Четыре реки жизни - Виктор Корнев

Медленно течет ночное время. Долго всматриваешься в безбрежный океан звездных миров, что опрокинулся огромным куполом от горизонта до горизонта и невольно ощущаешь себя таким маленьким созданием. Прямо на юг великое созвездие Ориона, с тремя звездами пояса, указывающими на самую яркую звезду северного полушария - Сириус. С детства запомнил ее яркость -1. А вот Полярная всего лишь светит на 4 единицы. Почти над головой сверкает созвездие напоминающее W - созвездие "Корона". Левее и южнее располагается созвездие "Плеяды". Это далекое скопление звезд само является огромной Галактикой, с мириадами звезд и созвездий, не видимых нами. На востоке уже взошла яркая, переливающаяся всеми цветами радуги звездочка, планета Юпитер.

Когда-то, учась в институте, много раз смотрел в настоящий большой телескоп на Юпитер, наблюдал его луны, рассматривал разноцветные кольца Сатурна. Преподаватель удивлялась, как технарь, не проходивший школьного курса астрономии, так неплохо ориентируется в звездном небе. Невдомек ей, что я под ними вырос и хотя многое, чем владел до восемнадцати лет, уже подзабылось, но даже этот багаж позволил мне сдать астрономию досрочно и на отлично.

Мои мысли прервал шум в далеких кустах. Так и есть, лоси. Видимо выясняют между собой отношения, а это самое страшное. Не попадайся на пути разгоряченных рогатых чудищ. Весь напрягся к деру на дерево, если направятся в мою сторону. Был и другой вариант - поджечь охапку и с криком бросится на них. От внезапности могут и испугаться, а я тем временем залезу на дерево. Но шум ушел наискосок, за дальние деревья и стих. Сразу задремал. Чуткую дрему прервал топот ежа. Когда один, ночью в тиши, очень обостренно начинает работать слух и обоняние, да и глаза быстро привыкают к темноте, но их блеск выдает присутствие. Вот почему шум от когтистых лапок пробегающего в пяти метрах ежа, показался топотом. Посмотрел на часы. Шел двенадцатый час ночи. И я снова уснул.

Внезапно проснулся от чувства, будто кто-то пристально смотрит на меня. Не шевелясь, чуть приоткрыл один глаз - действительно, в 30 сантиметрах от моего лица, на рукаве штормовки, находится громадный мохнатый паучище. Чуть меньше коробка спичек. Сидит и пристально уставился в меня всеми своими восемью глазами. Осторожно, чтобы не спугнуть, приподнял руку и резким движением сбросил паука на траву под копну. Нечего будить уставшего человека.

Остаток ночи прошел в чутком, но глубоком сне. Утром бодрый от холода до стука в зубах, снял мешок с рыбой с дерева, напугав лисичку, и пошагал к Дону. На берегу развел костерок, согрелся, а вскоре и паром подошел. Так благополучно закончилось мое одно из многочисленных путешествий по острову между Доном и Сухой.

***

Глава 5. Река Сал.

При всем многообразии водных просторов низовий Дона и Сухой, озер и проток острова и их рыбном изобилии, все же самой заветной речкой для меня стала далекая река Сал. Небольшим, пунктирным ручейком, вьется она по сухим сальским степям, в засушливые годы пересыхая и делясь на многочисленные русловые озерца-старицы. Но чем ближе Сал подходит к Дону, впитывая в себя редкие, скудные, а потому столь дорогие братья-ручейки, тем больше он начинает напоминать речку, тем больше в нем появляется глубоких сомовьих ям, тем выше и круче становятся его берега, тем больше надо прошагать, чтобы найти подходящий брод для перехода. Это река контрастов: где-то можно ее перепрыгнуть с хорошего разбега, где-то перейти вброд в болотных сапогах, увязая в тине, а в сотне метров отсюда можно встретить плес за пятьдесят метров ширины с четырехметровыми глубинами.

Все живое стремится из раскаленной степи к ее прохладе, к немногочисленным зеленым оазисам с колючими акациями, стройными тополями и береговому ивняку, чтобы укрыться в них от долгого знойного дня и напиться теплой солоноватой воды. Но настоящая жизнь здесь начинается с сумерками. Шумно вздыхая и чавкая топкой береговой грязью пробираются сквозь плотные заросли тростника чумазые кабаны. Редкие лисы и волки подкарауливают в глухих местах многочисленных зайцев и крыс. Множество водоплавающей и другой пернатой дичи недовольными криками выясняют между собой отношения в воде, воздухе и в кустах. Этот шумный сухопутный и водяной мир дополняет мир подводный – безмолвный и молчаливый на первый взгляд, но такой же активный и подвижный, если присмотреться.

