Месть от кутюр - Розали Хэм

Позже Эдвард стоял в полицейском участке вместе с Молли Даннедж и Эваном Петтименом.

– Эдвард, расскажи мистеру Петтимену, что ты видел, – велел сержант Фаррат.

– Дети постоянно обижали и травили ее, – начал рассказывать Эдвард, – обзывали. Я много раз их за это гонял. Ваш Стюарт прижал бедняжку к стене у библиотеки. Она просто пыталась защититься…

Эван перевел тяжелый взгляд на Молли.

– Мой сын… Моего сына убила твоя дочь…

– Твоя дочь! – крикнула Молли.

Эдвард Максуини навсегда запомнил глаза Эвана Петтимена в ту минуту, когда до него полностью дошел смысл сказанного. Вот что произошло, вот чем закончилось. Молли тоже прочла мысли Эвана.

– Да. Почему ты просто не оставил меня в покое? Ты преследовал меня, мучил, держал в качесте любовницы… Ты сломал нам жизнь! У нас с Миртл был шанс как-то устроиться, хотя бы шанс, а ты лишил нас и этого! – Молли уронила лицо в руки и зарыдала. – Мэриголд, бедная дурочка Мэриголд, ты сведешь ее с ума! – Она набросилась на Эвана, принялась царапать его ногтями и пинать.

Сержант Фаррат сгреб разъяренную Молли в охапку и, удерживая ее, сказал:

– Стюарт Петтимен мертв. Мы должны отослать Миртл подальше отсюда.

Сержанту Фаррату пришлось стоять рядом с Эдвардом Максуини, когда тот объявил своей семье: «Мы потеряли нашего героя, нашего Тедди».

Жизни ломались легко, словно сахарная глазурь. Однако сержант Фаррат не мог дать скорбящим утешения. Он прекрасно понимал, что Молли Даннедж и Мэриголд Петтимен в самом деле могут сойти с ума от горя и омерзения, натянутого, точно паутина, между домами и улицами Дангатара, ведь куда бы они ни глянули, все будет напоминать им о детях, которых они прежде баюкали на руках, а потом лишились. Отныне им суждено читать в глазах дангатарцев, что все всё знают.

Сидя рядом с Тилли, сержант Фаррат задавал Господу много вопросов, но ответов так и не получил. Когда он подготовил официальный рапорт, то не стал упоминать в нем о шампанском или двух влюбленных, чьи тела переплетались на крыше под низкими звездами. Мыслями эти двое уже слились воедино и должны были провести вместе долгую жизнь, а не одну ночь. Сержант Фаррат не внес в отчет, что Тилли знает о своем проклятии, о том, что ее плач несет смерть мальчикам и мужчинам и что Тедди пытался доказать обратное, хотя она уговаривала его не искушать судьбу. Тедди решил прыгнуть. Темной ночью он прыгнул в грузовик с пшеницей, которая предназначалась для отправки морем в далекие-далекие страны. Только в грузовике оказалась не пшеница, а сорго, отличное, гладкое, золотисто-коричневое сорго, фураж для скота. Его не собирались везти за моря. Тедди утонул в нем, как болт в масле, просто задохнулся, погребенный под массой блестящих бурых семян, отполированных, будто жидкий песок…

Вместо этого сержант Фаррат написал, что Тедди Максуини поскользнулся, совершив роковую ошибку, и что свидетель, Миртл Эванжелина Даннедж, предупреждала его об опасности, а стало быть, невиновна.

Поднявшись в дом на холме, сержант нашел Молли у камина, тихую и задумчивую. Когда он вошел, она спросила, не повернув головы:

– Что стряслось?

Он обо всем рассказал. Молли подкатила коляску к своей кровати в углу, улеглась в постель и натянула на голову одеяло.

Тилли понимала, что должна остаться в Дангатаре – это ее кара. Если она переедет в другое место, там произойдет то же самое. Ее жизнь погублена по всем статьям; ей осталась лишь забота о хрупкой, беспомощной матери.

В свою очередь, сержант Фаррат сознавал, что как пастырь должен успокоить свое стадо – ради них же самих, – и попытаться заставить людей извлечь из этой трагедии урок, который наставит их на путь к спасению. Он спросил, пойдет ли Тилли на похороны. Она посмотрела на него пустыми глазами.

– За что? Что я сделала?

– Будет лучше, если ты появишься перед всеми, покажешь, что тебе нечего скрывать. Я буду рядом с тобой.

