Романтический эгоист - Фредерик Бегбедер

суббота Кафка все профукал (любовь, дружбу, семью) ради дела своей жизни. Мне бы явно недостало мужества. Не хочу быть печальным, но великим. Ни несчастным автором глубоких произведений. Я страдаю от нехватки депрессии. Самое смешное, что мои друзья часто говорят в мою защиту, что я не тот, за кого меня принимают, что за маской светского клоуна прячется совершенно другой человек. Одиночество, боль, крик о помощи… Я им крайне признателен, но порой я думаю – а что, если за маской ничего нет? А вдруг я просто суматошный найт-клубер, пустой фигляр, записной хохмач, и все? Может быть, я вовсе не писатель, раз мне чужда жертвенность? В любом случае, пока я сам не поверю в то, что я писатель, в это не поверит никто.

воскресенье Анн Скотт сообщает мне по телефону о смерти Секс Той [313] от “остановки сердца, наступившей вследствие приема лекарственной смеси”, в возрасте тридцати трех лет. Дело сделано, она стала настоящей СУПЕРЗВЕЗДОЙ.

понедельник Успех – это всего лишь неудавшийся провал.

вторник

Кристин Орбан опубликовала роман “Шмотки” (издательство “Альбен Мишель”). Отдадим должное ее находчивости:

– Вы опять будете шить мне дело? – говорит она мне.

(Я уже придумал название для будущей рецензии: “Жмотки”.)

среда Кино – это полная противоположность театру. Фильмы надо смотреть сразу, как только они выходят на экран, потому что потом можно только разочароваться (все уже вам всё объяснили, вы знаете наизусть основные сцены, СМИ задолбали вас рекламными роликами и интервью с актерами, а Патрик Бессон даже рассказал финал), тогда как на спектакли лучше идти как можно позже, ни в коем случае не в начале (генеральные – это кошмар, актеры играют хуже обычного, им надо дать время “обкатать” спектакль, а автору – время поправить пару реплик в случае чего). Кино потребляется мгновенно, театру же надо отстояться, как вину. Кино – свежий скоропортящийся продукт, а театр – это блюдо, которое лучше есть остывшим. Надо смотреть новые фильмы и старые спектакли. Так гласит теорема Жисбера [314] – Бегбедера, выведенная на ужине у Жан-Люка Лагардера [315] . Блин, как стыдно, что такой человек, как я, уже в коридорах власти.

четверг Давайте поговорим об этом ужине. Итак, мы собрались в “Георге V” по приглашению торговца оружием в честь выхода в свет бестселлера одного интеллектуала-пацифиста. Не руби суку, на которой сидишь. Паскаль Брюкнер издевается над этим в “Нищете процветания” (“Грассе”), а сам-то что делает? Бунт внутри системы – это смешно, но только так можно бесплатно питаться лангустинами и икрой, пока Жозе Бове приговаривают к полугодовому заключению за разгром “Макдоналдса”. Кристин Окран сидела рядом с коллегой своего мужа Лораном Фабиусом [316] , которого в следующее воскресенье она проинтервьюировала на Третьем канале. Карла Зеро [317] умоляли изобразить Дюрас и Годара. Рейтинги Шевенмана пугали ДСК [318] . Режиса Дебре не пригласили (Режис Дебре – единственный писатель, не сошедший с пути истинного, ведь он уже лет сорок поддерживает Че, не правда ли?). Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что лучше быть коммунякой, чем бубоном.

пятница В борделе соотношение сил меняется: здесь динамят мужики.

суббота Переживешь ли ты мой midlife crisis [319] ?

воскресенье Я выхожу из дому на поиски несчастья, потому что счастья у меня и дома хватает.

понедельник

Эводи рассмешила Франсуазу:

– Нет-нет, сегодня в свингерский клуб я не пойду, я не побрилась.

вторник В ультралиберальном обществе теперь принято спрашивать не “как живешь?”, а “почем живешь?”.

среда Прохожу мимо автобусной остановки с рекламой “Л’Ореаля”. Там висит афиша нового шампуня: “Эффект растрепанных волос “только что с постели”. Не думал я, что общество потребления до такого дойдет: впаривать нам средство для всклокочивания волос. Просыпаясь по утрам, вы, пальцем не пошевелив, становитесь обладателем модной прически, а вы и не знали этого, господин Журден от волосяного покрова! Несчастные, главное – не причесывайтесь! Вы разрушите шедевр! “Л’Ореаль” бдит, чтобы это сокровище осталось целым и невредимым: о, восхитительный вихор, невольный панковский ирокез, взрыв на макаронной фабрике, я упала с самосвала, какая свежесть, какая непосредственность! Ваша подушка будет покруче Зуари, Бигина и Дессанжа [320] , вместе взятых! Каждое утро вы на халяву уподобляетесь Эдуару Баэру. Я предлагаю “Л’Ореалю” не останавливаться на достигнутом и запустить линию косметических средств, позволяющих сохранить отпечаток простыни на щеке, а еще зубную пасту “вонючее дыхание” и пену для небритья. Потому что мы этого достойны, черт побери!

