«Батарея, огонь!» - Василий Крысов

Выскочив раньше экипажа, я сел на место механика и вывел самоходку на огневую позицию. Со стороны Ходоровки, расположенной южнее Хотова, на пригорок с редкой лиственной рощей выползала большая колонна пехоты и артиллерии противника. Они были уже километрах в двух от батареи, растянувшись в походном порядке, и, судя по всему, не догадывались, что в глубоком тылу их встретят приветственным огнем русские. Прибежал экипаж. Мы все еще под косарем были, ром-то оказался очень крепким! Но столько уже за плечами накопилось, что действовали все как часы. Решили подпустить немцев поближе. Когда расстояние сократилось вдвое и колонна оказалась на открытой местности, батарея открыла огонь. Застрочили и пулеметы из окопов. Снаряды ложились кучно и точно по целям. Немцы быстро развернулись в боевой порядок и начали зарываться в землю, ставить пушки на огневые позиции. Нельзя дать им окопаться! Комбат принял решение тремя самоходками атаковать противника. Из люка командирской машины последовал сигнал «делай, как я!»

— Вперед! — отдал я команду Счетникову.  

Через минуту три самоходки — комбатовская в центре, моя и Фомичева по сторонам, на максимальных скоростях неслись на врага, а экипажи Макарова и Русакова били из орудий по вражеской артиллерии, не давая возможности занять огневые позиции. В перископ было хорошо видно, как их расчеты и орудия накрывались шапками земли и черного дыма. Из брони нашей тройки пулями пулеметов высекались целые снопы искр! Но экипажи поддержки хорошо делали свое дело, и фашистские артиллеристы не смогли добиться ни одного прямого попадания ни в одну из самоходок, а рикошетные удары не причинили нам существенных повреждений. Все три самоходки почти одновременно вышли на вражеские позиции! В считаные минуты орудия были перевернуты, лафеты деформированы! А в дымовом мареве просматривалось пламя восьми горевших тягачей — постарались наши батарейцы! Пока комбатовская самоходка утюжила последнюю пушку, наводчики Лапшин и Королев подожгли каждый по бронетранспортеру — из четырех, удиравших в сторону Ходоровки.

— Если б не пыль, отнюдь не ушли бы гады живыми! — сокрушался Королев.

Действительно, поднятая взрывами взвесь не хотела оседать, скрывая обращенного в бегство противника. По башне самоходки снова ударило несколько пулеметных очередей! Обозначились искры и на других машинах! Это пехота противника вела огонь из-за высоты, заставив залечь наших идущих к месту боя мотострелков. Самоходки комбата и Фомичева пошли в обход высоты, моя — с фронта. Надрывно ревя мотором, машина медленно ползла на подъем по глубокой сыпучей толще песка. Оставалась сотня метров до гребня, где окопались немцы, — и вдруг у нас заглох двигатель! Счетников неопытный был водитель, молодой мальчишка, всего девятнадцать... Господи! да и мне-то ведь было 20, только сейчас и сообразил, а я перед ним стариком себя ощущал — по опыту, командирской должности. Заглох  двигатель, а он не знает, в чем дело! А немцы — вот они! Выглядывают, смотрят на нас из-за гребня! Приказал:

— Давай, устраняй неисправность! — А сам открыл люк, из башни с пулеметом трофейным МГ-42 высунулся и на немецком крикнул: — Ergebt euch! Сдавайтесь! Гарантируем жизнь!

Стрельба уменьшилась.

— Сдавайтесь! Гарантируем жизнь! — повторил обращение.

Стрельба стихла. И немцы стали медленно выходить. Их было около сотни!

Вынимая на всякий случай гранаты, глянул на Счетникова, у того холодный пот проступил на лбу. Говорю:

— Виктор, действуй спокойнее, попробуй заводить с выключенными бортовыми фрикционами.

Сдавшиеся подошли ближе. Приказал:

— Waffe hinlegen! Сложите оружие!

Они положили на землю винтовки и автоматы.

— Wer hat die Uhr? Кто имеет часы? — думаю, тыловики все равно заберут, лучше мы возьмем, нам они действительно нужны.

Вася Плаксин с танковым шлемом обошел пленных. Часов набралось с верхом.

Потом я показал немцам, куда идти, где полк, и они пошли — сами, одни, некого мне было послать сопровождающим.

До сих пор не знаю, что заставило немцев сдаться. То ли предложение гарантировать жизнь? То ли их испугали самоходки, обходившие высоту?

