Конец твоего мира. Откровенный разговор о природе просветления - АДЬЯШАНТИ

ТС: Вы говорили, что все духовные пути, в конечном итоге, ведут нас к состоянию полной сдачи. Но что, если некоторые наши части, которые не хотят сдаваться, скрыты от нас, таятся в глубинах подсознания? На сознательном уровне мы можем полностью сдаться, но некоторые подсознательные части будут продолжать упорствовать. Как обнаружить эти скрытые части? Послушав ваше учение о сдаче, можно подумать: хорошо, в принципе все понятно — я знаю, что значит смириться, что значит встать на колени, сравняться с землей. Но как быть с теми частями, которые не сдаются? Я их просто не вижу.

Адья: Возможно, с ними ничего поделать нельзя. Обычно это никому не нравится, верно? Все говорят: дайте нам что-нибудь, дайте нам учение, дайте надежду. Конечно, внутри нас есть полностью бессознательные механизмы, зажимы, к которым мы не имеем никакого доступа. Но, возможно, у вас просто нет к ним доступа и все, точка — просто это так.

Вы получите доступ тогда, когда получите. Кому-то это не нравится, кому-то может быть неприятно это слышать. Но посмотрите сами на свою жизнь — не на философские системы и учения, не на то, что вы рассказываете себе.

По крайней мере, что касается моей жизни, я точно могу сказать, что были времена, когда я еще не обладал теми или иными способностями. Их просто не было. И я понятия не имею, как они у меня появились, что я для этого сделал. В то время я даже не воспринимал, когда кто-то говорил мне о том, как эти способности развить.

Мой учитель на протяжении нескольких лет говорил мне о некоторых вещах буквально сотни раз. И только через десять лет я смог сказать: «О... теперь до меня дошло. Теперь я понял». Как я мог понять это десять лет назад? Что я мог сделать, чтобы понять? Наверное, ничего.

Возможно, это не соответствует тому, что вы ожидаете от духовного учения, но всему свое время и место. Эго не имеет власти над тем, что происходит. Всем управляет жизнь. Утверждать, что что-то может разом помочь нам войти внутрь себя и увидеть все, что необходимо увидеть, чтобы пробудиться, было бы неправильно — это не соответствует реальному опыту.

Все случается в свое время. От нас это не зависит. Хотя это вовсе не то, что нам хотелось бы услышать, верно? Наш ум ожидает другого. Нам хочется слышать что-то такое, что укрепляло бы наше чувство собственной власти. И мы отвергаем все, что это чувство разрушает.

Я постоянно говорю об этом людям. Только когда вы начинаете принимать то, что происходит — верить не в то, что я говорю, а в свой собственный опыт — только тогда все начинает меняться.

Ученики часто подходят ко мне и говорят: «Я ничего не могу поделать с этим заблуждением, с этой частью моей личности». И они снова и снова спрашивают: «Что мне делать? Что мне делать?» Обычно я говорю: «Давай разберемся. Ты говоришь, что ничего не можешь сделать. Это правда? Ты пытался, но ничего не получалось?» «Ничего не получалось». Тогда я спрашиваю: «А как ты думаешь, что ты еще можешь сделать? Что бы тебе помогло?» Обычно они говорят: «Честно говоря, я не представляю, что бы я мог сделать». И тогда я говорю: «А что, если тебе принять эту часть твоего опыта, которая говорит тебе, что ничего нельзя сделать? Что, если впустить ее в себя, вместо того чтобы пытаться от нее избавиться?»

 И когда они это делают — не просто на уровне идей, теоретического представления, а действительно позволяют этому быть в себе, в своем теле — тогда сам этот опыт жизни без сопротивления начинает все менять. Иногда именно тот опыт, который мы отвергаем, не хотим принять, может привести нас к наиболее трансформирующим откровениям. Кто бы мог подумать, что осознание того, что мы ничего, совершенно ничего не можем сделать, может быть трансформирующим? Нам такого никогда не говорили. Напротив, нас учили любой ценой избегать такого знания. Даже если опыт показывает, из года в год, из десятилетия в десятилетие — даже если мы сами постоянно убеждаемся в этом на собственном опыте, мы стараемся не замечать этого, не признавать, отрицать. Понимаете, о чем я говорю?

Мы все наркоманы. На самом деле, мы все просто наркоманы, которые хотят получать кайф и чувствовать себя свободными. Динамика та же. Лишь когда алкоголик понимает: «Я ничего не могу сделать», — он на пути к трезвости. До тех пор, пока человек продолжает говорить себе:

«Я могу это сделать. Все под моим контролем. Я могу от этого освободиться», — ничего не изменится. «Дойти до дна» означает перестать отрицать очевидное, признать, что вы ничего не можете сделать. Важно не столько знать, что нам делать, сколько иметь перед собой зеркало, так чтобы мы могли видеть то, что есть. Только когда алкоголик или наркоман понимает, что он ничего не может сделать, что он бессилен перед своей зависимостью, он начинает видеть себя в истинном свете.

