Личность и государство - Герберт Спенсер

Сравнительная социология бросает свет на другую группу фактов, из которых можно сделать тот же вывод. Вместе с социальным прогрессом увеличивается для государства задача не только санкционировать формулируемые им права индивидов, но и защищает их от всяких посягательств. Прежде чем постоянное правительство установится, и во многих случаях после того, как оно получило значительное развитие, права каждого индивида определяются и защищаются им самим и его семьей. У нынешних дикарей так же, как и у прежних цивилизованных народов, и даже и теперь в некультурных странах Европы, наказание за убийство есть частное дело и «священное право требовать кровь за кровь предоставляется известному члену семейной группы». Точно так же требуется произвольно каждым индивидом или его семьей удовлетворение за нападения на собственность и за другого рода обиды. Но по мере того, как улучшается социальная организация, центральная власть все более и более берет на себя обязанность обеспечивать личную безопасность индивидов, охрану их имущества и до известной степени основательность их требований, установленных контрактом.

Исключительно занятое вначале защитой общества как целого, против других обществ или организацией своих нападений на другие общества, правительство мало-помалу принимало на себя обязанность защищать индивидов друг от друга. Стоит лишь вспомнить то время, когда ношение оружия было общераспространенным обычаем, стоит представить себе увеличение безопасности лиц и имуществ, которой мы пользуемся теперь благодаря улучшению полиции, или заметить сравнительную легкость, с которой удается добиться уплаты по небольшим долгам, чтобы убедиться в том, что государство обеспечивает каждому индивиду свободное преследование жизненных целей в тех пределах, которые ставит преследование подобных же целей другими лицами. Иначе говоря, рука об руку с социальным прогрессом идет также не только более широкое признание того, что мы называем естественным правом, но и более действительное его обеспечение правительством; последнее все более и более становится обязанным заботиться об осуществлении этих первичных условий индивидуального благосостояния.

В это же время происходила другая, еще более значительная перемена. В первые времена, когда государство не вмешивалось в защиту индивида против насилия, оно само совершало насилия всякого рода. Древние общества, усовершенствовавшиеся настолько, чтобы оставить по себе воспоминание, имели все завоевательный характер, всюду носят на себе печать военного режима. Как для того, чтобы успешно организовать борющуюся армию, солдаты должны пассивно повиноваться и не брать на себя инициативы иначе как с разрешения своих начальников, точно так же и для того, чтобы успешно организовать военное общество, граждане должны подчинять свою личную волю. Частные права стушевываются перед общественными, и личность теряет большую часть своей свободы действий. Одним из результатов является то, что военная дисциплина овладевает обществом, так же как и армией, и ведет за собой подробную регламентацию поведения. Предписания начальника, считающиеся священными, так как исходят якобы от божества, его предка, не встречают никакого ограничения в понятии личной свободы и регулируют человеческие действия в мельчайших подробностях: в пище, в способе приготовления кушаний, в стрижке волос и бороды, в украшениях одежды, сеянии хлеба и т. д. Этот всеобщий надзор, встречающийся почти у всех древних наций Европы, наблюдается также в обширных размерах и в Греции и был развит до высочайшей степени в самом воинственном из греческих государств – в Спарте. Подобно этому и в Средние века во всей Европе, когда война была хроническим состоянием со свойственными этому состоянию политическими формами и понятиями, вряд ли существовал какой-либо предел для правительственного вмешательства: земледелие, промышленность, торговля подчинены были правилам во всех своих подробностях; религия и культ были предписаны законом, и начальники решали, кто имел право носить меха, употреблять серебряную посуду, печатать книги, завести голубятню и т. д. Но с развитием промышленной деятельности и с заменой режима правительственного принуждения режимом договора, с развитием соответственных чувств произошло (до недавней реакции, сопровождавшей возвращение к военному режиму) уменьшение этого вмешательства в индивидуальные действия. Законодатель постепенно переставал предписывать правила для сбора полевых продуктов, устанавливать соотношение между количеством скота и числом десятин земли, специализировать способы труда и материалы, которыми следует пользоваться, назначать плату за труд или цену съестных припасов, вмешиваться в манеру одеваться и в правила игры (исключая случаи мошенничества), назначать наказания или давать награды, премии за ввоз или вывоз разных продуктов, обязывать иметь известные религиозные и политические верования, препятствовать гражданам соединяться по желанию или путешествовать, где им хочется. Другими словами, по отношению к большей части своего образа действий право гражданина действовать бесконтрольно взяло верх над стремлением правительства контролировать его. Правительство все более и более помогало гражданину отстранять всякое вмешательство в ту частную сферу, где он преследует свои жизненные цели, и, наконец, само ушло из этой сферы, или, иначе говоря, сузило область своего вмешательства.

Мы еще не отметили всех категорий фактов, иллюстрирующих ту же эволюцию. Улучшения и реформы законов вскрывают ее так же, как и заявления их авторов. С XV века, говорит профессор Поллак, один судья, решая вопрос общего права, заявил, что «так как в случаях, не предвиденных писаными правилами, юрисконсульты и канонисты выдумывают новое правило, сообразное с естественным законом, который есть основа всех законов, то вестминстерский суд может и хочет поступать так же». Кроме того, наша система морали, введенная и развитая ради пополнения пробелов общего права или ради исправления несправедливостей, всецело основана на признании прав индивида, существующих даже помимо всякой власти закона. И все изменения, испытываемые от времени до времени законом, после некоторого сопротивления со стороны законодателей, совершаются согласно с общераспространенными понятиями о необходимой справедливости, понятиями, которые не только не вытекают из закона, но бывают противоположны ему. Так, например, недавно изданный закон, дающий замужней женщине право собственности на ее личные приобретения, очевидно произошел из сознания, что естественная связь между затраченным трудом и приобретенной выгодой должна быть сохранена во всяком случае. Реформированный закон не создал право, но признание права создало реформированный закон.

Таким образом, из пяти различных категорий исторических доказательств получается убеждение, что как бы народные понятия о праве ни были смутны и по большей части неприемлемы, тем не менее они содержат некоторую тень истины.

Мы должны рассмотреть теперь, откуда произошла эта истина. Я говорил выше о той общеизвестной тайне, что все социальные явления, если рассмотреть их поглубже, приводят нас к законам жизни и что мы не можем понять их, если мы не обратимся к этим законам жизни. Поэтому перенесем вопрос о естественных правах с политической почвы в область