Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Попасть в дворовые мечтали многие крестьяне. У барина под боком всегда был шанс «ухватить кусок пожирнее», добиться какой-нибудь радости для себя, а то и воли. Поэтому нередко старались, чтобы миловидная дочка или сын попались на глаза хозяевам. Авось возьмут в услужение да заберут в Петербург? А там, глядишь, и судьба устроится лучше, чем в захолустье.
Но с точностью до наоборот поступали в том случае, если барин проявлял чудеса самодурства или излишнюю жестокость. Грибоедов не зря написал: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». От любви барина до ненависти иногда хватало маленького шажка. Салтычиха была не единственной, кто порол своих слуг…
У дворни было еще одно преимущество перед остальными: они обедали в людской и часто тем, что оставалось с барского стола. После балов и приемов дворовые могли полакомиться даже деликатесами. Крестьянский стол был совсем иным, и далеко не сытным. Кстати, и наряды для домашних слуг старались шить из хороших тканей, по моде. Иная дворовая девушка могла выглядеть не хуже, чем барышня. Кстати, это обращение – «барышня» – было приемлемо только из уст служанки. В этом слове звучала подчиненная нотка. Ни одна княжна или графиня не сказала бы про другую девушку знатного рода – «барышня». Так говорили исключительно слуги, дворовые, крепостные.
Слуги в доме иногда носили форму, ливрею (например, у Юсуповых завели форму вишневого цвета с серебряной вышивкой). У некоторых были особые нашивки с гербами хозяев, другие отличались от прочих слуг цветом одежды. Иногда достаточно было взгляда, чтобы определить, какому дому служит тот или иной лакей. Считалось правильным брить бороды для домашних слуг, в то время как крестьяне часто ходили с длинными волосами и не менее длинными бородами.
Екатерина Вильмонт, близкая подруга русской княгини Екатерины Дашковой, описывала, как выглядит кучер, который встречал ее в Кронштадте:
«Кучер был с длинной бородой, подпоясан странным длинным кушаком, в верхнем платье, собранном на талии в складки (вот не сойти мне с места!), как нижняя юбка».
Эти записи Вильмонт сделала в августе 1805 года. Сопровождала ее горничная Элеонора, для которой все было в диковинку (у Вильмонт уже был опыт пребывания в России), и больше всего молоденькую ирландку впечатлил внешний вид женщин-крестьянок:
«Ну почему они не одеваются по-христиански? Противно смотреть на эти существа в синих, желтых и зеленых нижних юбках с золотым шитьем, с болтающимися в ушах серьгами и рукавами сорочек, похожих на мужские рубашки. Стыдно глядеть, как они подражают благородным дамам. Лучше бы они умылись и не разводили блох, которые того и гляди перепрыгнут с них на тебя».
Горничная Екатерины Вильмонт ошибалась в том, что приняла крестьянские наряды за подражание «благородным дамам». Пестрые платья ярких расцветок, с вышивкой и рубашками, рукава которых были видны, составляли вполне традиционный костюм. В глухих селеньях знатную женщину могли вообще никогда не видеть – не каждая хозяйка усадьбы появлялась в ней. Какое уж тут подражание!
А вот на кого старались быть похожими, так это на приезжих гувернанток-француженок. Они носили черные платья с белыми отложными воротничками и получали в разы больше, чем русские учительницы. Вскоре и местные гувернантки переняли эту униформу.
Люди творческих профессий, да еще из числа крепостных, могли одеваться совсем по-разному. Художникам не возбранялись свободные блузы, актрисы щеголяли в шелковых платьях. Дети крепостных, взятые в барский дом, донашивали одежду барчуков. Впрочем, если барыня особенно благоволила к такому ребенку, он мог выглядеть в точности, как ее законный отпрыск.
Прислугу в целом называли «люди». Дворовые старались не смешиваться с крестьянами и редко вступали с ними в брак. Чаще происходило так: крестьяне женились на своих же, дворовые выбирали пару среди ровни. Но для любого союза требовалось позволение хозяина.
Герцен писал, что «разница между дворянами и дворовыми так же мала, как между их названиями», но это не совсем соответствовало истине. Столичные аристократы или знать из крупных городов имела возможность получать хорошее образование, часто продолжала его за границей, и для обучения детей в России нанимала учителей-иностранцев. А вот в небольших местечках и городках ситуация и правда была очень похожей на ту, что описал Герцен. В маленьких поместьях, где насчитывалось по сотне крепостных душ, хозяева редко выезжали «на сезон». Это были небогатые дворяне, не представленные ко двору и в редком случае обучавшиеся чему-то кроме чтения и письма. Заурядные и малоинтересные, они могли выписывать книги, но чаще для интерьера, нежели для вдумчивого чтения. Их больше занимали бытовые вопросы, огороды и охота, и уклад их жизни действительно напоминал крестьянский.
Любопытна в этом смысле картина русского художника Василия Максимова «Все в прошлом». На переднем плане – сидят две старушки. Одна дремлет в кресле, другая занята рукодельем. Можно подумать, что «в прошлом» в данном случае имеет буквальное значение. Осень жизни, позади веселье, балы, кавалеры… Но стоит приглядеться к заднему плану, как видно еще кое-что. Заколоченный барский дом. Это он – в прошлом. Была, очевидно, когда-то богатая семья, да разорилась. И старушка заканчивает свой век с единственной оставшейся служанкой, которая для нее и повариха, и швея, и горничная. Обе они в этот момент равны. Древняя старушка в кресле, как обычная крестьянка, сидит на улице, и старый пес у ее ног.
У разорившихся дворян выбор был невелик. Или продавать крохи оставшегося имущества и подаваться на службу, или вести скромное хозяйство, как их предки, еще не добившиеся титулов и званий. Иногда у них оставались всего несколько слуг, которых нельзя было никому продать по причине возраста или отпустить на свободу – из-за того же. Вспомним старика Фирса из чеховского «Вишневого сада». В почти девяностолетнем возрасте он по-прежнему служит своей барыне Раневской по старинке, хотя уже давно мог уйти на свободу.
«Живу давно. Меня женить собирались, а вашего папаши еще на свете не было… А воля вышла, я уже старшим камердинером был. Тогда я не согласился на волю, остался при господах».
Домашние слуги чувствовали свое превосходство над остальными. Любопытно провести параллель с романом Маргарет Митчелл «Унесенные ветром». Там тоже рабы семьи О’Хара четко проводят границу в исполнении своих обязанностей. Когда их владелица, Скарлетт, требует от всех отправляться и собирать хлопок, слуги из дома выражают явное недовольство. Они привыкли совсем к другому обращению! «Мы домашние рабы», – жалуется Порк. Он не готов трудиться под палящим солнцем, потому что ездил на запятках экипажа. А что жизнь переменилась
