«Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан - П. Паркер

— Тень Бога на Земле, главный белый евнух передает, что Ибрагим-паша хочет срочно поговорить с тобой.

Сулейман кивнул, поднялся и задернул полог вокруг дивана, на котором раскинулась Хюррем. В комнату вошел Ибрагим и в знак почтения упал на колени. Сулейман поднял друга на ноги и, приложив указательный палец к губам, кивнул на задернутый полог. Ибрагим жестом показал, что все понял.

— Господин, живущие в Стамбуле христиане волнуются. Их пугают слухи о нашем белградском походе. Они видят, как веселы янычары, и опасаются за свою жизнь.

Сулейман молча подошел к дивану у окна, выходящему на его личный дворик.

— Боюсь, если мы не оставим в Стамбуле достаточно большого гарнизона, нам не удастся предотвратить бунты, — продолжал Ибрагим.

Сулейман по-прежнему сидел молча, задумчиво слушая друга.

— Я предлагаю принять срочные меры. Все христианские церкви следует преобразовать в мечети, а христиан, которые отказываются перейти в ислам, необходимо казнить. Несколько голов на главных воротах Топкапы быстро успокоят мятежников.

Хюррем невольно ахнула, и Ибрагим повернулся к задернутому пологу.

— Нет, мой дорогой друг, — заговорил Сулейман. — Хотя Стамбул — святыня для всех мусульман, город уже много веков служит святым городом и для христиан. Хотя веру и религию нам даровали разные пророки, у нас есть и много общего. В святилище Топкапы хранятся не только реликвии пророка Мухаммеда, но и плащаница, копье и губка — свидетельства распятия Христа. Там же стоят стол, за которым проходила Тайная вечеря, посох Моисея и двери Ноева ковчега. Нет, мы не имеем права резать наших братьев.

Ибрагим снова упал на колени и спросил:

— Господин, но что же нам делать?

За пологом послышался шорох, и Сулейман посмотрел на округлый силуэт за полупрозрачной тканью.

— Господин мой, Сулейман! — прошептала Хюррем.

От ужаса Ибрагим широко раскрыл глаза. Женщина посмела заговорить! Сулейман обернулся к пологу, и уголки его губ приподнялись в улыбке.

— Господин! — снова обратилась к нему Хюррем. — Позволь христианам и евреям подумать над своей судьбой до новолуния. Пусть соберутся у наших ворот и как следует попотеют, как будто сами преодолевают крестный путь… А когда они перестанут сомневаться в том, что их всех распнут, собери их священников и патриархов и возгласи: «Как известно, Константинополь взят великим войском Мехмета Завоевателя; но он не тронул в городе ни одной церкви. Значит, и сам город, и его храмы склонили головы перед нами. Наш великий град Стамбул, центр Вселенной, призван стать вместилищем для всех религий. Пусть они процветают, ибо наш город — святейший из всех святых городов». Затем издай законы под своей печатью, которые гарантируют иноверцам свободу жить в мире и без опаски исповедовать свою веру. Так они скорее убедятся в том, что Бог един и что ты — Тень Бога на Земле.

Округлый силуэт снова опустился на диван; Сулейман заметил, как она дрожит от волнения.

Ибрагим продолжал в ужасе смотреть на полог.

Откинувшись на спинку дивана, Сулейман смотрел в окно и обдумывал слова любимой. Он улыбнулся, глядя, как маленькая желтая птичка прыгает по земле, а затем, громко рассмеявшись, подошел к Ибрагиму и снова поднял его с пола.

— Ибрагим, ты доблестно сражаешься и занимаешься государственными делами. Ты мой самый близкий друг. Но слова, которые мы с тобой только что услышали, как будто слетели с уст самой Девы Марии, благочестивой Марьям. Пусть будет так, и отныне меня будут звать Кануни — Законодателем. Все, кто проживает в пределах Стамбула, должны жить в мире.

Ибрагим поклонился и, не говоря более ни слова, вышел.

Глава 33

Давуд сидел на полу, прислонившись к дивану, и наблюдал за тем, как другие аджеми-огланы играют в кости.

— Сейчас мне повезет! — крикнул Джем, в очередной раз бросая пять кубиков о стену.

— Как же, повезет… Когда рыбы начнут лазить по деревьям, мошенник! — ответил ему Талип.

— Ух ты! — радостно завопил Джем, когда на всех пяти костях выпало одно и то же число.

— Должно быть, твой отец был скорпионом, — проворчал Ясар, доставая из кисета последний дукат и бросая к кучке, лежащей перед Джемом.

— Ну, кто сыграет со мной? — ухмыляясь, спросил Джем, придвигая к себе кучу дукатов.

— Я, — ответил Давуд. — Лишнее довольствие мне не повредит.

Они бросили кости и быстро заполнили первые пять клеток. В следующий бросок у Давуда выпало четыре шестерки. Глаза его расширились.

— Объявляю ямб, друг мой! — Он еще раз бросил последнюю кость. Она отскочила от стены, запрыгала по полу — и вышла пятая шестерка.

— Да проклянет Аллах твою предательскую бороду!

Давуд только усмехнулся.

Игра шла бойко; вскоре все дукаты, лежавшие перед Джемом, перекочевали в кожаный кисет Давуда.

— Иди полежи рядом со мной, пока я пересчитываю выигрыш, — позвал Давуд друга.

Джему не хотелось слезать с дивана, но все же он придвинулся и положил руку на широкие плечи друга. Давуд, пересчитав выигрыш, подмигнул и вернул другу пять дукатов. Джем рассеянно провел пальцами по густым каштановым волосам Давуда.

— Говорят, на следующей неделе мы выступаем на Белград, — сказал он.

— Да, — ответил Давуд. — Не хочется покидать Эндерун, но, если долг зовет нас на север, мы должны отправиться туда.

— Ха, друг мой, ты сможешь остаться во дворце в единственном случае — если станешь ичогланом, телохранителем султана.

— Что это значит? — спросил Давуд, убирая последние монеты.

— Я знаю, друг мой, что твое сердце находится за стенами гарема, — прошептал Джем. — Но разве ты не понимаешь, что тебя, как аджеми-оглана, а потом янычара, могут на много лет услать вдаль от этих стен? Тебя даже могут отправить на средиземноморский флот или в провинцию на границе империи, и твоя нога никогда больше не ступит за стены Топкапы!

Разум Давуда отказывался мириться с такой судьбой.

— Но я должен оставаться близко от… от султана и дворца.

Джем придвинулся ближе и, прижав губы к самому уху Давуда, тихо прошептал:

— Есть еще один путь. Ты можешь добровольно записаться в обучение для того, чтобы потом стать гаремным агой… Тогда, и только тогда ты окажешься вблизи от своей цели.

На миг Давуд задумался. Вспомнил улыбку Александры; прикосновение ее руки, тепло ее губ во время их единственного поцелуя в горящей кузнице. Мысли его приняли другое направление. Сейчас уже поздно что-либо менять; ему придется принять участие в белградском походе…