Киммерийский закат - Богдан Сушинский

— То есть? — добродушное лицо председателя госбезопасности осталось все таким же добродушным, только застывшие свинцово-серые глаза как бы слились с мутью таких же серовато-стальных стекол его очков. — Он что, совершенно, наотрез, отказался?

— Нет, он принял нас. Но откровенно дал понять, что серьезный разговор возможен только тогда, когда в его резиденцию прибудете вы, Лукашов и Карелин.

— Этого следовало ожидать, — хрипло произнес министр обороны. — Я ведь предупреждал, что с посланниками вашими Президент разговаривать не станет.

Он сидел, упершись локтями в стол, и прощально смот­рел на высокую тулью лежавшей перед ним маршальской фуражки. Сейчас маршалу казалось, что он — единственный, кто не сомневается: так просто, под нажимом гэкачепистов, Русаков от престола не отречется.

— Что значит: «вашими» посланниками? — укоризненно молвил Пиунов. — Делегацию, насколько мне помнится, формировали вместе.

— Да не о том сейчас речь, — отмахнулся министр обороны. — Лететь придется — вот о чем думать надо. Потому как парламентеры наши не справились.

Только теперь Карелин оторвал свой тяжелый, угрюмый взгляд от фуражки и с укором взглянул на генерала армии Банникова. Маршал уже не сомневался, что, если только этот странный переворот удастся, через пару месяцев, скорее всего, после октябрьских праздников, его тихо «уйдут», сменив именно этим, нагловатым главкомом. А при Русакове он бы еще продержался. Так, спрашивается, какого рожна он оказался в этой компании?

— С чем же вы все-таки вернулись? — вновь заговорил Корягин, обращаясь теперь уже не столько к Вежинову, сколько к Цеханову. — Хоть один, хоть какой-нибудь импульс в поддержку нашего Госкомитета по чрезвычайному положению он послал?

— Ни одного. В том-то и дело, что ни одного, — раздосадованно развел руками Вежинов.

— Съездили одни, называется! — в сердцах обронил Лукашов, сокрушенно покачивая головой.

— И ничего не поделаешь, очевидно, вам действительно придется лететь в Дорос, — широко, устало развел руками премьер, как человек, которому на самом деле хотелось произнести: «Ничего нельзя поручить этим бездельникам, ну, ничего!». — Как уже было сказано, Русаков сам назвал вас, — обратился он, прежде всего, к Председателю Верховного Совета Лукашову. — Но если вы все-таки появитесь там, деваться ему уже будет некуда. Выше вас, должностных лиц в государстве нет.

— Так что, так и будем летать туда-сюда? — прошелся по Пиунову свинцом своих очков председатель госбезопасности. — Не видите, что происходит в республиках? Причем уже не только в союзных, но и в российских автономиях? Пока мы в очередной раз слетаем к этому «говоруну-прорабу», наши переговоры, все наши усилия уже могут и не понадобиться. — Обвел Старый Чекист своих единомышленников расстрельным взглядом Феликса Эдмундовича. Все они конвульсивно молчали. — Впрочем, слетаем, конечно, — неожиданно успокоил их Корягин, только чуть попозже.

В ту же минуту вошел один из дежуривших в приемной адъютантов Корягина и доложил, что непонятно куда исчезнувший было министр иностранных дел Бессонов наконец-то обнаружен. Оказывается, он находится в Белоруссии.

— Где-где?! — не удержался Корягин.

— В Белоруссии, на озерах, грибы вроде бы собирает.

Корягин и Пиунов удивленно переглянулись: «Какая Белоруссия?! Какие, к дьяволам, грибы?! В такое-то время, когда надо работать с иностранными дипломатами, с подлой “забугорной” прессой!»

— Грибочками, значит, решил побаловаться? — осклабился Вальяжнин. — И это — министр иностранных дел? Ну-ну…

— Однако скоро он будет доставлен в Москву, — попытался успокоить их адъютант. — Соответствующая команда белорусским чекистам уже дана.

— И все же вы поторопите их там… — назидательно посоветовал Корягин, — поторопите. Нашли время: «В Белоруссии, на озерах!..» Хорошо хоть не в колымской тундре… на приисках! А то ведь все может случиться.

По его кагэбистским представлениям, вся страна должна была жить по законам чрезвычайного положения еще до того, как это положение будет введено. Этого тихого на вид старичка, с заледенелым, взятым напрокат у «железного Феликса» взглядом, искренне удивляло, что не только отдельные партийно-государственные бонзы, но и вся страна все еще пытается жить не так, как хочется госбезопасности, а как хочется ей самой. Не-по-рядок!

