Яхта: история с рассуждениями - Нонна Ананиева

– Скажи, Никит, – тотально переключился Сева, даже слегка повернувшись к Олегу спиной, – я все хотел у тебя поинтересоваться: у нас есть шанс дожить до работающего ассемблера? Ну, чтобы эти штуки продавались в аптеках, как градусники?

– Ты уже готов инвестировать в нанороботы, что ли? – спросил Олег, не обращая внимания на Севин развернувшийся торс.

– Ложку дай, пожалуйста, – попросил Никита у Апельсина.

– Точно, Копейкин, закладывай основы первого в мире русского нанобанка на наноденьгах с атомарной плотностью, – не отставал Олег.

– Ты лучше займись дизайном своей ракеты, краску правильную выбери, ковры, – посоветовал Сева.

– Принято считать, что, если двигаться со средней скоростью, без прорывов и глобального форсмажора, к середине века, – ответил, как жираф, Никита Копейкину.

– И что, все, кто будет после нас, смогут «ремонтировать неисправности» своих клеток, заливать в сосуды механизированную кровь, вырезать поврежденные участки из ДНК и жить по сто лет? – позавидовал Копейкин.

– Зато ты родился таким, каким тебя сделала природа, и никто в твоих мозгах и генах не копался, – успокоил его Никита.

– Представляешь, нашли бы у тебя в эмбрионном возрасте склонности к складыванию и вычитанию многозначных цифр в уме, обрубили бы все остальные твои наследственные одаренности, а эту бы удесятерили, да еще бы пол поменяли на всякий случай, – предположил Олег.

– Я бы сразу стал твоей любовницей, – ответил Сева, – роковой и беспросветной. Хотя ты бы тоже был другой, и я бы еще подумал.

– А мне нравится! – включилась почему-то долго молчавшая Саломея. – Можно опять в девяносто пять начать новую жизнь или в сто пятнадцать.

– Да, с двадцатилетним праправнуком. Очень полезный союз, обогащающий и омолаживающий одновременно, – согласился Сева.

– А он, может, никогда и не догадается, сколько мне лет, – улыбнулась Саломея.

– Н-да, жутковато. – Сева к этому был явно не готов, он сразу встал на место праправнука и уже его пожалел.

– Видишь, сколько у тебя преимуществ, – успокоил его Никита Сергеевич.

– Но с другой стороны, прожить стопятидесятилетнюю здоровую жизнь, летать на другие планеты и звезды, даже в качестве туриста… – Копейкин подобрел.

– Никакого не туриста, – поправила его Саломея, – ты же весь смодулируешься и переструктурируешься вместе с головой, тебя же будут воспитывать и учить по-другому, ты не будешь думать о выживании и запирать свой дом от воров, ты туда дело делать полетишь, честь планеты отстаивать, развивать межпланетную торговлю, ноу-хау собирать, весь положительный и самодостаточный, а в кармане твоего комбинезона будет лежать новенький ассемблер из соседней аптеки, если гриппом, не дай Бог, заболеешь или пыли какой-нибудь космической глотнешь.

– Или с незнакомой девушкой близко познакомишься с планеты Киракс. Мало ли какие у нее бактерии, – добавил Олег.

– Ну да, я же себе смодулирую правильный гормональный фон, без изъянов. Я куплю ей ее любимые цветы, выращенные по специальной технологии, которые стоят в вазе шесть лет и не вянут.

– А потом она закажет у тебя новый модный скафандр с другой планеты, потому что у них очень высокие налоги на импорт, – включился Никита Сергеевич.

– Не закажет, – решил Сева.

– А вдруг у нее есть ребенок от проходимца с другой звезды, как ты узнаешь? И он зеленого цвета? – предположил Олег.

– От проходимца слышу, – огрызнулся Се-ва. – Это тебе еще рано с таким негативом в космос летать. Или я уже тест сдаю? – на всякий случай пошутил он. Пошутил, но видно было, что устал.

Саломея попросила еще бокал белого вина и отошла к остальным. В голове был только что обнимавший и целующий ее Олег, его страсть и нежность. Что это за мир, в котором мы живем? Разве можно что-нибудь понять? Даже сегодня непонятно, а завтра?