Вот на дне копошатся, выискивая мотыля и мелких рачков, золотые караси и высокие серебристые лещи. Рядом с ними не спеша прогуливаются толстые, как поросята, сазаны. Возле них несметными стаями суетится плотва и красноперки, нахально лопая все то, что поднимают со дна их более мощные сородичи.

Еще выше прогуливаются стайками важные голавлики и прожорливые нахальные уклейки, хватающие все, что падает или садится на воду и помещается в их широкий рот. Здесь же рядом, как бы не на кого не обращая внимания, чуть наклонив голову вниз, неподвижно, словно палки, стоят щуки, высматривающие задремавшего карася, или другую, неправильно, с их «колокольни», ведущую себя рыбу. Бросок, и нарушитель режима в острых зубах. Иногда со дна поднимается местное чудище-сом, хватая своей многозубой пастью, всех кто не успел спрятаться – раков, карасей, окуней, ершей и даже старых щук. Достается и мелким водоплавающим – уткам, лягушкам, ужам.

Многочисленные тучи гудящих и кровососущих насекомых, «разной национальности», так и норовят ужалить тебя, вкусить твоей кровушки. Все эти комары, осы, оводы и прочее не дают тебе ни на минуту расслабиться, ни днем, ни ночью. Здесь их родина, их место жительства, а за вторжение на их суверенную территорию, плати дань кровью – так уж устроена наша Природа.

Еще было совсем темно, когда я вывел с лоджии своего небольшого, но сильного коня, под названием «мопед». Лифт, как всегда не работал и пришлось нести его с седьмого этажа на себе, просунув голову под специально приспособленный мною для переноски, широкий ремень. Внизу, у подъездной лавочки, старательно приладил удочки, рюкзак, лодку и, с разбега завел мотор. Не спеша, дымя непрогретым мотором и чихая, двинулся я в далекий путь.

Город пустынен, все еще спят, в субботу можно расслабиться - не рабочий день. Однако звезды на уже сером небе, едва видны. Толи яркие уличные фонари забивают их свет, толи светлая полоска с востока гасит их ночную первозданную яркость. Мотор прогрелся, весело урча проворно гонит мопед по гладкому городскому асфальту и я, рассекая свежий утренний воздух, свернув рот трубочкой, как когда-то в детстве, издаю низкий свистящий звук от встречного упругого ветра. Вот город уже позади, до минимума сбавляю скорость у железнодорожного переезда, чтобы не попортить шины, а впереди простирается широкая бескрайняя степь и пыльная дорога на реку Сал.

Ни огонька, только фара моего трудяги-мопеда освещает десяток, другой метров, стремительно возникающей из темноты, бесконечной серой ленты грунтовой дороги. Далекими темными полосами медленно надвигаются редкие лесопосадки, пересекающие путь и опять пустынное темное однообразие вокруг, да светлеющий купол неба над головой.

А когда-то здесь проходил тракт Сальск-Цимлянск и далее он шел до самого Воронежа. Еще раньше по этим, тогда еще богатым лесостепям, тысячелетиями шло великое переселение народов с Востока на Запад. От великой Волги и северного Прикаспия к Азову, Черному морю, Крыму и далее в просвещенную Европу. Широким потоком, огибая болотистый Маныч, вдоль реки Сал и далее у Дона, шли конные и пешие многочисленные орды кочевников. Много столетий прошло с тех пор и вот теперь по этим местам еду я, их далекий потомок – отцовские-то корни из приволжских казаков.

Сами собой сочиняются нехитрые стихи:

Южная ночь черней и звонче,

Чем в наших северных лесах,

Кричат там звезды много громче -

То в Сальских наблюдал степях.

Ни деревца, равнина, пусто...

И виден горизонта круг,

Там население не густо

И нет чадящих дымных труб.

Солены воды сохранили

Тот край в первичной чистоте

И лишь курганы говорили

О прошлой щедрой красоте.

Здесь наши предки проживали

Потом, теснимые врагом,

На север, в лес откочевали

И укрепились за Донцом.

Вот повинуясь зову крови,

Я в лодке, на Салу, один,

Как предок мой, чуть сдвинув брови,

Лежу, читаю звездный дым.

Благодатные тучные пастбища и тогда еще многочисленные ручьи, озера и речушки, да небольшие тенистые леса и рощи этих краев, всегда привлекали свободолюбивый и наиболее активный народ со всей России. Потом этот отчаянный, воинственный люд стал называться вольными казаками, часть расселилась за Волгу, на Урал, часть закрепилась и осела в Сибири и Дальнем востоке. Несколько сот лет назад климат здесь стал суше, многие реки и озера высохли, леса и рощи постепенно были вырублены, почва из-за слабых паводков и дождей стала засаливаться и скудеть. И сегодня здесь можно встретить лишь только очень редкие отары овец, недалеко от Сала, да пустые, заброшенные хутора и кошары.