Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды - Елена Мельникова

В отечественной и зарубежной этнографии, лингвистике и археологии накоплено много новых данных, прямо или косвенно проливающих свет на спорный вопрос. Важны, в частности, общетеоретические исследования, раскрывающие механизм взаимодействия этносов в эпоху образования раннегосударственных структур. При этом отмечается полиэтничность господствующего слоя нарождающегося государства. Культура этого слоя в отличие от массовой, крестьянской, этнические характеристики в которой более устойчивы, по своему существу призвана отмечать социальный статус ее носителя, а не его этническую принадлежность. Наконец, применительно к собственно русско-скандинавским связям поставлен вопрос о синтезе обоих – наряду с другими – этносов в процессе формирования Древнерусского государства[401]. Необходимо отметить углубление комплексности исследования проблемы – широкого использования и взаимопроверки данных языка, письменных источников и археологических материалов.

В опосредованной форме эволюция содержания термина «русь» отразила важнейшие этносоциальные сдвиги в восточнославянском обществе, причем настолько последовательно, что представляется возможным сопоставить основные этапы этой эволюции с этапами русско-скандинавских связей раннего средневековья. Наиболее существенные преобразования в семантике, употреблении и форме названия «русь» в целом завершаются с консолидацией государства, т. е. к концу X в., и, таким образом, приходятся на первые три этапа восточнославянско-скандинавских отношений: до середины IX в., вторая половина IX – первая половина X в., вторая половина X в. Истоки же названия «русь» восходят ко времени, предшествовавшему славянскому проникновению на северо-запад Восточной Европы, населенный западнофинскими племенами.

Контакты населения Скандинавии, Финляндии и Юго-Восточной Прибалтики прослеживаются археологами уже с бронзового и раннего железного века. Более интенсивными становятся они с середины I тыс., в эпоху Великого переселения народов, продолжаются в вендельский период (VI–VIII вв.) и в эпоху викингов. При этом скандинавы, судя по погребальным памятникам, с середины I тыс. проникают в соседнюю западную Финляндию (здесь найдены типично вендельские погребения в ладье), на Аландские острова, где складывается своеобразная метисная финно-скандинавская культура, а также на восточнобалтийское побережье, где имеются погребальные комплексы, близкие скандинавским. Они свидетельствуют о постоянных контактах скандинавских и прибалтийско-финнских племен уже в довикингское время и в эпоху викингов.

Культурное взаимодействие и взаимообмен проявились в различных формах: в погребальном обряде, в языках взаимодействовавших этнических групп[402]. В этом культурно-историческом контексте в финской среде появляется специальное обозначение приходивших на финские территории скандинавов; финск. ruotsi, эст. roots, водск. rôtsi, ливск. rùot'š, карельск. rōtši, сохранившееся в финских языках до настоящего времени со значением «Швеция», и производным финск. ruotsalainen, эст. rootslane – «швед», «шведский». Топонимы с корнем ruoci распространены в Латвийской ССР[403] и в других восточноприбалтийских землях.

Ареал слова – пространство от Кольского полуострова до Урала, причем, как показал К.-О. Фальк, по мере продвижения на восток его употребление сокращается, а значение видоизменяется: уже в ряде саамских и карельских диалектов этноним используется для обозначения как шведов, так и русских[404], т. е. иноэтничного населения вообще, пришлых иноплеменников, собиравших дань. Функциональное сходство затушевывало для местного населения этнические различия[405]. Далее на восток корень роч- в языке коми (из общепермского *ro̯č, за им ст во ван но го из прибалтийско-финских языков[406]), а также ненецк. луца (<*luo̯tså), эвенк., лӯча, нӯча и др. имеют единственное значение «русский», поскольку население этих областей сталкивалось только с русским колонизационным потоком.

Наличие корня ruots- во всех западнофинских языках свидетельствует о появлении слова в период языковой общности, распад которой относят ныне к VI–VIII вв.[407]. Отсутствие же производных от него, узость семантики и изолированность указывают на то, что корень этот не является исконно финским.

