История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев

После рукобитья, по улице по случаю наступающей ночи, домой Савельевы, чтоб не булгачить людей, шли молча, без песен. Василий Ефимович остался в доме невесты, поподробнее договориться со сватом о подготовке и проведении самой свадьбы.

А на улице кругом весна, кругом нежная цветень. Во всей живой природе наступила пора неудержимого спаривания. Майская ночь тихо плыла над селом. Кругом блаженная тишина и таинственное беззвучие, ни малейшего дуновения ветерка. Молодая, нежная листва на деревьях не шелохнется, ветки застыли в безветрии. На поверхности озера, чуть заметно, зыбилась серебряная чешуйчатая россыпь. Луна, золотым рублей выкатилась из-за крыш прибрежных построек. Эта чудодейственно-очаровательная ночь просилась в сказку.

Придя домой, Василий Ефимович, восторженно улыбаясь, провозгласил:

– Эх! На улице-то – вот ноченька-то! Вот благодать-то, никто не щеберкнёт, словно замерло все, даже лягушки в озере и те замолкли, и собаки лаять перестали.

– Вот действительно, как поется: «По небу полуночи ангел летел, и тихо, блаженную песню он пел!», – продекламировал, из поэта Санька.

В Радоницу, в доме Савельевых, состоялся большой запой преддверии свадьбы. Василий Ефимович, готовясь женить сына, предвиденно, заранее в бане наделал самогонки, заранее подзапас закуски. Встречая гостей-сватьев, он с почтением приглашал пройти в верхнюю избу-горницу гостеприимно, широко вскрыв двери крыльца, сеней и комнаты.

– Проходите, проходите, дорогие гости, гостеприимно приглашала изгибая свой тощий стан Любовь Михайловна. Она ласково улыбаясь, услужливо присогнувшись, пятясь задом, приглашала гостей к столу. Кошка, и та, подражая хозяевам, то же как бы приветствуя гостей, как бы, приглашая их вперед, с высоко вздёрнутым вверх хвостом, степенно вышагивая, почётно сделала круговой обход, на свободном, около стола, полу, блаженно мурлыкая, как бы приглашала к столу.

Гости уселись. Бабы, приближённо свои, и близкие сродницы Савельевых, деловито захлопотали, засуетились, подавая на столы закуску. Хозяин на каждый стол тюкнул по четверти самогона и пир начался. После выпитой первой рюмки, осмелевший жених троекратно поцеловал невесту. Вскоре бабы затянули мелодично певучую песню «По Муромской дорожке». Мужики, задорно и бойко подхватывая бабьи голоса, дружно подпевали своими басовитыми голосами, из открытых настежь окон горницы вынося песню на улицу. Песню пел и сам хозяин, Василий Ефимович, его требовательно командный голос всех явнее был слышен среди поющих мужиков-гостей. Гости за столами сидели сравнительно недолго – не больше часу, и кому хочется долго засиживаться в духоте избы, когда на улице весенняя теплынь и благодать цветущей природы. Кругом по улицам села, в честь последнего дня Пасхи, толпы нарядных, праздно разгуливающихся людей, девки с парнями визгливо катаются на релях, молодежь помоложе – играют в лапту. А у окна Савельева дома содом и суматоха: песни и пляски, кто во что горазд. В пляске, особенно бушевали изрядно подвыпившие бабы. Они, буйно перебивая друг друга, каждая старалась показать свое невзрачное искусство в этом нехитром деле.

– Дуньк. А ты пляшешь, как корова на льду! Дай-ка я спляшу, – и она подобрав подол своего широченного сарафана, словно собираясь переходить лужу, павой прощеголяла по кругу, вокруг которого с тупым интересом подвыпившая толпа мужиков в помесь с бабами.

– Шире круг, шире круг, дайте места больше, – неистовствовал Василий Ефимович, довольный тем, что около его дома веселится столь большая народная толпа.

– Эх, жаль, гармони нету! – сожалея об отсутствии музыки, сокрушалась одна баба, у которой ноги ходуном ходили готовые пуститься в пляс.

– Несите скорее ведро и скалку, чем будет не музыка. Принесли, дробно и оглушено забарабанили.

– Гришк пляши! – приневоливали хохотавшие и вовсю расходившиеся две бабы, пассивно стоявшего мужика в кругу зрителей потехи.

– Я бы сплясал, да ноги не маячут. Видно не теми концами, они у меня к приросли! – нелепо щерясь, отговаривался от назойливых баб Гришка.

В пляску внезапно включился Панька Крестьянинов. Он долго стоял посторонним наблюдателем, а потом, не сдержавшись, сорвался с места, пустился в пляс и пошёл он фигуристо вычублучивать ногами. К удивлению всех, Панька оказался незаурядным плясуном, он бойко и фигуристо выделывал ногами такие замысловатые петли и виражи, что бабы приостановив свою растрёпистую пляску, разинув рты, стали завистливо наблюдать за вихляющимся, как у дрягунка, ногами Паньки. Во время пляски вприсядку, вычерчивая на земле, носками хромовых ботинок затейливые загогулины и спирали, Панька то по-дьявольски проскакивал на ногах по кругу, то пружинисто приседая и вскакивая, виртуозно выкидывал вперед ноги, поднимая пыль. Пляша, он пристально наблюдал за своими ходуном ходящими в пляске ногами, словно опасаясь, как бы они не начертали фальшивую фигуру.

– Я так пляшу из-за любви к искусству, – ввернул крылатое словцо Панька, ожидая похвалы от весело гулявшей толпы.

Только под вечер весело разгулявшаяся толпа покинула место под окном дома Савельевых. А вечером, на Главном перекрёстке, около Дунаева, собравшись вкруг, молодые бабы и девки, начали водить хоровод. Уцепившись за руки и образовав обширный круг, они тихо и плавно двигаясь всей цепью, пели весёлые песни-веснички: «Дунай мой Дунай, тихий мой Дунай», «Как по летней-то, да по тропинке!», «Коробушку» и другие, в которых воспевается молодость, красота, удаль, любовь и неудержимое взаимное влечение влюблённых друг к другу.

Сев в заполице. Ночлег в поле. Онискино

В доме Савельевых наступила и развернулась деятельная подготовка к свадьбе. Василий Ефимович из головы не выпускал, как бы, по-особенному, в отличку от людей, всем на диво, справить свадьбу своего сына любимца Миньки. В счет заготовки и доставки целой бочки самогона, он договорился с Васькой Абаимовым, да и сам частенько корпел в бане, следя за капающей жидкостью. Михаил, от восторга и радости, что наконец-то наступило время ожениться, был на седьмом небе. Про свою бывшую невесту Маньку он стал постепенно забывать, да и невесту Алёнку, которую за него усватали, он счел не хуже той. Как-то, идя по улице, довелось Миньке повстречаться с Катькой, некогда-то имевшей с ней мимолётное знакомство.

– Уж ково и усватал! Уж и невесту себе нашёл! – с ревностью, и с упреком в голосе, проговорила она ему.

– Или тебя бы надо? – с нескрываемой насмешкой, отозвался Минька.

– А что, чем я плоха, чем я для тебя не невеста! Сватал бы, я сразу же бы пошла, – смело ответила Катька.

– Я хотел было тебя посватать, да пожалел твою голову.

– А что?

– Ты бы, с радости, до потолка подпрыгнула и потолочину головой бы вышибла, вред и хозяйству урон, отец твой ругаться бы стал, – с гордостью и издевкой, заявил Минька, поспешно удаляющейся от него Катьке.

В понедельник на фоминой неделе, мужики поехали в заполицу, в самое дальнее поле, расположенную за дальним долом Шишколом, сеять поздние яровые культуры, просо и гречиху. Было сравнительно рано, куры еще не успели слететь с насеста, петух воеводой сидел среди кур. Он внезапно поднялся на ногах, гулко похлопав крыльями, вопросительным знаком