Похищение столицы - Иван Дроздов

— Три года вас не было в России — это целая вечность. У нас война, но война особая; такой войны русская история еще не знала. Пушки молчат, у русских даже нет автоматов Калашникова. Ночью, под шум речей новых властителей, противник вытащил из банков главное оружие: деньги. Русские люди и по сей день не понимают, что же с ними происходит? И только самые умные и прозорливые проснулись, скликают друг друга, собираются в отряды, создают ополчение. Русские отряды теперь везде — есть они и в милиции. Старрок — власть, но конкретные операции выполняют русские люди. Он хотя и натаскивает в наше отделение кавказцев, но большинство–то пока остается за русскими. А если русские окажутся и в меньшинстве — все равно за нами будет победа; во–первых, потому что мы славяне и наш дух еще никому не удавалось сломить, а во–вторых, еще и потому, что сила не в количестве людей, а в правде.

Грех в раздумье заговорил:

— А если бы у вас было много денег — как у Березовского и Черномырдина — что бы вы с ними делали?

— Употребить на пользу деньги — это тоже проблема. Сейчас, как мне думается, деньги нужны на создание отрядов сопротивления. Россия у черты гражданской войны, нам без большой драки не обойтись: нужно создавать народную армию.

— Но в России пока еще есть армия.

— Эта армия управляется лампасниками; так у нас называют генералов. Им платят много денег, и они подобострастно смотрят в рот властителям. Командиры нужны народные, молодые, отважные. Вот этим–то командирам я бы и отдала деньги. Но почему вы меня об этом спрашиваете?

— А так, для своего праздного любопытства. Я с детства мечтал иметь много денег, но они мне никогда не давались. В Штатах я три года работал над проблемой так называемых «компьютерных взломов» — там такие работы поставлены на уровень государственной задачи. И я всех дальше продвинулся в этом деле. Мне даже удалось три–четыре раза «пощипать» банковские вклады, но я никому об этом не сказал. И только вездесущие два иудея Кахарский и Фихштейн каким–то невообразимым чудом пронюхали про мои операции и решили, что я уже могу крушить любые банки и перебрасывать деньги на любые адреса. Подозреваю, что они об этом насвистели и Старроку и распалили его аппетиты. Я свои работы думаю продолжать и здесь, на Радиоэлектронном заводе, где меня ждут друзья, но я очень боюсь, как бы результатами моих усилий, если они будут, не воспользовались чужеродные силы.

И потом в глубоком раздумье и как–то мечтательно продолжал:

— Мне лично деньги не нужны. Почти не нужны. Мои родители и два брата живут на Дону в Волгоградской области. Я им послал из Штатов приличную сумму, но много–то и им не нужно. А я бы хотел вернуть украденные у России деньги и отдать их обворованным людям. Мечта недостижимая, но я посвящаю ей свою жизнь.

— Ваши слова похожи на фантастику, но я вам верю. И могу сказать: деньги — это то, что у нас отняли. А в наше время деньги, пожалуй, посильнее атомных бомб. Бомбы–то не пустишь в дело, а деньгами пали по любому врагу. Против денег силы нет. Они валят с ног любого чиновника. Недаром один еврейский мудрец говорил: дайте мне деньги — и мне не важно будет, какое в стране правительство. За деньги я куплю любого министра.

— Хотел бы я делать деньги, а?.. И не печатать их на станке, а этак тихонечко зачерпывать пригоршнями в одном банке и передавать их хорошим людям. Наладил бы я насос и качал бы и качал! А?.. Вы согласны мне помогать? Без помощника в таком деле не обойтись.

— Спасибо за доверие, но только я боюсь, что часть денежек прилипнет и к моим рукам. Я ведь фабрикант и для развития дела мне нужны средства. Не боитесь?

— А чего же мне бояться? Нужны деньги, включай насос. Давай ему побольше оборотов.

— Ну, если так.

Катя подумала: «Казался глупым, а вон какая умница!» Она была уверена, что насос для перекачки денег он уже наладил, но из осторожности не говорит об этом. Так или иначе, но ей льстило доверие Греха. Впереди, на ее только что начавшемся жизненном пути, засветилась мечта, которой можно посвятить все силы. И она постарается быть полезной этому, как теперь думала, необыкновенному человеку.

— Ладно. А теперь я вам предлагаю поехать к писателю- фронтовику. Он здесь живет недалеко, и я его хорошо знаю.

— На чем же мы поедем?

— А вон шоссе. Остановим машину, и через полчаса будем на месте.

Прямиком через лес они направились к шоссе.

В этот ночной предутренний час машины из Москвы на Сергиев Посад и Александров были редки и шли они с большой скоростью. На голосовавшую парочку не обращали внимание. Грех сказал:

— В Америке от такой парочки, вылезшей ночью из леса, шарахались бы, как от чумы. У вас, думаю, к нам относятся не лучше. Я вижу вон там вдалеке огни — пойдемте пешком.

И они пошли. И шли час, или даже больше, наконец, Катя поняла, что это и есть окраины Сергиева Посада. Не доходя до них километра два, они свернули налево и по проселочной дороге пошли к дачному поселку.

Рассвет еще не начинался; наоборот небо вновь затянуло тучами, и темень сгустилась еще сильнее, чем в лесу. Катя, взявшая на себя роль проводника, была лишь один раз в этом поселке, да и то приезжала на машине и теперь решительно не знала, где они находятся. Помнила два ориентира: с одной стороны писательской дачи кладбище, с другой — недавно построенную церковь. Но где они, эти ориентиры, понять не могла. Шли наобум, наконец увидели дачу со светящимся во втором этаже большим окном. «Уж не дом ли Петра Трофимовича?» А когда подошли ближе, увидели машину и возле нее человека.

— Артур! — закричала Катя и радостно к нему подбежала.

— Я только что подъехал.

— А свет во втором этаже? Ты разбудил дедушку?

— Да, он уже поднялся. И был рад, что я к нему приехал. Я ведь не появлялся здесь несколько дней.

Катя подвела Артура к Греху.

— Вот наш гость из Америки.

— Я знаю, — сказал Артур и протянул руку.

Повернулся к Кате:

— Предполагал, что он окажется под вашим крылышком.

А Катя, недовольная, спросила:

— Откуда? Кто тебе сказал? О нем знает один лишь Старрок.

Прошли в кабинет хозяина. Катя начала с извинений:

— Вторгаемся к вам, да еще в такую рань. Мне, право, очень неудобно.

— Напрасно извиняетесь: вы с Артуром люди служивые, и если уж вам понадобилась моя крыша — значит, неспроста. А я из тех, кто может и в ополчение записаться, и в партизанский отряд вступить.

Стали знакомиться. Грех почтительно наклонил голову, представился:

— Я Олег Гаврилович Каратаев, потомственный донской казак.

Петр Трофимович обрадовался: