Апрель - Иван Шутов

— Это, конечно, похвально, но следует ли жертвовать ради этого собственными удовольствиями?

— Наоборот, я испытываю огромное удовольствие…

— Простите, — прервал ее Гольд. — Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Пожалейте свою девятнадцатую весну. Веселитесь, танцуйте, бросьте кухню. Она вам еще надоест за долгие годы вашего замужества. Нельзя в девятнадцать лет быть слишком серьезной. Хотя вы, северяне, — люди иного темперамента. А посмотрите на меня: мне сорок три года, но я всегда бодр, свеж и весел. Во мне кипит и играет добрая, веселая венская кровь. Я непрочь поухаживать и за такой хорошенькой девушкой, как вы.

— Не зная даже, будет ли приятно этой девушке ваше ухаживание?

— А почему бы и нет? — слегка обидчиво спросил Гольд. — У меня есть деньги…

— Не хотите ли чаю? — оборвала его Лида.

— Что? Чай? — унылым голосом спросил Гольд. — Не беспокойтесь, фрейлейн, мне приятнее провести время в беседе с вами.

— Мы еще побеседуем, господин Гольд.

Лида ушла.

— Ничего не скажешь, — пробормотал Гольд. — Дочь у этого большевика удачная. Неплохо было бы перед тем, как ударить по ее отцу, прогуляться с нею, нашептать ей на ушко кучу весенней ерунды.

Гольд положил портфель на стол, любовно погладил его красную кожу. Портфель сегодня принял солидный, буржуазный вид. В нем кое-что было…

Взгляд Гольда внезапно остановился на одной из нижних оконниц веранды: со двора кто-то пристально смотрел на него. Гольд не мог различить лица, но глаза — большие, дико горящие — были страшны. Гольд вздрогнул и, взяв со стола портфель, поднялся с кресла. Страшные глаза исчезли.

— Да ведь это шофер Хоуелла! Черная обезьяна ждет, пока я кончу дело. — Гольд облегченно вздохнул и вытер проступивший на лбу пот. — Фу ты, черт!.. Проклятый эфиоп! Следовало бы его за это хорошенько проучить.

Усевшись в кресле, успокоенный Гольд закрыл глаза и стал строить проекты деловых комбинаций, осуществить которые он раньше не мог. Теперь у него для этого есть прочный фундамент. Вот он, под рукой. Гольд улыбнулся, постучал согнутым пальцем по замочку портфеля. Какие крылья вырастают у человека, имеющего деньги! Чудесные крылья! На них можно подняться выше Икара и не упасть, подобно ему, на землю. Эти крылья надежнее…

Тихое пение двери заставило Гольда спуститься с заоблачных высот на землю. Не сняв фуражки, Лазаревский, усталый и хмурый, стоял перед ним. Гольд проворно вскочил на ноги.

— Здравствуйте, господин майор!

— Здравствуйте, — безразлично произнес Лазаревский.

— Не правда ли, чудесный вечер?

Лазаревский не ответил.

— Нет ничего лучше венских вечеров в апреле, господин майор, — развязно заговорил Гольд, вооружив глаз моноклем. — В воздухе разлит настоящий нектар, который так жадно пьют легкие…

— Вот что, господин Гольд, — сказал Лазаревский, не слушая болтовню инженера, — мы отказываемся от ваших перил.

— Почему? — удивился Гольд.

— На этот счет у меня свои соображения. Делиться с вами я не намерен.

— Но ведь мы заключили соглашение… Правда, я возвратил вам деньги, но сейчас я пришел просить вас, чтобы выдали мне пятьдесят процентов стоимости перил. У меня нет денег даже на их доставку.

— Можете перила не доставлять.

— Но почему? Что случилось? — Гольд почувствовал беспокойство. — Я не понимаю.

— Я сказал уже: объяснять причины не намерен. Ваши перила нам не нужны.

— Странно, — пробормотал Гольд, стараясь заглянуть Лазаревскому в глаза. — Ведь мост на Шведен-канале скоро будет закончен, и перила украсят стройку.

Но Лазаревский глянул поверх головы Гольда и громко спросил по-английски:

— Вам что угодно?

Гольд нервно оглянулся. У порога веранды стоял бравый, подтянутый Джо. Он четко козырнул Лазаревскому. Этому эфиопу, видно, надоело ждать, и он пришел напомнить Гольду, что пора ехать. Нахальная скотина! Но почему он не смотрит на своего пассажира, а все свое внимание сосредоточивает на Лазаревском? Что он говорит?

— Мистер Лазаревский, прошу извинить, я вошел к вам без разрешения. Но важное дело, которое касается вашей чести, принудило меня к этому. Перед вами стоит, — Джо указал на Гольда, — человек, получивший деньги за клевету на строительство, которым вы руководите. Я выражаю протест от имени всех честных американцев и надеюсь, что клевета этого инженера и всех, кто стоит за ним, будет обезврежена. У змеи нужно вырвать жало… Верьте человеку, руки которого строили не один мост в Америке.

