Антология №1. Безумные сказки Андрея Ангелова - Андрей Ангелов

Особо упёртым или тупым Растопыркин с ментовской прямотой озвучивал:

— Гражданин, мне кажется, что вы – наводчик залётной банды, которую уже задержали. От пяти до семи лет колонии.

Хитрец мученически кивал или зло плевался, но проблем более не доставлял.

— Милицейский беспредел – самый беспределистый! — любил говаривать лейтенант Полоумный, зам Фомы.

Примечание: 1996 год. Средняя зарплата по стране – триста тысяч рублей.

* * *

Придя сим утром на службу, капитан без предисловий приказал дежурному за регистрационным столом, сержанту Козлову:

— Всех ночных бухариков выгнать к этой матери, на свободу! Без всяческих условий.

И последовал дальше по своим владениям. Впрочем, добавил вполоборота.

— Те, кто ещё спит, пусть спит. – Растопыркин виновато осклабился. – Не тревожь покой.

Козлов охуел в буквальном смысле, показывая сие всем своим позорным видом. Но оценить было некому. Начальник вышел.

— Так чё, рэкет работой отменяется?.. – размыслил сержант. Суть в том, что проспавшихся забулдыг пугали сообщением на работу, и это для гостей медвытрезвителя было и позорно, и неприятно, — могли с работы погнать. Смотря, где и кем трудился. Три четверти гостей обычно в обмен на ментовское молчание – откупались взятками. Наличными. Заносили через день-два. Такой рэкет разработал лично Растопыркин, и вот теперь… всё?!

* * *

— Работай, негр, солнце ещё высоко, — лениво покрикивал ефрейтор Болванов на «вытрезвительского зэка», который мыл старенький «Жигулёнок». Демонстрируя империалистическую фразочку, почерпнутую из сериала «Рабыня Изаура», каковой крутили по ТВ. Мытьё машинок — одна из стандартных трудовых повинностей, тоже придуманная Фомой для совсем никчемных и нищих бухарей. Кодекс отработки «принудительного ночлега» включал ряд грязной и нужной для заведения работы, как-то, — подмести двор, отшаркать полы и вытрясти кровати, постирать казённое бельишко, иногда сбегать для самих ментов за пузырём…

— Отставить! – грянул Растопыркин, вырисовываясь во внутреннем дворике «трезвяка», где какой-то проспавшийся нищеброд намывал личную машинку Болванова.

— Я чёт не въехал, — промямлил ефрейтор вслух, наблюдая как радостный бухарь ускакивает прочь, бросив к ебени-фени шланг и тряпки.

— Побормочи ещё, эксплуататор, — желчно сказал начальник. Пнул по колесу «Копейки» и удалился.

Объясняться Растопыркин не собирался, но и хамить подчинённым не желал. Просто ставил перед фактом, а приказы – обсуждать не принято.

* * *

Возвращаясь в здание, на пороге, капитан столкнулся с сержантами Сукиным и Шакаловым, что волокли в вытрезвитель приличного с виду мужика.

— Блять, я трезвее вас! – натурально орал мужик, дёргаясь в позорных ментовских руках. – Чего, бутылка пива – это я уже алкаш?!

— Стоять! – процедил Фома. Он цепко отсмотрел клиента и ментовская чуйка подсказала, что оный – не лжёт.

— Товарищ капитан!.. – возопили сержанты в унисон. – Стопроцентно два штрафа поймали. В одном лице!

— Ловят бабочек, — огрызнулся задержанный. – Я не насекомое, а вы – не этимологи, мать вашу…

Чуйка Растопыркина – его не подвела. Личных штрафов более не будет, а штраф в пользу государства – чувак явно не заслужил.

— Гражданина отпустить! – скомандовал Фома. – Посадить в нашу казённую машинку и отвезти туда, где приняли. И обязательно извиниться.

— Чё? – не вкурили сержанты.

— Выполнять, — Растопыркин показал кулак сначала Шакалову, а после – Сукину. Гражданину отечески подмигнул. И ушёл внутрь здания.

Прихуели все трое, откровенно. Но все слова уже сказаны. Иное – бессмысленно.

* * *

Фома зашёл в свой персональный кабинет, и узрел на стульчике зама Полоумного.

— Здравия желаю! – вскочил лейтенант. Офицеры пожали друг другу ментовские ручки.

Растопыркин сел за персональный столик, поднял вопрошающий взгляд.

— Ваша доля, — Полоумный благоговейно положил на стол стопочку купюр. – За сутки.

Фома выжидающе высматривал, почти каждодневный утренний ритуал, разработанным всё им же, — был известен до последнего мгновения.

— Золотая цепочка, — лейтенант ловко выдернул из кармана позорного кителя драгоценность. – Предвижу, что отлично украсит Матрёну Ивановну, вашу жену…

— В общем, слушай приказ, Полоумный, — перебил Растопыркин. Он поднялся и взял лейтенантика за грудки, прямо посмотрел в глаза. Чтоб  офицер наверняка проникся, таки ж не какие-то там сержанты.

— Всю экспроприацию отдать тем, у кого она взята, — ровно произнёс Фома. – Лично развезёшь, на всё – три часа. Плохо сделаешь – запинаю ногами!

Капитан отпустил тело в погонах, с любезной улыбочкой подал назад «свою долю».

Полоумный ополоумел. Вообще, кукуевские менты не отличаются пытливостью ума, там служат тупые отбросы общества, у коих нет ни желания изменить мир, ни потребности к чему-то стремиться, ни хоть что-то сделать для кого-то. Потолок мечты – двадцать лет ни черта не делать, по ходу зарабатывая на своих же земляках, после — выйти на пенсию, где также ни черта не делать и жить на сбережения, запасённые во время несения трудной и опасной службы.

— Есть! – немного заплохевший лейтенант на автомате козырнул, и испарился из кабинета.

* * *

— Короче, ребята, наш начальник ёбнулся, — резюмировал Полоумный в кругу коллектива. Когда менты позорные собрались всей своей унылой мафией на крылечке медвытрезвителя. Козлов, Болванов, Сукин, Шакалов и ещё несколько человечков, — из числа такого же слабоумного быдла.

— Белая горячка? – выдвинул версию резюме старший сержант Зайчиков.

— Он точно заболел, — поддержал версию прапорщик Верблюдов. – И, по ходу, не по-детски.

— Прописку ему в больничке организуем, — пообещал Полоумный. – Ну, а покамест, я погнал исполнять приказ.

Главное – брать расписки за возвращённое бабло и собирать иные вещественные доказательства сумасшествия Фомы! Чтобы к ведомственным докторам, в звании майоров и полковников, идти с уликами!

* * *

— Целое утро я уже не позорный мент, — рассуждал Фома, покуривая в кабинете, и стряхивая пепел в персональную пепельницу. – Только вот благодарностей пока ни хрена…

Чтобы услышать «спасибо» от людей – надо спросить у них, готовы ли они сказать.

— Лучше всего обратиться к алкоголикам, — заключил Растопыркин. – Как к наиболее страдающей от нашего геноцида нации…

От светлых целей Фомы – мозги тоже просветлились. И к Ванге не ходи. Он достал из сейфа бутылку минералки, и наловчил лыжи в логово алконавтов.

* * *

В спальной камере «трезвяка» находились двое – спящий и бодрствующий. Личность первого