Ригодон - Луи-Фердинанд Селин

Кашен? Погоди-ка!.. Это имя мне о чем-то говорит! Ну да!.. Афиши! Посещая Безон, я видел их ежедневно… зеленые!.. Как раз перед заводами в Берлине… я не рассказываю Нимье… я ничего и никому не рассказываю…

– Вы ничего не хотите написать? Несколько строчек?… Простая любезность… Что-нибудь для левых?… Мы могли бы позвонить!.. Ну!.. Ну же… подумайте, Фердинанд!

С полной готовностью я начинаю думать, я пытаюсь вникнуть, доискаться… ах, да!.. Ну, разумеется!.. Но как это далеко!.. Годы!.. И годы… я себя подбадриваю… в этом Саргассовом море воспоминаний я нахожу всякое… множество тел разбились между двух течений… тел знаменитых персонажей… и тел нищих бродяг… убогих… движение водорослей… все… кружатся в водовороте… даже самые знаменитые!..

– Нимье!.. Нимье, подождите!

Еще одно усилие… ах, мне кажется… да! Да!.. Я полагаю!..

– Скажите, а «Путешествие» [48]?… 1933!..

– Что вы имеете в виду?

– На русском!

– Его перевели на русский?… На русский… и кто же?

– Мадам Эльза Триоле.[49]

– Она знала французский?

– Несколько слов… совсем мало… но величайший в мире прохиндей Арагон ей очень помог!

– Браво! Браво!.. Но вы уверены?…

– Еще бы!.. Я видел их собственными глазами в разгар работы! За переводом моего детища… они занимали студию… застекленную… я достаточно точен?

– У вас есть этот перевод?

– У меня он был, но исчез… он уплыл со всем прочим!.. Вы знаете улицу Жирардон… когда «чистильщики» вывозили вещи из моей квартиры на трех машинах…

– А у русских он есть?

– Еще бы! Я имел шанс убедиться в этом воочию прямо на месте!

– Где?

– В Петрограде![50]

– Вы?

– Ну да!.. это я вам дарю бесплатно!

Пусть все знают!.. Хотя они еще должны мне звонкую монету… грубые и бесчестные! Я настаиваю!.. Я тот, кто никому ничего не должен, ни Ахиллу, ни Гитлеру, ни Нобелю, ни Сталину, ни Папе! У меня есть доказательство, я подыхаю за свой счет…

– Ну и?…

Я спрошу у русских, что стало с «Путешествием»?… Оно где-то еще есть… в одном, в двух экземплярах… где-нибудь! Россия, конечно, огромная, но все-таки, если они приложат маленькое усилие…

– Мой дорогой Селин, я вас покидаю! Спешу, меня ждут! Одно из пятнадцати тысяч приглашений!

Я не совсем понимаю…

– Весь Париж, Селин!

Я прощаюсь с ним, поспешно бросаюсь к бумаге… письмо к мадам Триоле!.. Очень почтительно я осведомляюсь… я спрашиваю у нее, не приходилось ли ей после 34-го года слышать о судьбе своего перевода?… И ожидаю… пятнадцать дней… два месяца… год… ничего! Мадам Эльза дуется на меня… вовсе не обескураженный, раз я уже взялся за это, я обращаюсь, пока абсолютно вежливо, в посольство СССР. «Господин культурный атташе»… улица Гренель… проходит год! Ничего! Ну и ладно! Теперь месье Громыко!.. Я свидетельствую ему свое почтение, пишу ему… господин министр… он на месте!.. У него легион секретарей… одно слово, одно распоряжение, они найдут!.. Тщетно! Не отвечают, как Эльза и посольство… я думаю, они смущены… не знают, как держаться… совершенно «невоспитанные»! Огромная Россия – такая неряха!.. Она теряет запросто все что к ней попадает!..

Два года я не видел Нимье…

– Алло! Алло!..

Он не дает мне даже словечко вставить… у него столько проблем! К черту «Путешествие», Громыко, Триоле и все прочее!.. Он хочет поговорить со мной о своей машине, совершенно новой, такой чудесной! Вся в пластике… Куплена специально, чтобы приехать ко мне! Это средство вырваться из Времени, из пространства, уйти от людей… покупать себе – новые автомобили!.. Согласен, он забавляется… но я снова с вами встречаюсь… помните?… Я вас покинул ненадолго… там моя больная голова, кирпич, я уверен, вы помните!.. Мадемуазель Одиль Помаре?… А кстати, она мадемуазель или мадам?… О, внимание!.. Я спрошу у нее потом…

Вы должны понять, я вовсе не испытываю желания вас разжалобить… уже четыре книги посвящены моим несчастьям!.. Я мог бы немного подумать и о вас… а вы, случайно, не страдали?… По-другому!.. В тысячу раз хуже!.. Вы более деликатны, вот что! Вы не выказываете своих страданий ничем, ни единым вздохом! А мои грубые откровения… довольно!

