Песнь валькирии - Марк Даниэль Лахлан

Стилиана протискивалась вслед за ней, ее красивое платье было выпачкано грязью. Проход вел в темноту, сквозь которую не мог пробиться даже свет руны.

— Внизу что-то есть, — сказала Тола. — Я чувствую, как оно затягивает.

— Оно и выталкивает, — отозвалась Стилиана. — Эта река впадает в него, а другие вытекают.

— Что это?

— Это сердце мира.

— Здесь, в Йоркшире? — Эта мысль показалась Толе почти смешной.

— Там, где оно само выбирает. Во многих местах. Я находила его в пустыне, в центре мира — Константинополе. Я найду его и здесь. В каком аспекте, я еще не знаю.

Они поползли дальше — наклон становился круче.

— Что такое аспект?

— Источников много. Одни — источники мудрости, другие — магической силы, третьи мне неведомы. Все они содержатся в источнике судеб в Константинополе.

— А здесь какой?

От волчьего воя туннель, казалось, опустился еще ниже.

— Я не знаю. — Стилиана бросила взгляд назад. — Не уверена.

— Вы боитесь.

— Только идиот не боялся бы.

Проход оборвался в черноту, струя водопадом лилась вниз. Он был почти вертикальным, больше похож на шахту, чем на туннель. Камни были влажными и рыхлыми.

Стилиана заколебалась. Тола — нет. Она втиснулась спиной в шахту, держась за стены, чтобы не упасть. А затем начала сползать вниз. Ее страх исчез, хотя вода под ней вздыхала и стонала, а стена была мокрой от сбегающих по ней струй. Ее одежда быстро промокла и теперь прилипала к спине, но, несмотря на это, Тола благодаря усилиям и движению немного согрелась.

Вскоре шахта снова повернула, и, хотя ей все еще приходилось упираться руками и ногами в стены, чтобы не обрушиться вниз, спуск стал не таким крутым. Во рту, носу и глазах она ощущала песчинки. Ей хотелось вытереть лицо, но она, боясь упасть, не решалась оторвать руки от стены. Над ней в облаке пыли спускалась Стилиана, которая вскрикивала всякий раз, когда ее нога соскальзывала с уступа стены.

Свет руны потускнел, но не погас. Теперь, опустившись до самого низа, Тола видела на воде отраженные золотые блики и чувствовала сильное притяжение источника. Это ощущение было больше чем физическим. Создавалось впечатление, что в нем утопает ее душа. А когда она глядела в эту сверкающую воду, ей казалось, что туда неудержимо вытекают ее мысли.

— Это очень странно, — произнесла Стилиана голосом, полным страха.

Вода внизу дышала, словно огромное животное, сверкала, как спина дракона. Она пузырилась жаром и была горячей.

И она что-то шептала Толе на незнакомом языке.

Еще и еще вниз. Тола была уверена, что уже была здесь, а может, в месте, похожем на это. Туннель привел их на скалистый уступ большой пещеры. В мерцающем свете извивались высеченные на всех стенах змеи. На потолке было изображение огромной змеи, зубы которой вгрызались в корни дерева. Пещера была наполнена бурлящей водой, над которой поднимался пар.

— Хвергельмнр! — воскликнула Стилиана. — Это источник всех холодных рек. Предвестник вероломства. Где мои руны? Что стало с моими рунами?

Тола жадно впитывала в себя жар источника. Почему он был горячим, если это был источник холодных рек?

Вдруг она увидела, что высеченная на потолке змея украшена рунами.

Стилиана тоже увидела их и прочла:

Пускай тебяпокарают те клятвы,которые дал тыкогда-то Хельги,клялся ты светлойвлагой Лейфтраи камнем Уннв холодной росе![8]

— Что это? — спросила Тола. Слова взволновали ее. Она увидела, как брат пошел на брата, как тяжело перекатывались по глади океана волны, как покрылся кровью прибрежный песок.

— Проклятие валькирии.

— Это место, где нарушаются клятвы, — сказала Тола. — Ты поклялась не причинить мне вреда.

— Да, — подтвердила Стилиана.

Она обмотала свой шарф вокруг шеи Толы и сильно потянула. Перед глазами Толы замелькали белые вспышки, голова стала тяжелой и едва не взорвалась от давления, — и в следующий миг она уже ничего не видела.

Глава двадцать первая

Голос в темноте

— Что это за камень у него на шее?

Фрейдис шла позади Гилфы, а Луис шагал впереди. Женщина вздрогнула. Руна снова была с ней, не боясь присутствия Луиса. Тем не менее, когда он снял камень, она почувствовала, как символ внутри нее затрепетал.

Ее руна была жестокой, летящей, бьющей, но в присутствии Луиса становилась неуверенной, беспокойной, хотя и не вполне стихала. Это был символ Тюра, бога войны. Он осмелился засунуть руку в пасть волку как залог того, что волка не обманут и не привяжут навечно. Но волка обманули и привязали накрепко, и Тюр лишился руки, однако храбрость осталась при нем. Руна плясала, прыгая взад-вперед, и Гилфа тоже прыгал, когда они столкнулись в первый раз. Она уже много раз видела этот танец: так плясали воины в бою, выстроившись перед врагом, дразня его и побуждая напасть, — они как будто боялись нанести первый удар и в то же время не хотели первыми побежать назад. Сражаясь с норманнами в Италии, она заметила, что если атаковать строй воинов, идущих вперед, то враг обычно стоит крепко. Если же атаковать их, когда они пляшут, прыгая взад-вперед, то велика вероятность того, что они побегут. Словно их движение было течением. Пойдешь против течения — будешь отброшен. Иди по течению — оно понесет вперед.

— Это защита от магии.

— Зачем тогда он его снимает и надевает?

— Это его собственная магия, — улыбнулся Гилфа.

Фрейдис не испытывала особого расположения к этому мальчику. Он долго настаивал на том, чтобы она шла одна, а теперь вдруг изменился и стал вести себя по-дружески. Она видела его таким, каков он есть, — стремящимся, хотя и не очень ловко, использовать людей и ситуации для своей выгоды. Слишком мило он улыбался, слишком явно стремился угодить. Такие мужчины недолго остаются в обществе воинов.

— Ты родом с севера?

— Как видишь.

— Где ты жила?

— В Хордаланде.

— Там живут суровые мужчины. И леди тоже.

— Недостаточно суровые. Они не смогли защитить меня, и мне пришлось взять в руки оружие.

— Ты была замужем!

Гилфе вдруг показалось это смешным. Ему повезло, что с таким языком он еще жив. С любой боевой ладьи он добирался бы домой вплавь.

— Когда я сидела на табурете и доила корову, вместо того чтобы махать мечом, я была красивее. Уродство — судьба всех бывалых воинов. А ты хорошо выглядишь, как я заметила.

— Я бы не хотел с тобой кувыркаться, — сказал мальчик. — Ты — жесткая женщина и, я думаю, не создана для ласки.

— Кто бы говорил, — ответила Фрейдис. — Если бы я выбирала мужчину, он был бы покрепче, чем ты.

— Предложи себя нашему вожаку. — Гилфа кивком указал на Луиса. — От него у тебя были бы могучие сыновья.

— У меня были сыновья, — сказала Фрейдис.

— Они были сильными мужчинами?

— Пока не погибли.

— Если бы ты вырастила сыновей, то тебе недолго оставалось бы жить. А ты очень крепкая и сильная, должен признать.

— Всем нам осталось недолго, — с грустью произнесла Фрейдис. — Посмотри вокруг. Надеешься выбраться отсюда?

— Надеюсь.

— Надежда — для трусов, — заявила Фрейдис. — Воин ищет только достойной смерти. Как можно идти в битву и думать о жизни, о старости, об очаге и кружке эля? Думай о великих деяниях, о сильных врагах, о битве, достойной сыновей скальда.

— Ты не ищешь смерти, — сказал Гилфа. — Зачем тогда пришла к вождю за помощью? Почему не бросилась в первую же битву?

— Я уже прошла через много битв, — ответила Фрейдис. — И кроме славы у меня есть ради чего жить.

— Что же это?

— Любовь, — сказала Фрейдис. — Она из любого может сделать труса.

— Так у тебя есть мужчина?

— Я люблю женщину, которой служу.

— Так я и знал, — усмехнулся Гилфа. — Ты слишком долго жила, как мужчина, а теперь и думаешь по-мужски.

Фрейдис засмеялась.

— Как будто я могу быть такой тупицей!

Они прошли через почерневшую от пепла деревню — всего три усадьбы, в которых были выжжены все признаки жизни. Фрейдис вспомнила свой собственный дом — длинный, чуть скошенный из-за просевшего угла. Вспомнила покрытые зеленым мхом стены, обращенные вглубь материка, и голые стены, обращенные к морю, — на которых лишь по весне вырастали сосульки; ее муж сделал низкую дверь — так было меньше сквозняка, но трудно было загнать в дом коров в плохую погоду. Его часто не было дома, и, возвращаясь, он все время забывал пригнуться. Если ее дом сожжен, то он мало чем отличался от этих.

Луис подгонял своих путников, и они еще долго шли после наступления сумерек. Было очень темно, но он легко находил дорогу. Мальчишка все время ныл, жалуясь на холод. Луис справедливо заметил, что, если они остановятся, будет гораздо холоднее. Но Гилфа не унимался и всякий раз напоминал о том, что он голоден. Фрейдис не переставала удивляться ему. Все они были голодны. И будут голодны. Точно так же этот парень мог бы говорить, что он дышит воздухом. А вот место, где они сейчас находились, было настолько необычным, что о нем стоило поговорить.