«Почему их так интересуют космос, нанотехнологии, бессмертие? И ведь не боятся болтать друг с другом о своих фантазиях. А я? Я готова принять новую истину другого порядка? Мир стоит на пороге второго компьютерного века». В принципе она любила вот так поразмышлять в самые неподходящие моменты. Особенно после секса. Сомневаться в его благотворном влиянии на человеческий организм может только глубоко недоразвитый обмылок с феодальными мозгами. «Итак, компьютер из быстрой вычислительной машины бесповоротно превращается в устройство, которое подражает человеческому процессу мышления. Сначала он выполняет заказы одной сложности, потом – другой, потом учится на собственном опыте и наконец полноправно «думает» – очень может быть, что быстрее и качественнее человека. Значит, он мне дает развернутые и обоснованные советы, лечит меня от меня самой и от моих болезней, я привыкаю к нему, он быстро это соображает и начинает со мной заигрывать, ревновать к моим друзьям, показывая их недостатки и слабости, не отвечать на мои вопросы или обманывать меня. Но это же искусственный интеллект, и где гарантии, что он не научится чувствовать? А если я им не пользуюсь, я заметно от всех отстаю, ничего не успеваю на работе, дома, болею, принимаю неправильные лекарства и даже по нему скучаю. Разве я сейчас могу отказаться от привычных представлений о счастье, о том, о котором мечтала Ирина? Как будто рождается новое счастье где-то, а старого недостаточно, оно меркнет, оно неинтересно, оно в другом. Пошла тихо непонятная энергия, и мы, еще не сознавая этого, ее накапливаем и начинаем о ней заявлять. Мне нечего терять, то, что я успела прожить, остается безвозвратно в прошлом, а человеческое счастье так же переменчиво и непостоянно, как наше представление о мире. Яйцо надо разбить, чтобы съесть. Пит так говорил. О Господи! Ира так тоже говорила».

Она сделала глоток вина и поставила бокал на столик, у которого сидела Мари.

– Ты как? – спросила Мари. Она, по сути, первый раз к ней обращалась.

– Непонятно. А ты?

– Я волнуюсь за Севу. Он на пределе своих возможностей. Не спускай с него глаз. Целый час неподвижно лежал на кровати. Кому-нибудь есть дело, как ему тяжело?

– Многим. – Она все-таки допила свой бокал.

Мухаммед подошел сзади и обнял их обеих за плечи.

– Они, по-моему, ссорятся, – кивнул он на Ханну и Виолетту, которые стояли у окна и явно не дарили друг другу комплименты.

– Думаю, им есть о чем поговорить, – посмотрела Саломея в их сторону.

Мари нахмурила брови и тоже посмотрела на них. Они стояли достаточно далеко, потому что не могли расслышать их разговор. Интуитивно Ханна сразу ей показалась с двойным дном, да она и не любила таких красивых – натерпелась. Испортили ей весь характер. Виолетта же была более открытой, но слишком резкой, угловатой и дерганой, какой-то чужеродной для нее, не близкой, с ней не хотелось особенно общаться, к ней надо было привыкнуть, а она еще не успела. Вот Мухаммед – родная душа, крепкий и надежный. Мари была не уверена, но чувствовала, что они с ним не очень замешаны во всю эту историю-трагедию. И она заметила, что ему нравилась Саломея, то ли как друг, то ли как женщина, и он ею дорожил. Он смотрел на нее как на любимую учительницу, которая расскажет ему об отрицательных числах или об электричестве или вдруг вызовет к доске читать стихи, которые ему нравятся, но он их не выучил. Он знает другие – их нет в программе. Она уверена, что он зависит от ее отметок, у нее есть право его судить, просить его о чем-то, распоряжаться им, но ей это не очень нужно. Чего вообще она хочет? Сумасшедшая баба. Богатая, красивая, умная, еще молодая, с двумя взрослыми детьми. Значит, единственное, что ей осталось, – это найти нового мужика, а они тут все создают фон. Нет, не совсем так. Сева не вписывается в фон. Похоже, он ее друг, и одна из причин их паранормального путешествия по волнам Мирового океана – его история, которая еще и ее, и их всех. Они собрались, чтобы поставить точки над i, и лишних здесь нет. «…Ваше присутствие в круизе было бы очень желательно. Вас могут ждать неожиданные открытия и, мы надеемся, незабываемый отдых…» – вспомнила она слова из ПРИГЛАШЕНИЯ, которое получила на работе в роскошном конверте в конце мая вместе с букетом белых тюльпанов, ее любимых цветов. Она позвонила Севе, а потом Олегу. Оба сказали, что поедут. В ее положении отказываться от подобных приключений было бы верхом глупости. Она тут же отправилась в спортзал и села на диету. Только вот с «доброжелателями» никак не могла разобраться. Кому было нужно собирать по свету компанию не совсем близких людей, вмешиваться в их личные планы и еще выставлять напоказ такую щедрость в виде совершенно чумовой яхты в пик летнего сезона? Она-то ладно уж, приехала ловить счастливый случай, что греха таить, а остальные? Пьеро еще этот. Герой, но не главный, подумала она про книжку-сказку. Значит, ни на нее, ни на Севу особых надежд никто не возлагает. Мальвина – скорее всего Ханна, но Ханна не очень тянет на музу Пьеро. Чушь. Расслабься, детка, и жди.