Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба» - Василий Звягинцев

– Лучшего подарка своим оппонентам вы бы не могли придумать, даже если бы очень долго думали…

Он вытащил из пачки сигарету, слишком тщательно её разминал перед тем, как прикурить.

– Даже если были бы раньше меня завербованы «коварными агрессорами». «Казус белли»[49] налицо, и больше никаких сомнений морально-этического плана. Исходя из наших возможностей, эта акция была бы пресечена или немедленно, или… – он не спеша выпустил дым, – в тот момент, когда мы сочли бы это более подходящим. Например, после того, как одновременно по всем телеканалам и Интернету было бы передано должным образом составленное обращение к народам России. Что в нём можно написать и показать – товарищ не хуже меня знает, – указал он сигаретой на Журналиста. – Ну а дальше… Чтобы освободить интернированных и «изъять» Президента со всем его «штабом» из самого защищённого подземного бункера в любой точке России, много времени не потребуется. Затем, по аналогии с «берлинской стеной», снять барьер между нашей и их Москвой, при горячем одобрении народа ввести сюда некоторое количество полков императорской Гвардии. Это вам не ГКЧП будет, а гораздо интереснее. Коллаборационное правительство сформировать труда не составит. Я доходчиво объяснил?

– Следует понимать как угрозу? – некрасиво скривил губы Контрразведчик.

– С угрозы вы начали, – небрежно отмахнулся Фёст. – Я только развил тему и расставил акценты. Как вы понять-то не можете, господа, что положение у всех у нас, если разобраться, абсолютно проигрышное. Это я как обитатель нашей с вами реальности говорю. Вы что, воображаете – я за большими деньгами или ради какой угодно должности в эти дела влез? Совершенно неправильно, если так подумали. Исключительно – от полной безысходности. Вот вы, – обратился он к Журналисту, – Мишу Воловича наверняка знаете?

– Знаю, конечно. И что из этого?

– Да то, что с болью сердечной я с ним во многом согласен. Политическии его позицию не приемлю, но это – моё личное дело. А так, «без гнева и пристрастия», – очень во многом он прав. Ерундой вы вместе со своим Президентом занимаетесь! «Стабильность» и всякое другое прочее – звучит, конечно, хорошо. А на самом деле? Трепотня, маскирующая безволие и страх. Как в Европе перед Второй мировой…

Я историю, и не только нашу, вполне прилично изучал и прекрасно всё это вижу, да и вы тоже видите, только признаться не хотите. Между собой, возможно, подобные темы обсуждаете, а при посторонних – упаси бог. Как Пушкин говаривал, за точность цитаты, впрочем, не ручаюсь, только за смысл: «Я от всей души ненавижу своё Отечество, но мне невыносимо, когда это чувство разделяет со мной иностранец…»

У нас с вами то же положение, с некоторыми нюансами. Господ Ляхова и Ферзена можете не стесняться, они – не иностранцы, следовательно, обладают тем же менталитетом и наши беды воспринимают как свои собственные. Тем более не так давно МЫ им оказывали помощь в весьма непростой ситуации…

– «Мы» – это как понимать? – спросил Журналист. – Явно ведь не на государственном уровне…

– «Мы» – это, в частности, ваш покорный слуга, многие члены организации «Чёрная метка», а также бойцы «Вооружённых сил Юга России» в количестве нескольких знаменитых полков, – совершенно спокойно ответил Фёст. – Но мы уклоняемся от темы…

– Тем самым, быть может, прямо на глазах формируем очередную альтернативу, – добавил Секонд.

– Без всяких «может», – ответил Писатель. – Она уже сформировалась в тот момент, когда ваша организация напрямую обратилась к Президенту. Никто ведь не станет спорить, что мир вокруг нас уже не тот и «тем», что был три дня назад, уже никогда не станет. А какова окажется «N+2, 3 и так далее», будет зависеть от результатов сегодняшнего совещания…

– Мы и вправду слишком уклонились, – прервал очередной поворот сюжета Журналист. – Пётр собирался нам поведать, в чём прав Волович и отчего он сам якобы «ненавидит своё Отечество». Послушаем?

