Полковники из МУРа - Алексей Макеев

– Господин капитан, – понизив голос, подобострастно начал он. – Ну, будьте человеком! Можно же договориться, правильно? Зачем эти дела?

– Со мной вы не договоритесь, Ливанский! – отрезал Феклистов.

Ливанский опять открыл рот, но в этот момент из машины раздался торжествующий голос Соколова:

– Есть, товарищ капитан! У него здесь ствол!

Ливанский непроизвольно дернулся, но капитан придержал его за рукав и сказал помощнику:

– Ничего там не трогай! Найди лучше понятых! Будем оформлять… Это ваше оружие? – спросил он у Ливанского.

Тот, сникший и напуганный, не сразу нашелся с ответом. Он крутил головой, пытаясь одновременно уследить и за Соколовым, вылавливающим на тротуаре прохожих, и за непонятным ему Старыгиным, и за Феклистовым, который сейчас ему наверняка представлялся не меньше чем всемогущим князем тьмы.

– Это мой, – сглотнув застрявший в горле комок, сказал он наконец и тут же поправился: – То есть нет, конечно! Я его просто нашел, понимаете? Нашел! У меня в жизни не было оружия!

Вернулся Соколов с пожилой супружеской парой. Понятые были тоже слегка напуганы и держались скованно. Соколов уже объяснил им, в чем дело, и они смотрели на Ливанского как на зловещего кровожадного мафиози. Когда Феклистов начал составлять протокол, Ливанский вдруг не выдержал.

– А-а, падлы! Подстава! – завопил он, отталкивая обеими руками Феклистова и бросаясь головой внутрь машины. – Это не мой ствол! Подкинули! Подкинули, суки!

Понятые в ужасе шарахнулись в сторону. Феклистов схватился за кобуру. Старыгин вцепился в Ливанского сзади и выволок его из машины. Ливанский упирался и пинал его ногами. Но Феклистов вместе со Старыгиным в мгновение ока скрутили разбушевавшегося коммерсанта и уложили его на капот машины.

– Вы меня еще вспомните! – неистовствовал разошедшийся Ливанский. – Будете в ногах ползать, прощения у меня просить! Я вас, менты, с дерьмом съем!

Гуров понял, что пора вмешаться. Они с Кудимовым выбрались из машины и подошли к месту событий.

– Что происходит, капитан? – строго спросил Гуров, останавливаясь рядом с визжащим Ливанским. – Помощь требуется?

– Вот, задержали, товарищ полковник! – как ни в чем не бывало отрапортовал Феклистов. – В нетрезвом виде управлял транспортным средством, при задержании оказал сопротивление работникам милиции, сквернословил… А кроме того, в машине задержанного обнаружено боевое огнестрельное оружие.

– Ну что ж, оформляйте! – разрешил Гуров. – Я смотрю, у вас и понятые уже на месте… А кто такой?

– Некто Ливанский Арнольд Борисович, – сообщил Феклистов.

– Не знаю такого, – добродушно произнес Гуров. – Но, видно, крупная птица. Пожалуй, лет пять он себе уже заработал, как думаешь, капитан?

– Больше, – в тон ему ответил Феклистов. – Лет шесть, полагаю.

Ливанский постепенно притих. Смысл разговора, кажется, начал доходить до него. Он заговорил, но теперь тон его опять сделался жалобным и искательным.

– Да вы что, мужики? – заныл он. – За что? Не мой это ствол.

– Опять хочешь сказать, что мы тебе подкинули? – ласково осведомился Феклистов.

– Да нет, я не это имел в виду, – поспешно ответил Ливанский. – Может, ребята пошутили…

– Интересные у тебя ребята, – сказал Гуров. – Ты нам про них потом подробнее расскажешь, ладно?

Ливанский окончательно примолк, поняв, что сморозил глупость. Тем временем Феклистов оформил протокол, взял подписи у понятых, изъял найденный в «бардачке» «парабеллум» и запечатал его в полиэтиленовый пакет.

– Семья у вас, Ливанский, есть? – спросил Гуров. – Кому сообщить о вашем задержании?

Ливанский угрюмо промолчал. Он по-прежнему лежал лицом на капоте и тоскливо таращился в пустоту. «Хороший костюм у него, – подумал Гуров. – Даже не помялся. А ведь как брыкался! Что молодой олень, хотя на вид ему все пятьдесят можно дать. Не бережет гражданин Ливанский свое здоровье, ведет неправильный образ жизни…»

Подошедший Старыгин вопросительно посмотрел на него. На его лице было написано неприкрытое торжество.

– В машину его! – скомандовал Гуров, улыбаясь.

Глава 19

– От баб, Рэмбо, все беды на свете и происходят! – назидательно произнес Колюня, выкладывая на стол карты. – Очко!..

Лицо Рэмбо вытянулось, а Колюня заразительно захохотал и сгреб к себе солидную кучку денег, лежавшую посреди стола.