Трансформация начинает происходить не в результате каких-то усилий, не в результате практики, не в результате применения определенных техник. Для меня духовность — это готовность потерпеть поражение. Вот почему, хотя ученики иногда возводят меня на пьедестал, думают, что я достиг чего-то необычного, я постоянно говорю им, что мой путь — это путь неудачника. Все мои усилия потерпели крах. Это не значит, что эти усилия не сыграли никакой роли. Они сыграли свою роль. Они действительно сыграли важную роль. Усилия были не напрасны.

 Но роль этих усилий заключалась лишь в том, что они привели меня к концу всех усилий. Я танцевал этот танец до тех пор, пока мог. Но я во всем потерпел неудачу. Я пытался хорошо медитировать и потерпел неудачу. Я пытался открыть истину и потерпел неудачу. Все, чего я пытался достичь в духовности, кончалось неудачей. Но именно в момент неудачи все и открывается.

И мы все об этом знаем, верно? Это не какое-то тайное знание. Практически все об этом знают — все сталкивались с этим в своей жизни. Всем нам знакомы такие моменты. Но просто мы не хотим этого знать, потому что нам это не нравится.

ТС: Вы предлагали нам спрашивать себя: «Что я знаю наверняка?» Я бы хотел задать этот вопрос вам. Вы сами что-нибудь знаете наверняка? 

Адья: Только то, что я есть. Только это. Так что во многих отношениях я самый глупый человек на планете. В буквальном смысле. Все остальное для меня текуче и неопределенно. В отношении всего остального нам только кажется, что мы знаем. Я не знаю, что должно произойти. Я не знаю, эволюционируем мы или деградируем. Я ничего этого не знаю.

Но зато я знаю, что я не знаю. И вопреки ожиданиям это знание не лишает меня силы, не делает меня недееспособным. Я не сижу где-то в пещере в Гималаях или просто на лавке и не говорю: «А что я могу поделать, ведь я ничего не знаю».

Совсем наоборот — у жизни есть для меня определенная роль, и я играю эту роль. Я заодно с жизнью, я позволяю ей действовать через меня. Эта роль постоянно меняется, от момента к моменту, но с этим я тоже согласен. Я больше не сопротивляюсь жизни — моя роль все равно должна быть сыграна, так что теперь это просто происходит с моего согласия, не встречая сопротивления с моей стороны.

И когда мы действуем в полном согласии с жизнью, та роль, которую она нам назначила, приносит нам огромное удовлетворение. Оказывается, это именно то, чего мы всегда хотели — хотя это не всегда было очевидно.

ТС: Мне понравилось, как вы говорили о ловушках, в которые легко попасть после первого опыта пробуждения. Что вы скажете о людях, которые, пережив момент пробуждения, решают, что на них возложена особая миссия спасения мира? Считаете ли вы это ловушкой — уловкой эго, которое использует опыт пробуждения для своего возвеличивания?

Адья: Я скажу на примере своего собственного опыта. Во мне пробуждение не вызвало такого чувства. Я не испытывал побуждения спасать мир, но когда мой учитель предложил мне начать учить, начать делиться с другими возможностью реализации, во мне возникло нечто вроде очарования открывающимися возможностями. Я видел, что пробуждение возможно для каждого человека, и испытывал своего рода миссионерское рвение. Я был увлечен и воодушевлен. Когда такое воодушевление исходит из места истины, оно прекрасно.

Я был полон энтузиазма, особенно в первые два года моего учительства. Я думаю, это было неотъемлемой частью моего пробуждения, поскольку с пробуждением начинаешь видеть, что все эти страдания не являются чем-то неизбежным — любой может от них освободиться, если пробудится. Такое осознание вполне может вызвать миссионерский порыв.

Через пару лет, однако, мой миссионерский порыв начал ослабевать. Вначале я был как маленький щенок, которого только что взяли в дом, и он постоянно прыгает и вьется у ваших ног, требует вашего внимания и хочет, чтобы вы с ним поиграли. Я знал, что есть вещи, которые работают, которые могут помочь людям, и мне хотелось этим делиться. Но спустя два или три года мой энтузиазм заметно иссяк. Я стал больше похож на старого пса, который лежит, свернувшись, рядом с креслом хозяина, и спокойно посматривает на происходящее.Сейчас я могу сказать, что уже не испытываю никакого миссионерского рвения. Я не чувствую необходимости чего-то добиться. Я вижу потенциальную возможность в каждом, но не чувствую, что нужно торопить события.