Мой муж Джон - Синтия Леннон

Вести нормальную жизнь при этом не всегда получалось, даже когда Джон находился дома. Первые несколько месяцев после рождения сына мы все еще жили у Мими, и напряженная атмосфера в доме не позволяла нам расслабиться. Джулиан постоянно плакал, возможно, ощущая неладное. Я укладывала его в коляску и уходила в глубину сада, подальше от Мими. В ее отношении к нам чувствовалось презрение; она постоянно ворчала, что ее дом перевернут вверх дном, и прочее. В конце концов накопившаяся усталость довела меня до полного истощения, и как — то ночью Мими даже сжалилась надо мной и предложила забрать Джулиана к себе наверх, чтобы я немного поспала. Конечно, я была ей благодарна, но меня настолько беспокоило, как она там с ним справится, что я так толком и не сомкнула глаз.

Это была единственная попытка Мими хоть как — то мне помочь. Все остальное время она либо говорила, что плохо себя чувствует, либо жаловалась, что ее выжили на второй этаж, забыв, что в свое время она сама же это и предложила.

Я продолжала кормить ее кошек, сдерживая рвотные позывы от запаха вареной рыбы. Несмотря на то что я много раз просила Мими не выпускать кошек на мою половину дома, она все равно часто делала это, когда меня не было. Приходя, я нередко заставала их спящими в кроватке Джулиана, после чего все белье оказывалось в кошачьей шерсти. Мне трудно было поверить, что это происходит случайно.

К этим моим неприятностям добавлялось еще одно обстоятельство, которое расстраивало меня больше всего: само мое существование по — прежнему держалось в секрете. Я хотела, чтобы меня признавали как жену Джона. Хотя в Ливерпуле некоторые из поклонников это знали, для всей страны он оставался свободным молодым холостяком. Не было случая, чтобы на прогулке с Джулианом я не натыкалась на какую — нибудь девицу, которая обязательно спрашивала меня, правда ли, что я жена Джона. Мне приходилось говорить «нет», как и требовалось, и спешно катить прочь коляску с ребенком.

Третьего августа 1963 года «Битлз» в последний раз выступали в «Пещере». К моему большому сожалению, мне не разрешили прийти: фанаты прослышали о том, что у Джона есть жена и ребенок, и Брайан не хотел подогревать их страсти моим появлением на концерте. Я осталась дома с Джулианом, и Джон потом говорил мне, что обстановка в клубе была наэлектризована до предела. Местные фаны понимали, что «Битлз» уже известны всей стране, и чувствовали, что теперь они слишком велики для такого места, как «Пещера». Однако в тот вечер они еще полностью принадлежали Ливерпулю. Казалось, увидеть «Битлз» и порадоваться за них пришла добрая половина города.

Меня угнетало, что мне приходилось все время врать и всячески скрывать свое замужество. На этом прежде всего настаивал Брайан, а не Джон. Он, наоборот, пытался спорить, доказывая, что это никак не повредит имиджу группы, но Брайан требовал соблюдать свое распоряжение. По понятным причинам, он не распространялся о подробностях своей частной жизни; наверное, каким — то образом это повлияло на такое же табу в отношении «Битлз». Боле того, Брайан не хотел, чтобы люди знали и о связи Пола с Джейн Эшер.

Пол тем не менее игнорировал запреты, и вскоре после их знакомства в прессе уже появились фотографии, где они вместе. Прошло всего несколько недель, и Пол, бывая в Лондоне, стал останавливаться у Джейн дома, в пятиэтажном особняке на Уимпол — стрит. У Брайана в этой ситуации просто не было выбора. Ему пришлось смириться с тем фактом, что у Пола есть постоянная подруга, и это, судя по всему, не вредит группе, однако в том, что касается жены и ребенка, он оставался непреклонным. Я продолжала скрываться от людских глаз и лишь мечтать о тех временах, когда нам с Джоном не нужно будет ни от кого таиться.

Тогда же, в августе, Джон неожиданно сообщил, что у него для меня сюрприз: с некоторым опозданием, но у нас с ним будет свадебное путешествие в Париж. Я тут же воспряла духом. Единственной проблемой был Джулиан: с Мими оставить его я не могла, она бы ни за что не пошла на это. Поэтому я обратилась за помощью к Хэрри, тете Джона, и та с удовольствием согласилась. Джулия с Джекки очень обрадовались тому, что у них в доме будет жить их любимый племянник, а я не сомневалась, что Джулиан будет окружен необходимой заботой и вниманием.