– Вот тебе еще одно доказательство! – тут же завопил он. – Кому везет в любви – не везет в карты. Разделал я тебя как бог черепаху! И всегда так будет, потому что ты не о деле сейчас думаешь, а о бабах!

– Пошел ты! – презрительно сказал злой как черт Рэмбо и с раздражением опрокинул в рот стопку ледяной водки.

Колюня опять удовлетворенно засмеялся и тоже выпил – со вкусом, блаженно закатив глаза. Третий участник застолья, лысый, как бильярдный шар, Марафет в игре участия не принимал, а в перерывах между рюмками меланхолически чистил складным ножом ногти.

– Ты не прав, Колюня, – рассудительно заметил он. – Вы же в очко играете. При чем тут думай – не думай? Тут как фарт пойдет…

– Не скажи! Не скажи! – возбужденно пропел Колюня. – Любое дело ума требует. Это только трахаться без ума можно – там другой орган нужен… – он насмешливо посмотрел на Рэмбо.

– Ты, Колюня, это фуфло гонишь, потому что тебе на самом деле ни одна баба не даст, жирному борову! – зло заявил Рэмбо. – А в карты тебе везет не потому, что ты такой умный, а наоборот – потому что дуракам счастье!

Колюня был в выигрыше, а потому не обижался и нисколько не унывал.

– Мне проституток хватает, – спокойно ответил он. – С ними, по крайней мере, не напрягаешься. Заплатил бабки и пользуйся, как хочешь. Никаких тебе этих – слез, попреков… У меня вот братан тоже ходок был, пока не женился на одной курве. Так он, помню, каждую неделю со своими шлюхами разбирался. То у нее беременность, то она топиться собралась… На хрен такая жизнь!

– Просто надо уметь себя поставить, – авторитетно заявил Марафет и неожиданно обернулся к Стасу, помалкивавшему в сторонке. – Правильно я говорю, инженер?

Три пары глаз как по команде уставились на Крячко. Вряд ли кого-нибудь из этой компании на самом деле интересовало мнение чужака – просто таким образом они пытались разогнать скуку. С тех пор как Платон исчез, оставив Крячко на попечение своим подручным, они только и делали, что пили, резались в карты и подтрунивали над своим пленником. При этом они почему-то неизменно называли его «инженером», хотя о своей предполагаемой профессии Крячко никогда речи не заводил. Видимо, инженеры были той социальной категорией, которая чаще других попадала в сети этих мерзавцев.

Шутки их далеко не всегда были безобидными, но Крячко не обижался – издевались ведь не над ним, а над мифическим персонажем, которого они сами вызвали из небытия. Крячко только посмеивался в душе, представляя, каким будет его реванш.

Жил он по-прежнему в той же комнате с решетками на окнах. Троица обосновалась по соседству. Одного Крячко никуда не отпускали. Собственно, его вообще никуда не отпускали. Все происходило в пределах четырех стен. Жесткого распорядка не было. Он проводил ночь, запертый на ключ, потом вчетвером они шли завтракать в знакомую Крячко столовую, а потом начиналась маета.

Насколько Крячко мог понять, его сторожам было запрещено употреблять алкогольные напитки, потому что занимались они этим делом с оглядкой. Но тем не менее занимались неукоснительно. Видимо, спиртного в доме было хоть залейся. После обеда все запирались в одной из комнат, и начинался гудеж. Вначале Крячко с большим удовольствием принимал в нем участие, но вскоре понял, что даже в подпитии его соседи умеют держать язык за зубами, и никакой информации выудить из них не удастся. Поняв это, он попытался устраниться от общего веселья, но ничего не получилось – церберы предпочитали иметь объект перед глазами. Из соображений безопасности они даже делились с ним водкой. Поэтому, как ни старался Крячко, к вечеру он тоже неизменно оказывался, говоря языком протокола, «в состоянии опьянения средней тяжести».

Повезло ему только один раз – в самый первый вечер, когда Платон распрощался с ним, предупредив напоследок:

– Поживешь здесь немного. Потом с тобой еще один человек побеседует и даст добро. Тебя отвезут в Москву, выдадут все необходимое, и вперед! А там еще неделя – и ты богач! – он скупо улыбнулся.

После его отъезда Колюня, Рэмбо и Марафет воспрянули духом. Они закатили такую пьянку, что даже видавший виды Крячко удивлялся. Дом ходил ходуном. Пожалуй, это был единственный случай, когда надзора за Крячко практически не было. Правда, периодически Колюня вспоминал, что лично отвечает за «инженера», и мчался его искать, наполняя воздух вокруг себя громоподобными ругательствами.

И все-таки в тот вечер Крячко удалось на какое-то время избавиться от его опеки. Перепившаяся компания разбрелась по бесчисленным коридорам здания, а Крячко, воспользовавшись случаем, выбрался на свежий воздух. В голове у него тоже слегка шумело, но осенняя ночная прохлада быстро привела его в чувство. И тут он увидел перед домом черную громаду «Мерседеса», а рядом – знакомую детскую фигурку.