Вынужденное признание - Фридрих Незнанский

Матвей Иванович кивнул:

— Да. Простите, я просто задумался.

— Хотите воды?

— Да, пожалуй… Вода бы сейчас не помешала.

Мужчина протянул руку, взял с подоконника пузатый графин и наполнил водой белый пластиковый стаканчик, стоявший на черном железном подносе. Затем протянул стаканчик Кожухову.

— Спасибо, — поблагодарил тот и, запрокинув голову, в несколько судорожных глотков опустошил стаканчик.

— Посидите пять минут, — сказал мужчина, когда Матвей Иванович немного успокоился. — Сейчас к вам придут.

— Хорошо.

Мужчина поднялся из-за стола и направился к двери. Через пару секунд Кожухов остался в кабинете один.

Мучительное ожидание длилось не меньше пяти минут. После чего обитая деревом дверь открылась, и в кабинет стремительной походкой вошел высокий седовласый мужчина в строгом черном костюме. Кожухов узнал его. Это был директор ФСБ Николай Александрович Пантелеев.

Пантелеев прошел к столу и сел в кресло, прямо напротив Кожухова. Его карие, окруженные густою сеткой морщин глаза смотрели внимательно и устало.

— Кажется, мы с вами уже встречались? — спросил Пантелеев.

— Да, — ответил Кожухов. — Было пару раз.

— Три раза, — сказал Пантелеев. — И до сих пор встречи с вами не приносили мне ничего хорошего. Знаете, статьи в вашей газете способны нарушить сон даже самого здорового человека. Впрочем, у меня к вам претензий нет. Вы по крайней мере всегда старались писать правду. Даже когда ошибались.

— От ошибок никто не застрахован, — промямлил Матвей Иванович. — Мы работаем с разными источниками информации, и не все из них оказываются верными.

— В этом мы с вами сходимся, — миролюбиво сказал Пантелеев. — Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Не будем об этом. Насколько я понимаю, сейчас вы пришли к нам по другому вопросу.

— Совершенно верно. Но… Честно говоря, я не думал, что встречусь с вами сегодня, поэтому плохо подготовился к беседе.

— Не стоит так напрягаться, Матвей Иванович. Просто нам с вами повезло — я был в кабинете по соседству. Итак… Насколько я понял, речь у нас с вами пойдет о премьере Лобанове и о компрометирующих Президента документах? Мне правильно доложили?

Матвей Иванович кивнул:

— Абсолютно. — Голос его звучал вяло и безжизненно. — А также о магнитофонных записях, которые я… успел сделать.

— Записи? — Глаза Пантелеева блеснули. — Хм. Это интересно. Говорите, я вас слушаю.

И Матвей Иванович заговорил. Говорил он медленно, с расстановками, часто переводя дух и собираясь с мыслями. Пантелеев его не торопил и не перебивал. Его смуглое морщинистое лицо не выражало ничего. Глаза смотрели спокойно, без любопытства и возбуждения, словно все, что он услышал от Матвея Ивановича, было давным-давно ему известно, причем в самых мельчайших подробностях.

— Компромат предполагается обнародовать перед самыми выборами. Чтобы у Президента не было времени оправдаться и разобраться. Информация появится одновременно в бумажных и в электронных изданиях. Газеты, журналы, телевидение, радио — все будут трубить о нечистоплотности Президента.

— Для этого Лобанову и понадобилось объединять «Российские известия» с «МТВ-плюс» в один концерн? — поинтересовался Пантелеев.

— Да. Именно для этого. Лобанов пытается собрать все силы для одного решительного удара. На второй у него не будет времени.

— Это точно, — кивнул Пантелеев. — Что ж… Вы правильно сделали, что обратились к нам. Я сегодня же доложу обо всем Президенту. Кассеты с записями разговоров у вас при себе?

— Не то чтобы при себе, но… — Матвей Иванович сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда маленькую кассету. Отер рукавом потный лоб и протянул кассету директору ФСБ.

— Вот, — сказал Матвей Иванович. — Прослушайте и убедитесь, что я сказал вам правду.

— Здесь все? — приподнял седые брови Пантелеев.

Матвей Иванович отрицательно покачал головой:

— Нет. Но этого хватит, чтобы вы мне поверили.

Пантелеев взял кассету и положил ее в карман.

— Хорошо, — сказал он. — А где остальное?

— В надежном месте. Я не могу позволить себе таскать кассеты с собой.

— Почему?

Матвей Иванович слабо улыбнулся.

— Улица полна неожиданностей, — сказал он. — А я не люблю неприятных сюрпризов.

— Ладно. — Пантелеев машинальным движением коснулся кармана, в котором лежала кассета, словно хотел убедиться, на месте ли она. — Вы могли бы посидеть здесь еще минут пятнадцать? — спросил он.

