Железный король. Узница Шато-Гайара (сборник) - Морис Дрюон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда обряд омовения был окончен, мадам Элиабель подступила к Гуччо с нагретыми полотенцами и собственноручно стала его обтирать. А он думал только о том, что, если сейчас же сесть на лошадь и пустить ее галопом, можно будет догнать Мари на Нофльской дороге или застать ее в городке.
– До чего же у вас нежная кожа, мессир, – вдруг заметила мадам Элиабель игривым тоном, но голос ее предательски дрогнул. – Любая женщина может такой коже позавидовать… воображаю, сколько дам ею любовались. Такой смугловатый оттенок хоть кого с ума сведет.
Продолжая болтать, мадам Элиабель нежно, кончиками пальцев щекотала спину Гуччо. Он поежился, захохотал и невольно обернулся.
Его поразил блуждающий взгляд мадам Элиабель, ее взволнованно вздымавшаяся грудь и какая-то странная улыбка, неузнаваемо менявшая ее лицо. Гуччо поспешил натянуть рубашку.
– Ах, какая прекрасная вещь – молодость, – продолжала мадам Элиабель. – Вот я смотрю на вас и думаю, как вы, должно быть, наслаждаетесь ею, не теряете блаженных часов, которые она дарует.
Гуччо заканчивал туалет, стараясь не привлекать излишнего внимания дамы. Мадам Элиабель замолкла на мгновение, и в наступившей тишине было слышно только ее тяжелое дыхание. Вдруг, не меняя тона, она произнесла:
– А что вы, дорогой мой мессир, намерены делать с нашим заемным письмом?
«Начинается», – подумал Гуччо.
– Конечно, вы можете потребовать от нас все, что угодно, – продолжала она, – вы наш благодетель, и мы благословляем ваше имя. Если угодно, возьмите золотые, что нам отдал этот мошенник прево, они ваши, берите, берите: сто ливров принадлежат вам по праву. Но вы сами видите, в каком мы положении, и мы знаем, мы убедились, сколь вы великодушны и добры!
Меж тем Гуччо под пристальным взглядом мадам де Крессэ натягивал штаны и справедливо решил, что сейчас уж никак не время говорить о делах.
– Не может наш спаситель стать нашим злодеем, – продолжала она. – Вы, городские жители, и не подозреваете, в каких стесненных обстоятельствах находимся мы. Если мы еще ничего не внесли в банк в счет погашения нашего долга, то лишь потому, что просто не в состоянии этого сделать. Королевские слуги обдирают нас – вы сами были тому свидетелем. Крепостные работают спустя рукава, не то что раньше. После ордонансов крестьяне только и думают что об освобождении: от них ничего не добьешься, и это мужичье вообразило, что оно нам ровня, что мы и вы одной с ними породы. Ибо вы хоть и не знатного происхождения, – добавила она с целью дать почувствовать гостю, какую честь оказали господа де Крессэ банкирскому племяннику, приняв его запросто в своем дворянском замке, – но вы могли бы вполне быть сеньором. А тут еще если и выдастся на счастье один урожайный год, то на следующий все посевы или засуха загубит, или дожди; те жалкие крохи, что собирают с полей, наши мужья расходуют на ведение войны. Иной раз и голову свою там кладут.
Гуччо не намерен был поддерживать этот разговор, его занимала одна мысль – найти Мари, поскорее улизнуть из замка.
– Я такие вопросы решать не полномочен. Это дядюшкино дело, – ответил он.
Но сам уже знал, что проиграл партию.
– Вы могли бы доложить вашему дядюшке, что это не такое уж плохое помещение капиталов; от души желаю ему, чтобы и все остальные должники были столь честными людьми, как мы. Дайте нам отсрочку еще на год: мы все выплатим, даже с процентами. Ну сделайте это ради меня, я буду вам бесконечно признательна, – заключила она, схватив обе руки гостя.
Затем, слегка смутившись, но по-прежнему глядя прямо ему в глаза, мадам Элиабель добавила:
– Так знайте же, дорогой мессир, что со вчерашнего дня, с первой минуты вашего появления у нас – конечно, дама не должна говорить таких вещей кавалеру, но будь что будет – я почувствовала к вам особо дружеское расположение, и, если бы то зависело от меня одной, чего бы только я не сделала ради вашего удовольствия.
Гуччо растерялся, у него не хватило смекалки ответить: «Что ж, заплатите, долг, и я буду вполне удовлетворен».
По всей видимости, прекрасная вдова готова была тут же расплатиться с кредитором, не прибегая к помощи денег, и трудно было сказать, готова ли она пожертвовать своей вдовьей честью ради того, чтобы получить обратно заемное письмо, или же заемное письмо явилось лишь прекрасным предлогом оправдать эту жертву.
