Из собрания детективов «Радуги». Том 2 - Вилли Корсари

— Твой дядюшка Эммануэле — святой.

— Вот именно! — воскликнула Анна Карла.

— Нет, я хотел сказать, что, когда ни придешь, он сидит в углу и безмятежно читает газеты. Знала бы ты, как я тебе завидую!

— Что правда, то правда. Он очень домашний, уютный. Но вовсе не безмятежный. Читает газеты, а сам прислушивается к разговору. И внезапно может вмешаться и такое сказать! В некоторых вещах он не терпит возражений.

— А Витторио также нетерпим?

— По-своему да. Когда речь идет о лекарствах. Однако он меньше других меня раздражает. Он лишь советует — для моего, конечно, блага — принимать его любимые препараты. Известно тебе, что твои миндальные орехи отвратительны?

— Я их давным-давно не пробовал. Если бы ты вчера предупредила меня о своем визите, я бы сорвал их прямо с дерева.

— Вчера вечером я была в бешенстве. Но потом к утру успокоилась. И вот, очутившись возле твоего дома…

— Случайно?

— Конечно. Чисто случайно.

— А если бы не застала меня?

— Ничего страшного. Позвонила бы сегодня вечером. Я решила не откладывать объяснения. Но поклянись, что я тебе не помешала!

— Сколько в тебе церемонности! Если хочешь, можем перейти на «вы».

— Видишь? Это ты во всем виноват. Своим сарказмом ты меня парализуешь, мне становится не по себе. Начинаю вести себя неестественно, и вот результат!

— Анна Карла, не передергивай карты.

— Ничего я не передергиваю. Права я. Целых два дня промучилась, но теперь твердо уверена: правильное произношение — «Баастн». А значит, я не ошиблась, и всякий раз, когда зайдет разговор о Баастне, я так и буду говорить — «Баастн».

— Анна Карла, не притворяйся эдаким несмышленышем. Любой приказчик в магазине, любой диктор итальянского радио убежден, что правильно говорить «Баастн», и весьма гордится этим. Но ты!…

— Ну и что из этого! Какое мне дело, как называют этот город другие. Важно, что точное произношение — «Баастн».

— А если бы я тебе сказал, что завтра вылетаю в Ландон?

— Неудачное сравнение. К тому же есть итальянское название — «Лондра».

— Не вижу никакой разницы между двумя этими случаями.

— То есть?

— Очень просто. Итальянцы произносят «Бостон», с двумя открытыми «о». А когда ты изо всех сил стараешься выговорить «Баастн», то получается смешно и нелепо.

— Поверь, мне не стоило никаких усилий произнести — «Баастн». У меня это вышло вполне естественно.

— За все годы, что мы знакомы, я ни разу не слышал прежде, чтобы ты говорила «Баастн».

— Потому что он меня не интересовал. Но когда мне позвонил Федерико и попросил повозить по Турину его подругу, приехавшую из Баастна…

— Признайся, ты подражаешь Федерико. Верно, он там даже жил?

— Конечно, жил. И потому имеет полное право говорить «Баастн».

— Наоборот, как раз потому и не должен бы.

— Но он же привык, бедняга. По-твоему, надо изо всех сил стараться говорить «Бостон»?

— В Италии — да.

— Вот это и было бы неестественно. Видишь, Массимо, ты сам себе противоречишь!

— Если ты стараешься не отличаться от других, это вполне естественно.

— Значит, по-твоему, все жители острова Понца неестественны?

— Понца? При чем тут Понца?

— Все островитяне — бывшие эмигранты, которые вернулись из Америки. Грузчики, каменщики. И все они с утра до вечера говорят «Баастн». Поверь мне на слово.

— Я говорю о людях мало-мальски образованных, а не о грузчиках.

— Выходит, грузчики не такие же люди, как мы?

— Нет, не такие.

— Прости за откровенность, но ты, Массимо, ведешь слишком замкнутую жизнь и потерял чувство реального. В мире существуют не только тс тридцать снобов, с которыми ты считаешься.

— Всего тридцать? Ты что, шутишь?

— Ну хорошо. Не будем больше говорить о Бостоне. Но ты меня серьезно беспокоишь.

— Наконец-то мы сказали «Бостон» с двумя «о».

— Я так сказала, чтобы сделать тебе приятное. И покончить с этим глупым спором.

