Посткоммунистические государства всеобщего благосостояния. Политика реформ в России и Восточной Европе - Линда Кук

(АПР), которая «[полагалась] на директоров [колхозов] и профсоюзных боссов, чтобы получить их голоса» [McFaul, Petrov 1995: 63]. Профсоюзы работников лесного хозяйства, здравоохранения и связи также поддержали АПР[122]. Несмотря на то что это была небольшая партия по количеству полученных голосов на выборах, АПР играла значительную роль в законодательном мажоритарном блоке, который сопротивлялся изменениям в государстве всеобщего благосостояния. Некоторые региональные профсоюзные организации и входящий в ФНПР военно-промышленный профсоюз поддержали Коммунистическую партию Российской Федерации (КПРФ), ключевую реставрационную партию. Крупные и преимущественно женские профсоюзы текстильщиков и педагогов поддерживали партию «Женщины России» (ЖР)[123].

Отколовшийся от ФНПР профсоюз металлургов поддержал умеренно реформистскую партию «Яблоко». Отраслевые и региональные союзы также поддерживали на выборах в законодательные органы в 1999 году целый ряд партий [Clarke 2001]. (Список объединений партий с профсоюзами см. в табл. 3.2; российские политические партии с ориентацией на поддержку обеспечения всеобщего благосостояния см. в табл. 3.4.)

Политические перемены в России также привели к появлению новых независимых («альтернативных») профсоюзов, особенно в горнодобывающей и транспортной отраслях, а также среди «белых воротничков». «Альтернативные» профсоюзы создавались как подлинно демократические, с гораздо более сильной нисходящей зависимостью, чем ФНПР, и были гораздо более воинственны. Они были вовлечены в некоторые из наиболее значительных протестов трудящихся в 1990-х годах, включая «железнодорожные войны» шахтеров[124]. Но независимые профсоюзы полагались на исполнительную власть для защиты своих прав на организацию и представительство членов, и эти права находились под постоянной угрозой со стороны ФНПР. Небольшие и плохо обеспеченные ресурсами, эти профсоюзы принимали различные стратегические решения, объединяясь политически с исполнительной властью и небольшими либеральными партиями. Когда политика правительства стала стоить их членам определенных потерь, они столкнулись с дилеммой «Солидарности» и других зарубежных профсоюзов, которые поддержали программы адаптации, в политическом плане плыли по течению и переживали застой или снижение числа членов[125]. Они оставались слишком маленькими и разрозненными, чтобы играть какую-либо существенную политическую роль на национальном уровне.

В таблице 3.2 показано, что на зачаточном уровне политика объединений между профсоюзами и политическими партиями возникла в 1990-х годах. Однако профсоюзы создавали свои альянсы во фрагментарной и переменчивой манере, разбрасываясь своими ограниченными ресурсами. У них не было единой электоральной стратегии, и за пределами аграрного сектора остается неясным, какую поддержку профсоюзы оказывали своим партийным союзникам[126]. В России отсутствовала модель масштабных, стабильных альянсов профсоюзов и партий на национальном уровне, которая была и в некоторой степени остается ключевой для политической поддержки европейских государств всеобщего благосостояния. Кроме того, в отличие от модели Восточной Европы (см. главу пятую), ни один крупный российский профсоюз не сформировал стабильного альянса с какой-либо политической партией. Наиболее эффективные альянсы, возникшие между ФНПР и промышленным лобби, а также между агропромышленными профсоюзами и АПР, были скорее корпоративистскими, чем демократическими политическими, и представляли собой в большей степени инструмент, применяемый элитами по сохранению старой системы производства наряду с ее социальной защитой. К концу 1990-х годов и то и другое рухнуло. Проще говоря, российский труд не нашел политической опоры.

Работники государственного сектора: продуктивность коллективных действий

Профсоюзы работников государственного сектора (наряду с более известными шахтерами) являлись основным исключением на фоне общего затишья в стане рабочей силы. Наряду с работниками аграрного сектора, работники государственного сектора сформировали крупнейшие отраслевые профсоюзы в рамках НФПР и демонстрировали на протяжении 1990-х годов самое стабильное сохранение членского состава (см. таблицу 3.3). Профсоюзы работников образования и медицины напрямую зависели от государства в вопросах занятости, профессионального статуса и доходов. Они были в числе тех, на ком больше всего сказывались изменения в государственном секторе, включая децентрализацию, а также сокращение заработной платы и рост задолженности. Их профсоюзы, в частности Профсоюз работников народного образования и науки, аффилированный с ФНПР, поддерживали законодательные партии, защищавшие государственное образование от приватизации и урезания государственных гарантий в сфере образования.

В 1990-е годы наиболее предрасположенным к забастовкам сектором российской рабочей силы были работники образования. С 1992 по 1999 год «в целом 91 % всех забастовок в России, или 54 % и 56 %, если измерять по количеству нерабочих дней и привлеченных работников соответственно, проходили в секторе образования» [Crowley 2002:232][127]. Это была самая крупная коллективная мобилизация в защиту интересов государственного сектора. В течение 1997 года более полумиллиона работников образования более чем в 16 000 российских образовательных учреждений участвовали в забастовках, превысив по численности работников промышленности. В некоторых регионах забастовки в образовательной сфере носили хронический характер. Периодические забастовки координировались по всей Российской Федерации; по данным Профсоюза работников народного образования и науки, в январе 1999 года в забастовках приняли участие 400 000 учителей в 72-х регионах [Russian Economy 1997: 160–162; Russian Economy 1999]. В этот период также проводились забастовки работников здравоохранения, хотя и в меньших масштабах.

Таблица 3.2

Альянсы профсоюзов с партиями в России, 1992–1999 годы

Источник: [Cook 2001: 158], а также источники, цитируемые в тексте.

* ФНРП – Федерация независимых профсоюзов России

** Некоторые региональные профсоюзы также поддерживали недолго просуществовавший Конгресс русских общин

Таблица 3.3

Крупнейшие отраслевые профсоюзы ФНПР*

Источник: [III съезд 1997: 2]

*ФНПР – Федерация независимых профсоюзов России

Почти все забастовки были направлены против задолженности по заработной плате, накопившейся на местном уровне после децентрализации. Задолженность по зарплате в государственном секторе была сконцентрирована в сфере образования, и в 1997–1998 годы задолженность за два-четыре месяца была широко распространенным делом по всей стране, за исключением только Москвы, Санкт-Петербурга, богатого нефтью Ямало-Ненецкого автономного округа и Еврейской автономной области. Однако забастовки в целом ни к чему не привели, кроме временного погашения задолженностей. Некоторые аналитики утверждают, что местные органы власти удерживали заработную плату и угрожали забастовками учителей, чтобы договариваться с федеральным правительством о дополнительных фискальных трансфертах. Другие считают, что каждую осень в середине и конце 1990-х годов муниципальные власти стояли перед выбором между отоплением жилья и выплатой зарплаты учителям[128]. В любом случае заработная плата учителей в реальном выражении продолжала снижаться, причем более резко, чем средний уровень снижения заработной платы по экономике в целом. К 1999 году заработная плата большинства из них опустилась ниже прожиточного минимума (см. таблицу 3.6). Профсоюз работников образования пытался защитить материальное положение учителей, сопротивляясь направленным на повышение эффективности мерам, помогая блокировать увольнения и закрытие школ, а также продолжая проведение оборонительных забастовок [Webber 2000: 176–179; OECD 1998: 156]. Неудачные попытки коллективных действий на местах уступили место неформальным,