Я накупила себе новой одежды, собрала вещи Джулиана и отвезла его к Хэрри. Но тут случилось непредвиденное: как позже выяснилось, у меня произошло пищевое отравление, и в день отъезда я, не переставая, бегала в уборную. Джон уже был готов все отменить, но я не желала срывать наш медовый месяц и настояла на том, чтобы мы все — таки поехали в аэропорт. По дороге таксист несколько раз останавливал машину, чтобы я могла выйти.

Когда мы приземлились во Франции, тошнота чудесным образом прошла, и я наконец начала получать удовольствие от происходящего. Эти три дня стали для меня самыми счастливыми. До этого мы так мало времени проводили вместе. Даже когда Джон был рядом со мной, большей частью это происходило в присутствии Мими, под крышей ее дома, и выходило, что мы никогда не бывали по — настоящему одни. Быть вдалеке от дома, совершенно свободными, там, где никто тебя не знает, и при всем этом вместе, вдвоем — это просто замечательно!

Мы остановились в потрясающем отеле «Георг V». Его роскошь поражала меня. Я ходила по номеру и ощупывала вещи — широкую кровать, застеленную шелковым покрывалом, шикарные портьеры, антикварную мебель. В просторной, отделанной белым мрамором ванной комнате я впервые в жизни увидела биде. Раньше, пару лет назад, Джон присылал мне из Парижа, где он отмечал свой день рождения, фотографию, на которой они с Полом моют в нем ноги. Хотя Джон теперь зарабатывал денег более чем достаточно, чтобы себе это позволить, мы оба чувствовали себя в отеле довольно неуютно. Нам казалось, что мы всего этого не заслуживаем и с минуты на минуту нас должны отсюда вышвырнуть. Величие и мощь самого дорогого парижского отеля были для нас настолько непривычными, что мы ощущали себя как будто на другой планете и не верили, что все здесь предназначается нам. Твердо настроенные не терять время зря, мы облазили Париж вдоль и поперек, поднимались на Эйфе — леву башню, любовались Триумфальной аркой, бродили по Монмартру. Джон, и без того щедрый, наслаждался возможностью тратить деньги и вознамерился побаловать меня: он накупил мне кучу разных подарков, в том числе шикарное серое пальто, симпатичный белый берет и флакон «Шанель № 5».

На второй день нашего пребывания, вернувшись в отель, мы получили записку от Астрид. Она вместе со своей подругой приехала в Париж на несколько дней и узнала, что мы тоже здесь. Мы ей позвонили, назначили встречу и на радостях позволили себе в тот вечер немного лишнего, перемещаясь из бара в бар и опрокидывая один за другим бокалы крепкого красного вина. Было здорово снова повидаться с Астрид. Последний раз Джон ездил в Гамбург почти год назад, я не виделась с ней два с половиной года, так что нам было о чем поболтать.

Когда уже начало светать, мы, как паралитики, еле — еле передвигали ноги. С большим трудом нам удалось добрести до гостиницы Астрид. Там мы опустошили еще одну бутылку вина и рухнули всей кучей на ее одноместную кровать. Невероятно, но мы проспали так вчетвером до утра, лежа друг на друге, как селедки в бочке, а потом, терзаемые жутким похмельем, Джон и я поплелись назад в отель.

Вскоре после этого нам предстояло возвращаться домой в Ливерпуль. Я жаждала увидеть Джулиана, но вместе с тем немного грустила: почти сразу же после нашего возвращения Джону надо было снова уезжать.

Незадолго до того как Джулиану исполнилось полгода, моя мама наконец вернулась из Канады. Мне не терпелось познакомить ее с внуком. За день до ее приезда Мими, спускаясь вниз со второго этажа, поведала мне, что ночью ей приснился кошмарный сон, будто бы моя мама пришла к ней в гости и стоит на крыльце, ждет, когда ей откроют входную дверь. «Я ей говорю, иди отсюда прочь, не пущу я тебя, — продолжала Мими. — Вот ужас, правда, Синтия? Приснится же такое!»

Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Значение ее сна было предельно понятным. Мими невзлюбила маму с самой их первой встречи, и встречаться снова им вряд ли стоило. Я поняла, что должна покинуть этот дом.

Когда мама пришла навестить меня, Мими выдавила короткое приветствие и сразу удалилась к себе наверх. Я рассказала маме о том, как невыносимо трудно мне здесь живется, и она предложила переехать к ней в Хойлейк. Загвоздка была только в том, что ее постояльцы должны уехать только через месяц; это время она собиралась пожить либо у Тони с Марджори, либо у кого — то из друзей. Однако, увидев мое отчаяние, она согласилась подыскать на этот период съемную квартиру и переехать туда вместе со мной. Комнату в Хойлейке мы нашли уже через несколько дней и сразу же в нее перебрались.