холле был фонтан, в котором плавали золотые рыбки… И при этом фонтан был виден с небольшой балюстрады, на которую можно было выйти из моей рабочей каморки…

Когда я устроился на работу, в фонтане было восемь золотых рыбок…

А когда я оттуда уволился — всего лишь через шесть месяцев, — там оставалась только одна…

Когда это началось — вымирание рыбок, — я не знал и спросил герра Зоммерфельда, начало ли это или продолжение мора… От чего герра Зоммерфельда всего перекривило, и он ушёл к себе в кабинет, резко хлопнув дверью, а мои коллеги сказали мне, чтобы я больше никогда, никогда не задавал этот вопрос…

Я и не задавал… я только в страхе пересчитывал каждый день золотых рыбок…

И когда в бассейне осталась всего одна… Я понял, что мне пора.

Несколько минут я молча посидел перед компьютером с закрытыми глазами, а потом резко встал и направился к двери герра Зоммерфельда.

— Я хочу подать заявление об уходе, — сказал я.

— Да вы просто нарисовали мои мысли, сударь, — сказал герр Зоммерфельд, не поднимая глаз. Он в этот момент читал какую-то документацию.

— Ну вот видите… Так я пишу заявление… Можно здесь? А то у меня нет ручки…

— Погодите. Вы понимаете, что в этом случае — если вы сами напишете заявление — Арбайтзамт несколько месяцев не будет вам платить ни копейки?

— Ну что делать, — пожал я плечами, — как-нибудь перебьюсь…

— Перебьётесь? Вы бы лучше перебесились!

— Чего? — я состроил удивлённую гримасу.

— Да-да-да! — герр Зоммерфельд встал со стула и принялся ходить по своему кабинету, а я — от неожиданности, что ли, — наоборот, сел на стул, стоявший перед его столом. — Всё это время я молчал, я ждал, что вы возьмётесь за ум! — говорил герр Зоммерфельд. — Потому что он у вас есть — так я думал, так мне сказали… Но я жестоко ошибался… Вы понимаете, что я испытываю некие моральные обязательства перед Феликсом… И перед памятью о вашем отце!..

— Ну и что теперь мне делать? Стоять у вас в офисе в виде памятника своему отцу? Мне не нравится эта работа, последнее время к тому же я действительно… топчусь на месте… Короче говоря, мне надоело.

— О работе мы ещё поговорим… А пока я скажу вам вот что. Не вы уходите от меня, а я вас увольняю, молодой человек. Я вышвыриваю вас вон. На улицу! Вы меня понимаете?

— Понимаю, — кивнул я.

— Ну вот, — удовлетворённо сказал герр Зоммерфельд. И вдруг добавил совсем другим тоном:

— Так что вы будете с завтрашнего дня получать пособие.

— Спасибо, герр Зоммерфельд.

— Я делаю это только из уважения к Феликсу… Подожди! Я ещё не всё сказал…

Вот, и после этого пошёл монолог — всем монологам монолог…

Герр Зоммерфельд, что называется, решил прочитать мне напоследок нравоучение… Наставить на путь истинный… Я не думаю… да нет, я просто уверен, что он не задавался целью меня аннигилировать… Но что мне до его целей, знаем мы его цели, говорящие кассы, праздные кассирши… А куда ведут эти благие намерения? Очень даже может быть, что прямиком… Туда, где вообще никого уже не будет, никого и нигде…

— Знаете, почему вы не смогли делать эту интереснейшую работу? — сказал герр Зоммерфельд.

Я пожал плечами. Я ведь уже всё сказал, мне хотелось выйти, хлопнув дверью, но опять-таки из уважения к дяде Феликсу я не хотел скандалов, к тому же герр Зоммерфельд подарил мне тысяч десять — пятнадцать в виде пособия, которое мне теперь предстояло получать… За это я должен был выслушать его…