Как истый итальянец, Гуччо подумал, что неплохо было бы одновременно завязать интрижку и с матерью и с дочкой. Для любителя роскошных форм мадам Элиабель еще представляла известный интерес: руки у нее были нежные, а грудь при всей своей пышности, должно быть, сохранила прежнюю упругость. «Как дополнительное развлечение это еще куда ни шло», – подумал Гуччо. Но упустить молоденькую девушку ради пожилой особы – покорно благодарю, так можно испортить все удовольствие от предстоящей игры.
Кое-как Гуччо выпутался из щекотливого положения – в преувеличенно растроганном тоне он поблагодарил прекрасную вдову за доброе к нему расположение и уверил, что сделает все от него зависящее, лишь бы уладить дело; но ему, мол, необходимо срочно отправиться в Нофль, дабы посоветоваться с тамошними служащими дяди.
Благополучно выбравшись во двор, он нашел своего старого знакомца, колченогого парня, велел ему поскорее оседлать лошадь, вскочил в седло и поскакал по направлению к городку. Но никакой Мари на дороге он не обнаружил. Пустив коня в галоп, Гуччо спрашивал себя, действительно ли молодая девушка так хороша, как показалось ему накануне, уж не ошибся ли он, решив, что глаза ее сулят надежду на взаимность, уж не вино ли ввело его в заблуждение, столь обычное после сытного ужина, и стоит ли ему теперь так торопиться. Ибо, как известно, существуют женщины, чей взгляд говорит: «Я твоя, твоя с первой минуты, как тебя увидела», – но это обман, просто у них такой взгляд от природы; с тем же точно выражением глядят они на стул, на дерево, и в конце концов от них не добьешься даже поцелуя.
Гуччо не обнаружил Мари и на городской площади. Он осмотрел все прилегающие к площади улочки, заглянул в церковь, пробыл там ровно столько времени, сколько потребовалось на то, чтобы осенить себя крестным знамением и убедиться, что той, которую он ищет, здесь нет; затем отправился в контору. Он обвинил всех трех приказчиков в том, что они плохо осведомлены об истинном положении дел. Семейство де Крессэ – люди знатного происхождения, вполне почтенные и платежеспособные. Необходимо отсрочить их заемное письмо. Ну а что касается мессира Портфрюи, здешнего прево, так это же настоящий мошенник… Вот что кричал Гуччо, не спуская глаз с окна. А служащие горестно покачивали головой, глядя на юного безумца, у которого семь пятниц на неделе, и заранее сокрушались о том, какие несчастья постигнут компанию Толомеи, ежели банк целиком перейдет в руки столь неразумного дельца.
– Придется, видимо, бывать тут почаще: здешнее отделение нуждается в наблюдении и контроле, – заключил Гуччо на прощание и, не поклонившись, вышел. Он вскочил на лошадь и поскакал так, что из-под копыт во все стороны полетели камни. «Может быть, она пошла ближайшей дорогой, – думал Гуччо. – Тогда я увижу ее в замке, но там будет не так легко поговорить наедине…»
Почти при самом выезде из городка он заметил вдали силуэт девушки, торопливо шагавшей в направлении Крессэ, и, подъехав, узнал Мари. И вдруг – о чудо! – он услышал щебет птиц, увидел сияние солнца, понял, что сейчас апрель, заметил, что голые до того ветки покрылись на его глазах нежной весенней листвой. Из-за этого платьица, мелькавшего среди зеленых лугов, весна, которой неосторожно пренебрегал Гуччо последние три дня, пришла для него во всем своем великолепии.
Он перевел лошадь на тихую рысь и поравнялся с Мари. Она подняла на него глаза, в них он прочел не удивление этой встречей, нет, – они сияли так, будто Мари получила самый бесценный в мире подарок. От ходьбы щеки ее разгорелись, и Гуччо подумал, что она еще красивее, чем он решил накануне вечером.
Гуччо предложил девушке сесть позади него на круп лошади. Мари улыбнулась вместо ответа, и снова приоткрылись ее губы, алые, как спелый гранат. Юноша остановил лошадь у подножия холма и, перегнувшись с седла, подставил Мари руку и плечо. Молодая девушка была легка как перышко; она ловко взобралась на коня, и они тронулись шагом. С минуту оба молчали. Гуччо не знал, как начать разговор. Этот завзятый краснобай не находил слов.
Он чувствовал легкое прикосновение рук Мари и понял, что она не смеет держаться за него крепче. Тогда он спросил, ездила ли она когда-нибудь таким образом на лошади.
– Только с батюшкой и братьями, – ответила она.
Впервые в жизни ехала она так вместе с чужим мужчиной, приникнув к нему всем телом. Наконец она осмелела и крепче сжала плечи юноши.