Воздух был пронизан горем и какой-то невыразимой, мучительной тяжестью. Горожане не нашли в себе сил петь церковные гимны, поэтому Реджинальд и Хэмиш вместо панихиды исполнили на волынках печальную композицию Дворжака «Возвращение», от которой у всех перехватило дыхание: пронзительно-щемящие ноты воплотили в звук всеобщую скорбь. Сержант Фаррат ненадолго оставил Тилли, чтобы прочесть некое подобие проповеди. Он говорил о любви и ненависти, о власти обоих чувств и напомнил, как все любили Тедди Максуини. Так сложилось, сказал сержант, что Тедди обитал на свалке. Его добрая матушка, Мэй Максуини, делала все, чего ожидали от нее дангатарцы: жила себе тихо-мирно, растила детей. Ее супруг Эдвард усердно работал, не чурался никакой работы – чинил канализацию, подрезал деревья, чистил выгребные ямы. Максуини держались особняком, но горе объединяет людей, и если уж на то пошло, разве не все жители города, будучи общностью, по-своему отличаются друг от друга?

Сержант Фаррат сказал, что любовь столь же сильна, как и ненависть. Можно ненавидеть кого-либо всей душой, а можно ведь полюбить – даже изгоя. Тедди считался таковым, пока не доказал, насколько ценен и необходим своему городу. Он всем сердцем полюбил другую отверженную – бедняжку Миртл Даннедж, – полюбил так сильно, что предложил ей руку и сердце.

Сержант Фаррат рубил слова, прохаживаясь взад-вперед перед толпой.

– Он хотел, чтобы и вы простили и полюбили ее, и если в ту ночь она познала любовь… Но вы не способны на любовь, у вас нет такого большого сердца, как у Тедди Максуини, нет и не будет, и это прискорбная правда. Тедди считал это преступной жестокостью, настолько несправедливой, что собирался уехать вместе с Миртл, и вы все равно потеряли бы его. Однако если бы вы приняли ее в свой круг, Тедди остался бы с нами, и ему не пришлось бы в ту ночь доказывать силу своей любви. Он допустил чудовищную ошибку, и мы должны простить его за это. Он любил Тилли Даннедж так же сильно, как вы ее ненавидите – попробуйте это себе представить. Она согласилась выйти за него замуж, и, я совершенно уверен, вы все без исключения, вы, с вашими тайнами, грешками, недостатками и предубеждениями, получили бы приглашения на свадьбу. Это стало бы примиряющим событием, истинным единением душ. Это…

Из груди Мэй Максуини вырвался хриплый вопль – стон убитой горем матери.

Тилли слышала речь сержанта Фаррата, но ей казалось, будто она смотрит на похороны через объектив кинокамеры. Она видела, что гроб – белый, что он накрыт ворохом венков; кругом сгорбленные и содрогающиеся от рыданий плечи, заплаканные лица людей, которые отворачиваются от нее. Супруги Олменак, старые калеки, скрючились в обнимку; Бомонты молча стояли со строгим выражением на бледных лицах; зареванная толстуха Лоис, вся в расчесах, шумно сморкалась в платок, Бобби, ее сын-переросток, размазывал по лицу слезы, а Нэнси и Рут повисли на нем с обеих сторон. Мэриголд Петтимен что-то прихлебывала из фляжки, а Эван, багровый от злости, ни на кого не смотрел. Футболисты выстроились в шеренгу. Прямые, как струна, они задрали подбородки и стиснули зубы, в их покрасневших глазах блестели слезы.

После похорон сержант Фаррат отвез Тилли домой. Молли перебралась из кровати в коляску, чтобы посидеть у постели дочери.

Поминки также оставили после себя гнетущее впечатление. Атмосфера была пропитана остолбенелым неверием, бессильным гневом и всеобщей подавленностью. Фред и Перл стояли за барной стойкой, как сироты на автобусной остановке: выпивка и закуска не лезли никому в рот. Все Максуини, как один, сидели с пепельно-серыми лицами, безмолвные и потрясенные. Позади них на стене висели фотографии красавчика Тедди и чемпионский вымпел. Члены футбольной команды повторяли как заклинание: «Он выиграл финал в одиночку» и пытались всунуть вымпел в скрещенные на груди руки Эдварда.

На следующий день Барни, пыхтя, поднялся на вершину холма. На плече у него сидел розовый какаду, сзади на веревке брела корова. Кроме того, он привел несколько цыплят. Барни привязал корову к забору, посадил попугая на ворота и встал перед Тилли, теребя шляпу. Он поднял голову, ища глаза Тилли, но никак не мог поймать ее взгляд.

Ей было плохо: в горле стоял ком, все тело болело, как будто ее избили палками. Она совсем обессилела, но разум отравляла кипящая ненависть к себе самой и всем дангатарцам. Она молилась Богу, в которого не верила, чтобы тот забрал ее. Она хотела, чтобы Барни ударил ее или, наоборот, обнял, но он лишь показал на животных и высоким, скрипучим голосом сказал:

– Папа говорит, они тебе пригодятся. Ну а им нужен дом.

Тилли кое-как поднялась и нерешительно протянула к нему руку, однако лицо Барни исказила гримаса, распахнулся похожий на яму рот. Он обхватил себя руками и заковылял вниз по склону, тоскливо завывая.

Внутри у Тилли все перевернулось. Она тяжело села на ступеньку и заплакала.