После этого, не двигаясь с места, мы взяли еще две группы пленных. Всего получилось 375 человек. Позже мы сосчитали и оружие: 75 процентов было автоматов и 25 процентов — винтовок. У наших пехотинцев было наоборот — больше винтовок; и так было до конца войны.  

Василий Васильевич, наш храбрый зампотех, приполз к самоходке, еще когда немцы вели сильный пулеметный огонь, на расстоянии поняв, что машина поломалась. Теперь, после отправки пленных, вдвоем со Счетниковым они быстро устранили неисправность, и только тут мои ребята заметили разорванный комбинезон и кровавое пятно на правой лопатке Ишкина.

Вскоре появились самоходки Погорельченко и Фомичева, идущие на самой малой скорости: впереди каждой шла группа из двадцати-тридцати сдавшихся. Пленные шли с пасмурными лицами, стараясь держать равнение, их недавно бившее по нам оружие грудами лежало на самоходках. Этих тоже отправили в Хотово, но уже под конвоем автоматчиков.

Вообще-то Петя Фомичев, командир 1-го взвода, пленных не брал, всех давил гусеницами. У него семья под немцем осталась, с начала войны вестей от нее не было, и Петя считал, что немцы расстреляли его родных. Петр был шестнадцатого года рождения, до войны председательствовал в колхозе в селе Белый Верх Орловской области.

Немцы. В бою я был к ним беспощаден. Тут формула была такая: или он тебя, или ты его. Но пленных я не расстреливал. А зачем? Есть органы, разберутся. Среди них может оказаться крестьянин — вовсе не нацист, или француз — погнали его драться за фюрера, а на кой ему хрен этот фюрер? Потому я не расстреливал, не считал для себя возможным.

Можно добавить, что ни меня, ни экипаж за это пленение никак не отметили — ни благодарности, ни медали, ничего. Глухи были большие командиры, глухи.

Отправили пленных, и на нашем участке вдруг стало совсем тихо. Но слева слышалась сильная пальба! Видимо, главные силы бригады отбивали очередную контратаку. Погорельченко сходил посоветоваться с комбатом  мотострелков и дал сигнал экипажам Макарова и Русакова, находившимся в отдалении, присоединиться к батарее. Затем собрал офицеров и объявил свое решение:

— С командованием полка по радио связаться не удается, поэтому мы с командиром мотострелкового батальона решили совместно помочь главным силам бригады: нанести удар в левый, открытый фланг противника. Атака начнется по сигналу командира батальона — серии красных ракет. Боевой порядок: линия.

Тут из оврага выскочил танк комполка и подошел к самоходке комбата. Из люка высунулся командир танка Шишков, передал приказ комполка:

— Батарее и батальону немедленно контратаковать противника в левый фланг!

— Понял, Володя! Атаковать немедленно! — подтвердил Погорельченко и пошел к своей самоходке.

Танк комполка крутанул на месте и, взвихрив столб пыли, скрылся в овраге.

Батарея развернулась в сторону боя и, дождавшись красных ракет, начала атаку. Хотя наши силы были малочисленны по количеству машин и стрелков, но атака была решительной и внезапной, по неприкрытому уязвимому флангу противника. Не сговариваясь, наши экипажи открыли огонь по двум ближайшим к нам танкам — и оба подожгли!

Мы и тогда не знали, не знают и оставшиеся в живых участники той атаки 6 ноября 1943 года, кто из наводчиков поджег эти танки. Но факт, что, потеряв два танка, противник прекратил контратаку и начал отходить.

Как определить, кто подбил танк? Сначала было так: артиллеристы докладывают, что уничтожили, танкисты докладывают — «уничтожили», пехота тоже докладывает, что уничтожили. Вот и получалось: один уничтоженный танк превращается в три. Потом вышел приказ: создавать после боя комиссию из представителей всех  родов войск, воюющих на данном участке, и составлять акт, устанавливающий кто, что именно и сколько истребил. Но как определяли, кто был в этих комиссиях? Штабные да замполиты. Как было дело в бою, они зачастую просто не знали, договорятся между собой: кому что написать — и вся недолга. А как в бою было, им дела нет!

Когда мы, радостные, возбужденные, вернулись в полк, на село уже спускались сумерки. По пути на минутку заскочили с Ишкиным в хату хозяйки. Мария сокрушалась:

— Как же так, не успели поесть, убежали голодными! Сейчас хоть поужинайте!