Там, на этой платформе, куда они меня в итоге втянули… на эстраде, так сказать, под открытым небом, я мог бы горланить во всю глотку, никто бы не услышал… из-за скрежета осей и ерзания наваленных там предметов – динамо, прожекторов, брусьев, лопат… сожалею, что мне приходится повторяться… это уже добрый десяток раз, как мы едем неизвестно куда, через всю Германию… через равнины, которые напоминают степи, или через туннели, забитые печной сажей… и едем то ли к морю, то ли от моря? Забыл! Вы найдете меня скучным… набил оскомину этот словесный поток!.. Я мог бы что-то придумать, расцветить… как делают все… это походило бы на старофранцузский… Жуанвиль, Вильярдуен, им выпало сыграть прекрасную роль, они от нее не отказались, но наш захиревший французский так неукоснительно претенциозен и слащав, почти смертельно академичен, а обо мне бы отзывались еще более отвратительно, отрыжка «Плеяды»,[51] и меня не продавали бы вообще… я хочу, я могу наплевать на это, и это конец… они все меня достаточно преследовали, обкрадывали, упрятывали, совершали плагиат, я уже стар, я вбиваю последний гвоздь, была не была!.. Привет!.. Галера! Галера! Легко сказать! Если я не гребу, то беру плеть, а как же!.. Разодранный до красного, до фиолетового, до белого… эта чертова галера то и дело зачерпывает воду, но не течет…

Мое воодушевление увлекает меня… э!.. О!.. Вот бы встретить эту мадемуазель!.. Я бы слушал ее одним ухом, о, только одним!.. Другое не слышит… мадемуазель Одиль Помаре… я не мог больше пошевелиться… редко я лежу вот так, на спине… без сил… не в моем духе… но тогда действительно была причина… не могу сказать, что был в обмороке, но совсем одурманенный, неподвижный… наш поезд, то есть эта платформа… я вопрошал себя… может быть, если я открою глаза, увижу, где мы находимся… напрасно я прилагал усилия, эти усилия причиняли мне боль, глаза оставались закрытыми, веки были свинцовые… я их трогаю… огромные!.. Отек, не только веки, но и губы, и уши… синяки и кровоподтеки! Наконец-то я слушаю эту мадемуазель… я знаю… я лежу на брезенте, в складке брезента, между Одиль и Фелипе-итальянцем, Лили, Бебер в своей сумке… напротив прожектора, огромного…

Мадемуазель Одиль?… Я не уверен, она, возможно, мадам? Тем хуже!.. Она agrégé[52] немецкого? Тоже не уверен!.. Преподавательница французского в Бреслау? Хм… хм… наконец она рассказывает что-то интересное… и как же все грустно!.. Они ей, вроде бы, приказали убираться, ибо русские на пороге, и это было ужасно!.. Хорошо! Правдоподобно!.. Но это не все! «Заберите с собой сорок два ребенка… не уезжайте без них!» От этих сорока двух сколько у нее оставалось? Двенадцать?… Тринадцать?… Она полагала… она больше не знала… эта мадемуазель сильно кашляет… и сплевывает… я не смотрю на нее, я не могу, мне достаточно ее слушать… по правде говоря, она докучает мне своими историями о Бреслау, ее щенки-кретины и пр. Я не очень страдаю от головной боли? Черт возьми! А что с моим локомотивом?… Там, наверху? Он больше не интересует меня?… Ну конечно, он постоянно летит в облаках… я сказал бы, от одного облака к другому… и всегда брюхом кверху, и… пых! пых! Он пыхтит… представьте эту мадемуазель Одиль из Экс эн Прованс – Бреслау в пути со своими ублюдками и кретинами… сколько их было, я сказал? Четырнадцать или шестнадцать!.. В специально зарезервированном вагоне… а что она сделала с остальными малышами? Они умерли от кори?… Она так думает, ей сказал как-то вскользь в Хемнице врач Красного Креста… от кори или от чего-то еще! От Бреслау до Оддорта тянется цепочка… есть чем потешиться! Поразмышляем… все было бы кончено, хорошо, если бы они прибыли вовремя, тогда все бы сгорели вместе с Одиль! Она не отдавала себе отчета, что это пламя радости!.. И вместе со своим туберкулезом! Только министерство в Берлине не сгорело, а в тысячах городов одно и то же. Запад! Восток! Север!.. Не слушайте пропаганду западную, восточную, северную, все эти дьявольски пристрастные, лживые идиоты, временщики-алкоголики, которые распинаются, что все идет наилучшим образом, когда на самом деле это означает, нарыв созрел и вот-вот прорвется, кровоизлияние… когда мы завтра окажемся в окружении ракет, прилетевших с Востока, Запада или Севера, вы побежите сообщать мне новости… кто там коммунист, кто нет?… Анти?… Вы все будете превращены в месиво, вот и все! И вместо Бога – Великая Блудница, исполненная похоти и силы! При всех достижениях человечества, при его огромном экуменическом и термоядерном прогрессе, весь мир – на арене, и ни одного зрителя на трибунах!.. Цезарь, что восседал паханом в своей царской ложе, не убежит от нейтрона точно так же, как и другие!.. Не остаться ему в стороне, нет! И ни процессий, ни ликторов, ни весталок!.. В четверть секунды! Там-та-рарам! Летите! Все!