В жизненном кредо этого энкавэдэшного службиста происходила сейчас та мучительная лагерно-философская ломка взглядов, которая неминуемо происходила в душе каждого его предшественника и которая так же неминуемо приводила к одному и тому же вопросу: «Почему народ не желает жить так, как того требует от него КГБ, да еще и удивляется, что сам КГБ не желает относиться к нему, к этому самому народу, по-человечески?!»

Но до прилета Бессонова, вернее, до доставки сюда министра, еще понадобится время. А поражение «доросской группы» уже было очевидным. Поэтому-то и вставал этот проклятый вопрос: «Как быть дальше?».

— Только сразу же хочу предупредить, — неожиданно заговорил Вежинов. — Летали в Дорос и предъявляли Президенту ультиматум мы, люди, не вошедшие в состав Госкомитета по чрезвычайному положению, а следовательно, не оказавшиеся в составе высшего руководства страны. Поэтому не должно случиться так, что наша поездка и наш нажим на Русакова будет истолкован впоследствии, как инициатива «группы товарищей», не уполномоченных гэкачепе. Чтобы никто потом не пытался выставлять нас перед миром в виде группы неких чудаков-заговорщиков.

Корягин мучительно всматривался в лицо «отпетого идеолога» и не мог понять, о чем это он.

— Ну, зачем об этом? — налились свинцом и непомерно полные щеки премьера. — Кто станет прибегать к чему-либо подобному?

— Не надо, товарищ Пиунов, — решительным жестом руки остановил его стенания секретарь ЦК, обладавший достаточным опытом подобных идеологических «подстав». — Полемики мы вести не будем, не то время. Но от имени «доросской группы» предупреждаю, что мы и в самом деле не допустим, чтобы нас выставляли в роли козлов отпущения…

— А что, это важно, — вдруг всполошился Дробин, бывший — теперь уже, ясное дело, бывший — руководитель аппарата Президента.

Пиунов взглянул на него так, словно только теперь заметил. «А это кто такой?! — поморщившись, вопрошал премьер, глядя при этом на шефа госбезопасности. — Он-то каким образом здесь оказался?!»

Дробин отдавал себе отчет в том, что с сегодняшнего дня он уже вообще никто. Тем не менее ему не хотелось, чтобы завтра же дело было представлено так, будто все началось с заговора против Президента… в аппарате самого Президента! Тогда уж точно он предстанет перед страной в роли отступника, которого не пожелает терпеть возле себя ни один высший чиновника. Но это еще полбеды. Дробин понимал, что из неудачного аппаратчика его очень быстро могут перевести в разряд отъявленного государственного преступника. Причем фигура должностная, вполне подходящая, которой можно легко и безболезненно жертвовать.

— Ситуация неоднозначная, — мужественно продолжил Дробин, осознавая, что после провала операции «Киммерийский закат» все эти люди уже вправе воспринимать его, как некий отработанный материал. — Поэтому мы сразу же обязаны определиться, что ответственность может быть только коллективной.

— Перед кем… ответственность? — улыбнулся шеф госбезопасности одной из тех своих «умилительных» улыбочек, после которой инквизиторское возведение на любой из мыслимых костров уже не нуждалось ни в каком правовом оформлении, и при этом обвел собравшуюся здесь партноменклатурную элиту страны многозначительным взглядом. — О чем это вы, товарищ Вежинов?! А вас, товарищ Дробин, я вообще не понимаю.

— Ну, видите ли… — развел руками «цареотступник». — Тут, понимаете ли…

— Не пытайтесь копировать своего шефа, господин руководитель аппарата Президента; у вас это плохо получается, — добродушно улыбнулся Корягин, а мысленно «успокоил» своего сообщника: «Придет время и ты, «пыль лагерная», все поймешь. Но только произойдет это слишком поздно».

— Прошу прощения, очевидно, волнуюсь.

— Мы ведь не в заговоры с вами играемся, товарищ Дробин, — произнес Корягин вслух. — Только нам с вами, что ли, все это нужно? Речь идет о спасении страны. О величайших завоеваниях народа и всей социалистической системы. Но, в общем-то, неплохо держитесь. Не каждому удается. Будет замечено.

Дробин взглянул на шефа госбезопасности с явной опаской и мгновенно сник. Он знал, чем заканчиваются дружеские беседы с кагэбистами и что следует после фраз о защите завоеваний социалистического строя, которая конечно же поручена «передовому отряду партии в лице Комитета госбезопасности».