Собрание сочинений. Том I - митрополит Антоний (Храповицкий)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таковы главные свойства молитвы волевой – частной и общественной. Терпение, самопринуждение, церковность – вот ее свойства.
Внимание ума
Вторая степень молитвы – молитва ума, когда христианин достигает способности сосредоточивать свой ум, свое внимание на предметах молитвы. Внешним средством к тому, по мнению опытных в молитве и благочестивых старцев, служит неторопливое чтение молитв, с вдумыванием в каждую их мысль, чему пособием служит разделение черточками каждого предложения в молитвеннике. Внутренние средства к стяжанию сего подвига, изложенные отцами, собраны в «Добротолюбии» преосв. Феофана; эту книгу должно иметь в каждой церкви и по возможности в каждом иерейском жилище.
Высшая степень молитвенного дара и средства к ее стяжанию
Высшая степень молитвы – это молитва чувства, когда молящийся живо чувствует или вполне переживает сам все заключающееся в содержании молитвы, когда при славословии Бога сердце его горит радостью, при воспоминании евангельских событий – умилением о Христе, скорбью о греховном ожесточении людей, а особенно, когда при чтении молитв, содержащих прошения или исповедь грехов, сердце его всей полнотою выливается в произносимых словах, являющихся в это время как бы его собственным творением. Как же совершается переход к этой третьей ступени молитвы? Нужно прежде всего остерегаться подражать западным учителям, допускающим непосредственное напряжение самого чувства, о чем так много толковали тамошние духовные писатели-сентименталисты. Православные богословы-аскеты очень неодобрительно относятся ко взглядам последних. Они справедливо утверждают, что человеку дана непосредственная власть и над действованиями воли, и над вниманием ума, но не над чувствованиями сердца, каковую он получает разве на высших ступенях духовной жизни, а если кто вообразит, будто имеет ее в обычном естественном состоянии, то заблуждается, принимая физические ощущения за духовные чувствования. Действительно, если человеку недоступно сразу по одному желанию проникнуться умилением или страхом, то нервные натуры могут без труда создать себе те телесные ощущения, которыми обыкновенно сопровождаются означенные чувства, и вообразить, будто они достигли желаемых настроений. Самообман такого рода неминуемо ведет к прелести, или духовному самообольщению, укоренение которого подчиняет подвижника духу бешеного самомнения и власти врага.
Отличие прелести от благодатного дара
Состояние прелести, являющееся плодом и иного рода уклонений от правильного прохождения подвига молитвы и вообще духовной жизни, познается по следующим своим проявлениям.
1) Подвижник, находящийся в прелести, после усердной молитвы, или восторженного чтения слова Божия, или проповеди, или доброго дела вместо ожидаемого покоя и внутреннего мира чувствует непонятное беспокойство и неясные ему сомнение, или раздражение, или осуждение других, вообще – внутреннее расстройство, не сопровождающееся, однако, духом самоукорения и покаяния.
2) Не должно полагаться и на такие молитвенные и иного рода подвиги, личные и общественные (например, богослужебные), которые, удовлетворяя вкусу подвижников, причиняют только одно огорчение его ближним и возбуждают в них, а затем и в нем самом злобу и ссоры. Таково, например, слепое следование Уставу в совершенно неподготовленном приходе, резкие обличения в проповеди на первых же шагах пастырства, неумеренный пост, производящий раздражительность, семейные ссоры и т. п.
3) Не спасительна молитва, если подвижник услаждается не содержанием ее, а только продолжительностью, видя в ней доказательство силы своей воли и взирая на молитву как на заслугу перед Богом вопреки словам Христовым.
4) Не спасительна она и в том случае, когда молящиеся, а особенно пастырь, отделяя себя от общества вопреки словам апостола (см. Евр. 10, 25) и считая себя выше церковной нормы, горделиво измышляют собственные правила для келейной и даже церковной молитвы. Известно, что лукавый враг, когда обольщает ревностных послушников, то именно через внушение им больших, но самочинных молитвенных правил вместо положенных старцем. Бывает, что к таким подвигам является особенно беспримерное усердие, но оно поддерживается не чистою совестью, а тонким помыслом гордыни.
Если избегать описанных искушений, то при усердном и внимательном прохождении молитвенного подвига в храме и доме своем пастырь вскоре будет награжден от Бога этим даром третьего, высшего рода молитвы. Правда, Господь иногда будет испытывать его смирение и лишать его чувства молитвенного умиления, чтобы он понял, что оно дается от благодати Божией, а не от достоинств человека. Но все же в таких испытаниях Господь не надолго оставит пастыря, но облегчит его подвиг более, чем пустынножителям, имея жалость не только к душе самого пастыря, но и ко всем его чадам, которых молитвы и воздыхания приносит он к престолу Господню. Кто пожелает убедиться, сколь многих смиренных иереев и иерархов православного мира Господь обогащает сокровищем молитвы, тот пусть спросит у верующего народа о таких светильниках, и, следуя его указаниям, он увидит, что в каждом городе, в каждом округе есть пастыри, молящиеся всегда со слезами, с восторженным умилением; дух их во время молитвы как бы выходит из тела и подобно огню исчезает в высоте небес, по слову псалмопевца (см. Пс. 118). И мы хорошо знаем, что сила нашей Церкви, обладающей многими миллионами умов и сердец, основывается именно на этих смиренных молитвенниках, что именно они колесница Израилева и кони его.
Письма к пастырям о некоторых недоуменных сторонах пастырского делания[14]
Основные недоразумения современного русского пастырства
Различные явления русской церковной жизни говорят о том, что между нашими пастырями и раз навсегда определенною от Бога участью служителей христианской истины существуют важное недоразумение. В силу этого недоразумения обычные представители вполне честного и даже ревностнейшего исполнения пастырского долга, как он понимается ими самими, с одной стороны, далеко не всецело удовлетворяют тем требованиям, что обращает к ним их паства, а с другой стороны, нередко, особенно на первых порах своего служения Богу, встречают совершенно неожиданное отношение к себе окружающих людей и вообще окружающей жизни. Особенно достойно внимания здесь то обстоятельство, что подобное недоразумение остается и при том условии, если пасомые ничего не имеют сказать против своего священника как нравственной личности.
Не далее как в текущем году мне приходилось видеть двух начальников учебных заведений, которые год тому назад были сильно озабочены приисканием себе законоучителей с призванием, чуждых тех пороков, которые этим начальникам представлялись (совершенно напрасно) обычным свойством духовного сословия. Затем им пришлось познакомиться с двумя кандидатами Духовной Академии, желавшими законоучительства, и довольно коротко сблизиться с ними. Молодые люди, действительно проникнутые искренним призванием, с первого же знакомства весьма понравились упомянутым педагогам, сами исполнились к последним горячим сочувствием и расположением, вошли в интерес дела и, можно сказать, сделались друзьями. От их дальнейшего законоучительствования ничего не оставалось ожидать, кроме самого лучшего, по крайней мере со стороны взаимного довольства своим школьным начальством. Что же? Не прошло и года, как одного из молодых священников директор прямо-таки выжил из вверенного ему учреждения как неудобного, а о другом начальник школы говорил через три месяца после посвящения не иначе как с вытянутым лицом, признаваясь, что, по его мнению, такой законоучитель вовсе и не священник: и служит-то точно дрова рубит, и в классе только единицы ставить умеет. Еще менее довольны были молодые пастыри. Первый – человек искренно религиозный – впадал в совершенное уныние и отчаяние. «Да стоит ли жить-то, – восклицал он, – когда за все старание, за честное исполнение долга приходится вместо одобрения и поддержки встречать гонение!» Никто не заступается, все умывают руки, жена меня клянет, что я надел рясу и т. д. Бедный служитель Церкви рыдал, как малый ребенок, после неприятных разговоров с директором, и когда перешел на другое место, то зарекся: «Ну, уж теперь ни во что не буду вмешиваться, а только исполнять приказания». Второй священник меньше тужил, но еще более первого, кажется, негодовал на начальство школы. «Они смотрят на Закон Божий не как на преподавание познаний, а как на благочестивые разглагольствования, – говорил он, – да в том только и понимают религиозное воспитание, чтобы надоедать детям, кроме двухчасовых праздничных служб, еще и еженедельными акафистами». Приведенные примеры вовсе нельзя причислять к явлениям юношеской неопытности помянутых священников: здесь выразилась доходящая подчас до противоположностей разность самих понятий о пастырском попечении, как его называет свт. Григорий Двоеслов. За характерными подтверждениями последней мысли не будет остановки. Могу привести несколько случаев диаметрально противоположных отзывов клира и мира о некоторых явлениях пастырской жизни.