Джо протянул руки, показывая ладони Лазаревскому.

Лида вышла на веранду с чайником, замерла на месте. С удивлением и любопытством она уставилась на Джо.

— В портфеле этого человека лежат грязная его статья и деньги, которые он за нее получил.

Гольд побледнел.

— Ложь! — сказал он глухо. — Эти деньги не имеют никакого отношения к моей статье.

Джо козырнул, четко повернулся, вышел.

— А статья? — спросил Александр Игнатьевич. — Она имеет отношение к деньгам?

— Я не намерен отчитываться перед вами.

— Нет, Придется.

Гольд стал пятиться к выходу. Александр Игнатьевич подошел к нему, взял его за отвороты пиджака, усадил в кресло.

— Садитесь. Сидите спокойно, если можете. Я вас бить не буду, хотя и стоило бы. Итак, вы написали статью, в которой…

— Докажу, что ваш мост строится недобросовестными методами и представляет собой блеф, нагло ответил Гольд. — Вена не нуждается в вашем строительстве.

— Говорите от своего имени! Зачем же вы предлагали свои перила, если знали, что мост строится недобросовестно?

— Мои перила могли бы стать единственным прочным и честным элементом…

— О честности ни слова! — строго сказал Александр Игнатьевич. — Здесь вам никто не поверит. Итак, вы написали статью. Какой рукой вы ее писали: правой или левой?

Гольд потупился.

— Это не имеет существенного значения. Я написал ее на машинке. Мною руководили честные побуждении честного инженера, аргументы которого основаны на фактах. Я не безразличен к тому, что строят и как строят в родном моем городе…

— Руки! — Александр Игнатьевич не повысил голоса, но тон, каким он сказал это слово, заставил Гольда вздрогнуть. — Покажите руки.

— Что вам до них?

— Вам нечего бояться показать их, если это руки честного человека.

Правая рука Гольда носила следы давнего ранения, пальцы ее были слегка скрючены.

Голос Лазаревского звучал спокойно и ровно.

— Магнус — вот ваше имя. Вас еще хорошо помнят во Флоридсдорфе. Вы присвоили чужие документы и чужую биографию. Теперь понятно, почему вам не нравится наш мост. Хотите еще драться? Извольте!

Александр Игнатьевич схватил Гольда за воротник пиджака и, подведя к двери, вышвырнул во двор.

— Лида, — сказал он тихо, — принеси чашку и мыло. Мне нужно помыть руки. Погоди, вот еще что: не смогла бы ты на завтра приготовить пельмени? Я хочу пригласить к обеду Бабкина и Гаврилова…

Гольд уткнулся лицом в рыхлую землю клумбы. Подхватив оброненный портфель, он поднялся на ноги и, опасливо глянув на освещенную веранду, торопливо заковылял в сторону от виллиса, у которого стоял Джо Дикинсон. Он намеревался проскочить мимо шофера, но едва приблизился к нему, как сильный удар в челюсть, от которого в глазах сверкнули ослепительно белые и зеленые молнии, свалил его с ног.

— На память о сегодняшнем вечере, — сказал Джо, усаживаясь за руль.

Виллис выехал со двора.

Гольда поднял и отвел к столу в уголке двора Лаубе. Повалившись на спинку стула, Гольд замычал от боли. Лаубе поднес ему стакан вина. Стуча зубами о края стакана, Гольд выпил. Они долго сидели молча. Гольд стонал и хватался за челюсть. Затем, заикаясь, попросил еще вина. Выпив, он облегченно вздохнул.

— Вы в состоянии разговаривать со мной? — спросил Лаубе.

— Да. А что такое?

— Я слышал ваш разговор с Лазаревским.

— И что вы скажете по этому поводу?

— Только то, что я не желаю рисковать своей частью денег. Ваша статья так же страшна Лазаревскому, как мыльный пузырь иголке.

— Вы так думаете?

— Да. Это не бомба, а всего лишь жалкий мыльный пузырь. И поэтому прошу возвратить мне двадцать тысяч шиллингов. Пусть Хоуелл рискует своими, а у меня нет охоты. За вас, как выражается капитан, я не поставлю и двадцати шиллингов.

— Позвольте, — слабо запротестовал Гольд. — Я эти деньги заработал. Я написал статью. Вот она, в кармане. Я сейчас же сдам ее в редакцию… Я буду бороться…

— Делайте что хотите — меня это не касается. Отдайте мне мои деньги! Двадцать тысяч!

— Вы их не получите.

— Кто же мне помешает их получить? Мои деньги!

Лаубе выхватил из-под руки Гольда портфель, раскрыл его и, вынув десять пачек, сложил их на столе.