Источником заимствования финск. ruotsi традиционно считается производное от древнескандинавского глагола «грести» (др. – исл. róa). Отнесение заимствования ruotsi ко времени ранних (до эпохи викингов) скандинаво-финских контактов не вызывает сомнений[408]. Однако поиски однозначной исходной словоформы для ruotsi затруднительны из-за отсутствия письменных источников (лексикон современных заимствованию старшерунических надписей насчитывает менее 500 слов), да и вряд ли необходимы. Существование глагола róa и его производных, в том числе rōþer («гребец») и *rōþs(-maðr, – karl) и др., отразившихся во всех германских языках[409], бесспорно. Фонетически закономерен и переход древнесеверогерманского rōþs- (первый элемент композита) > финск. ruots-[410]

Комплекс значений слова rōþ(e)r – «гребец; гребля; весло; плавание на гребных судах» – устойчив во всех германских языках: др. – исл. róðr, др.-в. – нем. ruodar, др. – англ. rōðor и др. В рунической надписи первой половины XI в. засвидетельствовано значение «морской поход»: han. uas. buta. bastr. i ruði (др. – исл. í róði) . hakunar («Он был лучшим из бондов в походе Хакона»)[411].

Обозначение морского похода и его участников однокоренными словами традиционно для Скандинавии. Таковы существительное ж. р. víking, употреблявшееся для называния похода викингов (vara í víkingi – «находиться в викинге», т. е. в морском походе), и существительное м. р. víkingr для обозначения его участников (víkingr = «викинг, воин»). На территории между Рослагеном и Онежским озером (как предположил на основании ареала заимствований в прибалтийско-финских языках Е. А. Хелимский) собирательное самоназвание «профессиональных» групп пришельцев, более или менее однородных этнически, было наиболее подходящим для усвоения местным населением.

Таким образом, в эпоху, предшествовавшую восточнославянско-скандинавским контактам, в финской среде возникает этносоциальный термин ruotsi, позднее, при изменении форм деятельности скандинавов, удержавший только этническое значение и превратившийся затем в хороним Ruotsi.

Судя по топографии погребений в ладье, скандинавская племенная знать, особенно в Средней Швеции, уже в вендельскую эпоху отличалась значительной активностью и подвижностью как в процессах внутренней колонизации, так и в связях с континентом. В это время скандинавские погребения в ладье появляются на территории Финляндии и на Аландских островах[412]. В IX в. возникает некрополь с трупосожжениями, в том числе в ладьях, под Ладогой в урочище Плакун. Сожжения производились по типично скандинавскому ритуалу, помещались под низкими насыпями и содержали не только мужские, но и женские захоронения[413]. В культуре приладожских сопок выделяется пласт норманнских древностей, а на сложение этой культуры повлияли, видимо, четыре этнических компонента: финский, балтский, славянский и скандинавский[414].

Появление скандинавов на территориях, удаленных от побережья Балтийского моря, среди финских племен, в первую очередь в Приладожье, было близко по времени к началу славянской колонизации этого региона. Контакты всех трех этнических групп на первом этапе восточнославянско-скандинавских связей – до середины IX в. – прослеживаются в Старой Ладоге (древнейший открытый скандинавский комплекс датируется серединой VIII в.), на Сарском городище под Ростовом (IX в.), на Рюриковом городище под Новгородом (IX в.)[415]. Эпизодические, нерегулярные связи местного (финского) населения со скандинавами при торговых и грабительских походах норманнских дружин «на восток» дополнились с середины VIII в. более устойчивыми контактами со скандинавами, оседавшими в Старой Ладоге, где показателен смешанный характер расселения скандинавов, финнов, балтов и славян.

К VIII–IX вв. относятся и древнейшие западнофинско-славянские языковые связи: в западнофинских и эстонском языках имеются заимствования, сохранившие неполногласие, что могло быть лишь до IX в.[416]. Очевидно, именно в это время на основе устоявшегося финского возникает и восточнославянское обозначение скандинавских купцов и воинов[417]. Переход финск. ruotsi > др. – русск. русь фонетически убедительно обоснован. Зап. – финск. uo/oo закономерно отражалось в др. – русск. ӯ, что подтверждается рядом аналогий (например, финск. suomi > др. – русск. сумь) и общим соответствием др.-pycск. ӯ / финск. uo/oo. Возможность перехода финск. ts > др. – русск. с имеет несколько наиболее вероятных объяснений: во-первых, заимствование могло иметь место до образования ц в древнерусском языке, во-вторых, если заимствование и проходило позже, то с в слове русь могло возникнуть как упрощение консонантной группы ts (ср.: vepsä > весь)[418].