Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другим моим сотрудником был наш военный агент генерал Вязьмитинов. Он долгое время был в штабе генерала Деникина. Это был глубоко образованный человек. Очень спокойный, крайне симпатичный, он сумел установить близкие отношения с начальником штаба болгарской армии, полковником Топилджиковым, бывшим слушателем нашей Академии Генерального штаба. Сотрудничество генерала Вязьмитинова было мне необычайно полезно. Он быстро освоился с болгарским языком, что немало способствовало ускорению всяких сношений.
Прибыв в Софию, я немедленно же приступил к шагам по получению согласия на принятие наших контингентов в дополнение к принятой уже бригаде генерала Гусельщикова57. Я просил принять дополнительные контингенты, с обещанием содержания их на наш счет, причем сообщил об ассигновании для этого, через Петряева, 300 000 долларов. Но в это время в Болгарии был правительственный кризис, и мое ходатайство не могло быть рассмотрено. Кризис затягивался.
Оставалось действовать в Королевстве С.Х.С., куда я и отправился. Перед отъездом я посетил французского посланника в Болгарии Жоржа Пико, который обещал употребить все свое влияние, чтобы добиться от Стамболийского принятия новых контингентов нашей армии. Дальнейшие переговоры должны были вестись в Болгарии генералом Вязьмитиновым, которому я дал указания, на каких основаниях он должен добиваться от военного министерства организации управления бригады генерала Гусельщикова.
14 июня состоялось соглашение по этому вопросу, по которому бригада сохраняла свою внутреннюю воинскую организацию. Командный состав сохранял оружие, все имели право носить военную форму, были сохранены дисциплинарная власть начальников и суд чести. Это соглашение вылилось в виде официального письма полковника Топилджикова. Сохранением в Болгарии нашей организации мы всецело обязаны Топилджикову. Он проявил себя истинным в то время нашим другом и взял на себя это решение, не проводя его через Совет министров.
В Белград я приехал в начале июля и тотчас же вошел в связь с нашим посланником Штрандтманом и военным агентом генералом Потоцким. К этому времени вопрос о принятии новых частей не сдвинулся с места. Получить вновь прием у председателя Совета министров Пашича было очень трудно, и Штрандтману и мне приходилось ограничиваться письмами, на которые долго не поступало ответов.
Что касается содействия посланника и военного агента, их положение было более слабое, чем положение Петряева и Вязьмитинова. Штрандтман усвоил все положительные и отрицательные качества дипломатов довоенного времени. Осторожность его была часто ненужной и только тормозившей наше дело, но он безусловно старался использовать все свои связи, чтобы добиться осуществления наших домоганий. Он был участником на сербской службе войны, что ему много способствовало в отношениях с представителями власти. Потоцкий, по своим качествам, далеко уступал Вязьмитинову. Правда, он проявил много энергии, но возможности его были довольно ограничены.
Подав новую записку Пашичу, я поехал в Сремски Карловцы, куда уже прибыла часть моего штаба. Во главе ее находился генерал Архангельский, бывший дежурный генерал у генерала Деникина, а затем и у генерала Врангеля в Крыму.
В штаб приехал отдохнуть и повидаться со своей матерью и женой, которые прибыли туда из Константинополя. Оттуда я вел сношения с генералом Миллером, представителем Врангеля в Париже, по вопросу об ассигнованиях на армию. Одновременно я старался подтолкнуть дело о принятии наших частей на службу в пограничную стражу Королевства, для чего много раз ездил в Белград. Уже 19 июня этот вопрос стал продвигаться в военном министерстве, во главе которого оказался в то время верный друг России, генерал Хаджич, участник Великой войны на русском фронте, где он командовал формированиями из пленных сербов и хорватов.
* * *
В середине июля я выехал в Париж в сопровождении генерала Георгиевича58. Там я должен был, как указывалось выше, просить новых ассигнований на перевозку армии и снестись с военными властями о сохранении достаточного пайка в лагерях впредь до завершения начавшейся уже перевозки. Предупредив письмом генерала Миллера, я после 20-летнего перерыва вновь попал в Париж. Много в нем нашел нового, но город все же за это время изменился меньше, чем за следующие 20 лет. Следов от войны заметно не было. Жизнь была налажена. Цены были небольшие. С генералом Миллером я встретился впервые. Первое впечатление он произвел на меня довольно суровое, но уже через день-два я составил о нем правильное суждение. В высшей степени воспитанный человек, большой эрудиции, скромный, спокойный, хорошо владеющий многими языками, пробывший много лет за границей и в мирное, и в военное время. Однако он не приобрел того налета, который выявлял многих военных агентов, вращавшихся в дипломатической среде, своими манерами, и которые лишаются часто военной выправки и определенности суждений в разговорах.
Миллер мне очень понравился. Я был рад, что по моему предложению, зная только Миллера по его деятельности в период Великой войны, я посоветовал в свое время генералу Врангелю назначить его своим военным представителем в Париже. Миллер сопровождал меня повсюду. Мы побывали с ним у М.Н. Гирса, возглавителя нашего дипломатического корпуса, у Маклакова, признававшегося нашим послом в Париже, и, наконец, у генерала Вейгана, начальника штаба маршала Фоша. В то время штаб Фоша еще существовал, и ему были подчинены все французские войска, оставшиеся вне Франции. Вейган нас принял очень любезно и выслушал очень внимательно мою просьбу о сохранении нам в лагерях прежнего пайка и об оказании давления на штаб Оккупационного корпуса в Константинополе, чтобы он не мешал нашим распоряжениям по перевозкам в Сербию и Болгарию.
Вейган, видимо, не был в курсе чинимых нам затруднений, но обещал свое содействие. Но в то же время он указал, что частично эти вопросы выходят из ведения его штаба и что где ему придется столкнуться с распоряжениями министерства, там роль его и даже маршала чрезвычайно незначительна. Как-то было странно слушать, что только что после одержанной победы военные власти сразу же отошли на задний план. Результат от этого визита все же сказался, и вопрос о сохранении пайка и ликвидации довольствия в лагерях фактически не осуществлялся.
В Париже я повидал Кривошеина и Гучкова. В это время Гучков был занят выяснением вопроса