Комиссар Сантамария, заложив руки за спину, смотрел через открытое окно на проспект. Утром дул свежий ветерок, но потом воздух прогрелся, и день обещал быть душным и знойным. А Сантамария был в шерстяном костюме. Впрочем, погода так переменчива, что никогда не знаешь, как одеться… Рабочие, которые рыли яму на месте разломанного асфальта, были в майках, их плечи лоснились от пота. Отбойный молоток, вспарывая асфальт, неуклонно пробивался к воротам префектуры. Газ подводят, а может, воду. И так каждый год. Не успеет город прийти в себя от зимних холодных дождей, от грязи, слякоти, как начинаются эти чертовы дорожные работы. В летней суматохе, в оглушительном грохоте машин не оставалось места для послеобеденного безделья. А ведь южане жить без этого не могут. Правда, у Сантамарии обычно не бывало ни желания, ни времени посидеть на скамейке в парке и почитать газету, или пройтись по аллее, расстегнув пиджак, или, наконец, постоять и полюбоваться красивыми зданиями на площади. Но порой приятно хоть помечтать об этом.

Комиссар Сантамария вынул руки из-за спины и облокотился на подоконник. В сущности, я не склонен к созерцательности и все проблемы по возможности стараюсь решать сразу, думал он. То, что ему предстояло сделать сейчас, вернее, еще четверть часа назад, само по себе не было трудным. Всего лишь позвонить человеку по телефону. Снять трубку и набрать шесть цифр. Аппарат уже стоял на столе, рядом лежала копия отчета (его он прочел один раз), секретное дополнение к отчету Де Пальмы (его он прочел дважды) и несколько строк на голубой бумаге, которые он успел выучить наизусть: «Дорогой Массимо…»

Обычный телефонный звонок.

Но что он скажет этому «дорогому Массимо»?

Комиссар снова подумал, не нагрянуть ли к нему без звонка, и снова отказался от этой идеи — рискованно и невежливо… Нет, придется позвонить по телефону, подыскав убедительный предлог и извинившись за беспокойство. О вызове на допрос и речи быть не может. В тех сложных делах, которые ему поручают, вызывать уважаемых людей в полицейское управление запрещено.

Но прежде надо закрыть окно: с улицы доносится поистине адский грохот, какие тут телефонные разговоры!… Он прикрыл окно, но не успел отойти от него, как компрессор умолк. Во внезапно наступившей тишине до него донесся через открытую дверь приемной громкий голос агента Скальи:

— Эти бумаги еще не сданы в архив, старшина!

— Ну и оставь их в шкафу!

Ответ старшины Лопрести тоже скорее походил на крик. Видно, оба даже не заметили, что компрессор выключили. Час назад он и сам в кабинете вице-префекта на робкий шепоток Пикко отвечал по привычке слишком громко.

— Вы их знаете? — спросил Пикко.

— Дозио? Нет. Я знаю лишь, какое они занимают положение, но лично ни с кем из них не знаком. А вот сына синьора Кампи знаю. Кажется, его зовут Массимо.

— Да-да, Массимо. Вот о нем и о синьоре Дозио я как раз хотел с вами поговорить.

— Это как-то связано с убийством на виа Мадзини?…

— К сожалению… не поймите меня превратно… я, собственно, не утверждаю, что тут есть прямая связь… Но к нам попало… вернее, принесли… письмо, в котором…

— Анонимное?

— Увы, нет! Словом, вопрос куда более щекотливый, чем может показаться на первый взгляд… Кстати, при каких обстоятельствах вы познакомились с Массимо Кампи? Он ведь, кажется… Словом, не был ли он замешан в какую-нибудь историю?

— Нет-нет, я познакомился с ним позапрошлым летом, когда произошла кража у него на вилле, на холмах. Вы, наверно, не помните.

— Крупная кража?

— Не особенно. Но из-за общественного положения владельцев виллы…

— …делом занялись непосредственно мы. Теперь припоминаю.

— Его родные были в отъезде, и я отправился с синьором Массимо Кампи, чтобы на месте установить размеры убытков.

— Ага, а я было засомневался. Все это очень кстати и во многом облегчит вам задачу, которая, как вы сами убедитесь…

Тут синьор Пикко вынул письмо, и голос его стал еле слышным.

— М-да, задача крайне деликатного свойства. Потребуется, дорогой Сантамария, проявить предельную осторожность и такт, иначе…

— Да понял я, эти бумаги нужно сдать в архив! — донесся до Сантамарии громовой голос старшины Лопрести. — Но куда же ты дел документы по текущим делам?

— Положил на другой стол.

— Молодец! Теперь уж в них сам черт не разберется!

Голоса в соседней комнате не утихали, а на улице снова стоял грохот — и там и тут с наступлением лета наводили порядок. И как всегда при рассортировке бумаг, между Скальей и Лопрести происходили драматические сцены.

— Другого места не нашел? Стенной шкаф, по-твоему, для чего предназначен?

— В нем и так полно архивных бумаг.