– Насчёт «ненавидеть» – это не ко мне, к Александру Сергеичу. Лично я столь ярких эмоций не испытываю. Разочарование пополам со злостью – вернее будет. Это и заставляет меня заниматься тем, чем занимаюсь, а не сибаритствовать в собственном имении, которое я давно заработал. Причём могу предаваться «неге» с чистой совестью, а не так, как «объекты моего пристального внимания». Не знаю, обижу я кого-нибудь сейчас или нет, но сказать должен: «Лишь звёзды капитанские я выслужил сполна…» Если вы свои чины и «звёздочки» получили аналогичным образом – примите моё уважение. Если в чьих-то есть сомнения – только сочувствие. И не более того…

– Меня вы точно не обидели, – сказал Философ. – Я как жил в двухкомнатной «сталинке» на проспекте Мира, от отца доставшейся, так в ней и живу. На Рублёвку перебираться ни желания, ни возможностей не было. Но вы всё время отвлекаетесь – явная недисциплинированность мышления. Что вас, человека, обладающего невозможной, а кое в чём и нереальной мощью (в обычном представлении), так раздражает в нашем «несовершенном мире»? Если вы от него сумели отстраниться.

– Как же это – отстраниться? – возмутился Фёст. – Головой который год рискую, за благо Отечества. Вначале – в миротворческих силах, не столько за деньги, хоть немного большие, чем Родина считает для своих защитников необходимыми и достаточными, а по искреннему убеждению в важности такой службы, если Россия действительно не «Верхняя Вольта с ракетами», а полноценная цивилизация мирового масштаба…

Теперь вот вообще превратился в одинокого партизана, даже конвенциями никакими не защищаемого, поскольку не представляю собой «комбатанта государства, ведущего войну, чьё правительство не подписывало капитуляции, и носящего явно видимые знаки различия и оружие – открыто[50]».

– Я правильно процитировал? – обратился он ко всем сразу, но к Философу и Контрразведчику – особо. В Писателе и Журналисте он уже видел людей, готовых перейти на его сторону. А те двое колебались, но – по разные стороны баррикады. Философ при достаточно точно рассчитанном давлении явно склонен был присоединиться к большинству, Контрразведчик – наоборот. Увидел, судя по выражению его глаз, приличные шансы с другого края. Что ж, камрад, посмотрим, чем и тебе при случае можно помочь.

– Достаточно близко к тексту, – согласился Контрразведчик. – А зачем взрывать поезда, если война двадцать лет как кончилась? Помните этот анекдот?

– Как же, как же! А одновременно с ним другой почти такой же появился, к двадцатой годовщине Победы, товарищем Брежневым возрождённой. Про человека, что еврея от немцев прятал за приличное вознаграждение. «Так война ж когда кончилась! – удивился приятель. – А у него в подвале приёмника нет».

– И к чему вы это? – удивился «боец невидимого фронта». – Как бы и не по теме…

Фёст скользнул взглядом по окружающим. Секонду и Ферзену тут всё непонятно, с них и спрашивать нечего. Только Писатель и Журналист, похоже, поняли. Что и подтвердило правильность ставки.

– Да вот, уважаемый, вопрос очень по теме. Зачем означенного еврея в подвале двадцать лет держать, кормить, по ночам на прогулки выводить, получая от него регулярное и не слишком уж большое, судя по всему, вознаграждение? Я понимаю, что анекдот и есть анекдот, но ведь, чтобы его придумать, именно такой, и чтобы он успехом пользовался…

Фёст повернулся к Писателю и сделал ему комплимент, одновременно демонстрируя и собственную эрудицию:

– В одной из своих книг вы писали, что логика русского анекдота не требует дальнейшего развития сюжета. И это верно. Но – вы ответите на мой вопрос или товарищам предоставите?

– Я ответ знаю. – Писатель снова сдержанно усмехнулся и потянулся к бутылке, чтобы налить всем ещё.

– Тогда – вы? – предложил Фёст Философу. Как бы подразумевая, что от Контрразведчика он толкового ответа не добьётся.

Однако ответил именно он.

– Имеете в виду, что с иной психологией проще было его убить и забрать всё сразу?

– Точно! Вот и считайте, что я руководствуюсь логикой именно автора этого анекдота.

Ферзен незаметно толкнул Секонда в бок. В том смысле, что молодец твой братец.

А Фёст продолжал, очевидно, желая забить хоть один «заявочный столб» перед тем, как встреча закончится (неизвестно чем, поскольку видно было, что и Президент с Императором явно не могут прийти к взаимоприемлемому решению), да и его ближайшие конфиденты пребывают «в разброде и шатаниях», как товарищ Ульянов-Ленин выражался. Ситуацию он решил не обострять. Эти ребята, все умные, пусть и хорошо образованные, но недалёкие по определению (его определению), живут с ним в одной Москве. И жить в ней же ещё придётся либо распивая шампанское в президентских резиденциях, либо отстреливаясь из автоматов и пистолетов, делясь последними патронами… Как случится. Но врагами он их не видел.