— Да ради Бога. — Матвей Иванович вновь промокнул лоб платком. — Только… если позволите, я налью себе воды. У вас ужасно душно.

— Разве? — Пантелеев пожал широкими плечами. — Что ж, вам виднее. Конечно, наливайте. Я скоро вернусь.

Он встал из-за стола и направился к двери.

— Не боитесь, что я что-нибудь украду? — спросил ему вслед Матвей Иванович.

— Нет, — не оборачиваясь, ответил директор ФСБ, — все ящики на замке.

Он вышел из кабинета, и Матвей Иванович вновь остался один.

Все-таки в кабинете было жарковато. Солнце неистово светило в окно, отбрасывая свой яркий, слепяще-желтый свет на полировку стола и заставляя Матвея Ивановича болезненно щуриться.

Матвей Иванович сидел неподвижно. Лицо его, слегка одутловатое, но совсем не толстое и почти не покрытое морщинами, налилось кровью. На высоком лбу с двумя небольшими залысинами блестели капельки пота. Внезапно Матвею Ивановичу захотелось курить, он машинальным движением потянулся в карман, но вспомнил, что давно не курит, и отдернул руку.

Перестать врать, черт побери! Но ведь существует и ложь во спасение. Разве у Матвея Ивановича был выбор? Его просто поставили перед фактом: либо ты с нами, либо пеняй на себя. И потом, кто знает, может быть, Лобанов и впрямь станет президентом. Что тогда? Опять уезжать за кордон? Конечно, времена сейчас не те, но Лобанов и те, кто стоит у него за спиной, сделают все, чтобы превратить жизнь Матвея Ивановича в России в ад кромешный.

С другой стороны — даже если Лобанов проиграет, что тогда светит Матвею Ивановичу? Перебежчиков не любят, перебежчикам не доверяют. Если человек предал одного хозяина, он способен предать и другого.

От этих мыслей Матвею Ивановичу стало совсем тошно. Он взял со стола стаканчик, встал с кресла и подошел к подоконнику, на котором стоял графин с водой… Первый стакан он выпил залпом, в несколько глотков. Второй пил Медленно, маленькими глотками. Вода немного охладила его пылающий мозг.

Вернувшись в кресло, Матвей Иванович достал платок и тщательно вытер лицо и шею.

К чертям! Главное — заслужить доверие дочери. Пусть они катятся в тартарары — все эти Лобановы, Панины и Шаховские. Главное для него сейчас — вернуть дочь, вернуть Дашку. «Ты можешь вернуть себя. И… меня. Если бы ты только плюнул на свои амбиции, если бы ты только перестал юлить, хитрить, изворачиваться, зарабатывать себе репутацию на чужом горе и шагать по чужим головам… Если бы ты только перестал лгать… Лгать себе и мне… Тогда бы я вернулась».

— К черту! — негромко проговорил Матвей Иванович. — Плевать я на вас хотел. Я сделаю то, что должен, а там — хоть трава не расти.

Он с облегчением откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и задремал.

Вскоре вернулся Пантелеев.

— Я прослушал запись, — с ходу заговорил он. — Но на ней нет ничего ценного. Только слова о том, что премьера Лобанова поддерживают на Западе и что президент Панин совершил множество ошибок, за которые должен поплатиться.

Матвей Иванович протер сонные глаза и сказал извиняющимся голосом:

— Я предупреждал вас, что это всего лишь… демонстрационный экземпляр. — Это выражение из продюсерского жаргона было настолько неуместно в данной ситуации, что Матвей Иванович слегка порозовел от смущения и неловкости.

— Да, но где же остальные записи? — поднял седые брови директор ФСБ. — Вы ведь понимаете, что без них все ваши сведения бездоказательны и мы не может принять их к сведению.

— Понимаю, — кивнул Кожухов. — Очень хорошо понимаю. Но… — Матвей Иванович вялым движением ослабил узел на галстуке. — Я не уверен, что эти записи попадут… туда, куда надо. Извините, я, должно быть, говорю слишком сбивчиво и путано, но по-другому у меня не получается. Вся эта история, знаете ли, сильно действует мне на нервы.

Пантелеев улыбнулся:

— Вы подозреваете меня в сговоре с Лобановым и Шаховским?

— Я вас не подозреваю, — криво усмехнувшись, ответил Кожухов. — Но я не исключаю такой возможности.

— Но ведь это одно и то же.

— Нет, — возразил Матвей Иванович, — это разные вещи. Если бы я вас подозревал, я бы к вам не пришел.

Пантелеев некоторое время разглядывал Матвея Ивановича в упор. Затем медленно повел могучими плечами, словно сбрасывал с них накидку или плащ, и спросил: