Обещай, что никому не скажешь - Дженнифер МакМахон

Я склонялась к последней теории. В следующие дни после его изгнания с холма я неоднократно ездила в город на велосипеде и нарезала круги возле дома, где он жил. Однажды я заметила, как он наблюдает за мной из верхнего окна. Я жестом предложила ему спуститься, но он лишь неуклюже помахал и задернул занавеску.

Прежде чем Ленивый Лось навсегда покинул типи, я кое-что украла у него. Это было ожерелье, которое он изготовил из кусочков резного дерева, пивных крышек и ружейной гильзы. Я хранила его под подушкой как мой собственный талисман, залог его возвращения.

Уже через несколько дней после отъезда Ленивого Лося моя мать сделала самого молодого члена общины Нью-Хоуп (не считая меня и малышки Рейвен), – девятнадцатилетнего Зака, который даже не окончил колледж, – своим любовником. Моей матери тогда был сорок один год, столько же, сколько и мне сейчас. Зак был вдвое моложе ее и лишь на несколько лет старше меня.

Для этого ему понадобилась лишь одна душещипательная песня. Он пришел в типи с гитарой, когда Ленивый Лось вывез остатки своих вещей, и спел моей матери песню (на этот раз собственную, а не Боба Дилана). Он сказал: «Я написал ее, думая о том, что случилось с тобой, Джин», и запел о том, что несправедливость и обман – еще не повод для того, чтобы навеки закрыть свое сердце. Я стояла за его спиной, делала вид, будто меня тошнит, и пыталась перехватить взгляд матери и перекреститься. Но моя мать со слезами на глазах обняла его и так долго прижимала к себе, что я начала опасаться, что она никогда не отпустит парня. Я глазам своим не верила.

– Это просто глупая песня, – сказала я, пока она обнимала его.

Она сверкнула на меня глазами из-за его плеча и приказала мне убраться… как Ленивому Лосю. Я выбежала на улицу. Позже, когда я вернулась, гитара Зака стояла у задернутой занавески возле ее постели.

– Просто тупая песня, – пробормотала я, когда легла и схватила ожерелье.

В отличие от Ленивого Лося у Зака не было никаких ожиданий относительно меня. Он не пытался относиться ко мне как к дочери или как-то подружиться со мной. Он не брал меня на прогулки по лесу и не рассказывал мне истории о хитроумном Койоте перед сном. Зак едва замечал меня; он приходил в постель к моей матери и уходил оттуда как вор, с нервной улыбочкой на лице. Если я достаточно долго смотрела на него, у него начинали гореть уши.

Но в их коротком романе мне больше всего запомнилось, как он заставлял мою мать смеяться. Не знаю, что он говорил или делал, но ночь за ночью я слышала смех матери из-за занавески, окружавшей ее постель. Сначала она смеялась тихо, может быть, немного смущенно, потом громче, потом неудержимо, истерично, почти рыдая. А вслед за ее смехом до меня доносился его шепот и шорох простыней.

Примерно в то время моя мать начала шить. Работа с иголкой и ниткой была ее первой попыткой приобщиться к миру искусств и ремесел. После этого она перепробовала ткачество, гончарное дело и рисование палочкой, но сначала она принялась за шитье.

Она установила маленький стол для шитья в том месте, где Ленивый Лось раньше делал свои украшения. Ей как будто хотелось заполнить это пространство, каким-то образом присвоить его. Первым ее проектом была подушка с вышитой крестиком надписью «Счастливый дом – это дом любви». Послание казалось забавным с учетом того, что произошло в ее собственном доме. Картинка тоже выглядела смешно: аккуратно вышитый квадратный белый домик с опрятными голубыми занавесками и симметричными деревьями во дворе. Я пыталась представить крошечную семью, которую можно увидеть, если открыть дверь или отодвинуть занавеску. Я знала, что это будет другая семья, не такая, как наша. У детей будут отец и мать. Может быть, собака. Горячая проточная вода. Обед с мясным стейком. Крошечные люди, жившие в этом доме, не имели ничего общего с нашей жизнью… так я думала, когда была десятилетней девочкой и наблюдала, как шьет моя мать.

Шитье как будто успокаивало ее, отвлекало от тяжелых мыслей, помогало коротать дни. А по ночам у нее был Зак. После ужина, пока она шила, он играл на гитаре, а потом они переглядывались, словно заговорщики, и скрывались за занавеской.

В отчаянии, я однажды уехала в город на велосипеде и положила в ящик Ленивого Лося письмо, где рассказала ему о Заке и попросила вернуться домой и все исправить, пока еще не поздно. Но он так и не вернулся. Думаю, он решил, что уже слишком поздно, с Заком или без Зака.

Когда я поведала Дел сагу об «Унылой Мышке»[18], решив опустить ту часть, которая была связана с Заком, она рассмеялась и сказала, что мышонку не стоит унывать. По крайней мере, важные части его тела остались целыми и невредимыми. Я сделала вид, будто поняла шутку. Я также притворилась, что мне все равно. В конце концов, моя задница не пострадала, а Ленивый Лось был просто тупым хиппи с дурацкой кличкой.

За день до окончания школьных занятий я отправилась в поле поискать Дел, чтобы подарить ей ожерелье, которое я забрала у Ленивого Лося. Я больше не верила, что оно обладает магической силой, чтобы вернуть его, и хотела от него избавиться. Я также надеялась использовать его в качестве примирительного жеста: Дел была не вполне довольна тем, как я шпионила за Элли и Самантой.

Несколько недель моя схема двойного агента работала как по нотам. Я просто рассказывала обеим сторонам то, что они хотели от меня слышать, перемешивая выдумки с крупицами правды. Когда я устанавливала дружеские связи с Элли и Самантой, то докладывала им, что Картофельная Девочка на самом деле ездит голой на своем пони; я даже сообщила, что его зовут Спитфайр. Я рассказала им, что она спит в овощном погребе и умеет стрелять из ружья.

Дел я поведала о том, что Элли на ночь надевает зубную пластинку, а у Саманты есть умственно отсталая старшая сестра (и то и другое было правдой), и что обе тайно влюблены в школьного хулигана Арти Пэриса (разумеется, это было чистейшей выдумкой, но Дел проглотила ее).

В последнюю учебную неделю обе стороны крайне нуждались в отборном грязном белье. Их не устраивали крохи, которые я таскала с чужого стола. Я боялась потерять влияние на Элли и Саманту, которые требовали, чтобы я рассказала им что-нибудь действительно стоящее. А Дел оставалась безучастной, когда я выболтала ей, что у Элли и Саманты есть вши, бородавки или глисты. Мне нужны были орудия большого калибра.

Поэтому я рассказала Дел, что Элли пригласила Арти к себе домой, где дело закончилось поцелуями. Дел не поверила мне: она закатывала глаза, качала головой, а потом просто сказала: «Не может быть». Я изо всех сил старалась убедить ее, придумывая детали на ходу. Они были в подвале у Элли, и сначала он заставил ее целоваться, а потом она поняла, что это не так уж плохо, и уступила. Я даже сказала Дел, будто Элли, ничего не смыслившая в отношениях мужчины и женщины, очень боялась, что забеременела от поцелуев, и постоянно спрашивала подруг, не замечают ли они перемен в ее фигуре.