четверг

Вместе с Бертраном Сюше, Брюно Ришаром и Вучем [321] , чья настоящая фамилия является государственной тайной, мы решили создать “Французский Клуб Number One”, “ассоциацию successful [322] парней”, которые займутся организацией ожиряющих ужинов и вульгарных вечеринок в компании атомных нимфоманок. Мы ищем baseline (слоган попросту говоря) этого очень узкого круга. Позволю себе привести здесь несколько домашних заготовок, если придумаете лучше, пишите нам, мы будем вам благодарны.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Вы не член, и это надолго.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. У них winning attitude [323] .

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Это мог бы быть Клуб Курда Юргенса [324] , но он, увы, уже умер.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Обожаю бабки, а ты?

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Вы не на высоте? А они – да.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Какой все-таки актер этот Бельмондо!

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Если завтра война, вы обрадуетесь, что знакомы с ними.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Покруче, чем “Ночь скольжений”! [325]

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Перестань кончать, ты мне заглушаешь Дика Риверса.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Ааааа-аааа-уййййй бум! Мне пора, я припарковался во втором ряду.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. They are. Not you? [326]

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Посредственность – не неизбежность.

пятница Придурки любят, когда им льстят. Умные – когда их критикуют.

суббота

Вчера вечером по каналу “Джимми” смотрел передачу, посвященную “Нирване”. Патрик Юделин превзошел самого себя: как обычно, понять его было невозможно, но прав оказался именно он. В конце, когда рок-критики заговорили о самоубийстве Курта Кобейна, Филипп Маневр и Лоранс Романс [327] чуть не зарыдали. Непонятно, оплакивали ли они смерть великого сонграйтера, гибель рок-н-ролла или свою молодость.

Меня лично поражает в Курте Кобейне год его рождения – 1967. Я всегда удивляюсь, что кто-то родился позже меня, а умер раньше.

воскресенье

Случается, что я вижу города при свете дня. Всю жизнь ищу место, где бы я чувствовал себя как дома. Куда мы когда-нибудь переедем. Поэтому я и путешествую, чтобы осмотреть планету, как квартиру, которую собираюсь снять. Некоторые места могут стать целью, смыслом жизни, надеждой на возможное будущее.

Парк в Висбадене, где я смотрел на детей, играющих в футбол; сидеть в траве было жарко.

Церковь в Кракове, которую я сфотографировал в ночном освещении.

Девственный холм в Сиверге, на котором овцы рассыпаются белыми пятнами по густому зеленому полю.

Небольшая площадь в Пиране, словенской Венеции, с бело-розовыми домишками, откуда можно созерцать переливчатое отражение кораблей на Адриатике.

Еще один парк, бухарестский городской сад Чишмиджиу, где у меня состоялась пьяная беседа с румынским котом.

Или Летний сад в Петербурге, пиво на каменной лавке между барочными фасадами зданий, крашенных в желтый цвет, чтобы создать ощущение хорошей погоды, и слишком широкие площади, и замерзшая Нева, которую можно перейти по льду.

Скорый поезд, идущий на юг, где девочка, бука и капризуля, заснула на моем плече, насупив брови и грызя палец.

Полная луна средь бела дня, насаженная на шпиль телевизионной вышки в огромном морозном небе Риги.

Я люблю только новую Европу, так странно встречать людей, которые гордятся тем, что они европейцы.

Музей Родена.

Ужин в России, во время которого кто-то спросил: “Кстати, кто оплатит счет?” – и получил ответ мертвецки пьяного консула: “Франция”.

Все эти Граали, придающие мне мужества.

понедельник Я как дурак приперся на открытие “Нирвана-лаундж” (ул. Матиньон) на два дня раньше и напоролся на Клода Шаля с пыльными кругами под глазами. Рабочие в комбинезонах сверлили стены сортира; перевернутые стулья были водружены на столики. Короче, вечеринкой века тут даже не пахло. К счастью, хозяин сжалился надо мной и повел меня на экскурсию по подвалам клуба: роскошь постсемидесятых, обивка, как дома у Ленни Кравица, эквалайзеры на стенах и гигантская виниловая пластинка вместо танцпола. Круглые кресла по краям, как в финских журналах по дизайну. Мягкий свет пробуждает желание кинуться на пуфы и блевануть на обкуренных манекенщиц. Чувствуя себя Терминатором, я покинул это заведение, обещая себе “I’ll be back” (но так туда и не вернулся).