Блуждающая звезда (сборник рассказов) - Джонс Коуль

— Здесь красиво. Тебе нравится?

— Да, — не лукавя, ответила Эвридика. — Здесь весело.

Мне дали дорогие одежды и украшения. Обо мне заботятся слуги. Меня всячески развлекают любезные кавалеры.

Орфей смутился еще больше. Он вдруг осознал, что не сможет тягаться в красоте и изысканности манер со всеми этими разодетыми баронами и князьями. И что только они нашли в этой простой, не приученной к благородным манерам девушке?

— В таком случае, ты не захочешь оставить Замок?

Эвридика тоненько засмеялась, показав остренькие белые зубки.

— Что ты, дурачок! — Она сделала паузу, от которой сердце певца екнуло — не захочет. — Конечно же, я уйду с тобой. Я люблю только тебя. Мне нет дела до Замка и всех этих вельмож. Ведь ни один из них не питает ко мне чувств, которые заключены в твоем сердце.

— Даже барон д’Эргвиль?

Румяна не смогли скрыть того обстоятельства, что Эвридика покраснела.

— Он любезен со мной, но не более. И он безразличен мне. Хотя… — Эвридика замялась. — Хотя здесь очень неплохо. Может быть, нам остаться здесь? Уверена, граф Полидем будет рад, если ты согласишься жить в Замке.

Орфей покачал головой. Он хотел объяснить, что певец лесов и лугов не может жить заключенным в башне, пусть даже эта башня стоит посреди рокочущего моря и сделана из чистого золота. Певцу нужен простор, стены ломают голос, низводя его до хрипоты и писка. Орфей собирался сказать все это, но не успел. Расфранченный дирижер взмахнул палочкой, и раздались первые аккорды. Эвридика заторопилась.

— Милый, мы договорим позже. А сейчас я должна идти.

С этими словами девушка упорхнула вниз в переплетение сверкающих одежд, где ее поджидал победоносно улыбающийся маркиз д’Эргвиль. Звуки инструментов переплелись в ритмичный хаос, порождая примитивную мелодию. Сотни разноцветных пар возобновили кружение по залу. Раз–два–три, раз–два–три–па. Раз–два–три, раз–два–три–па. Орфей молча с тяжелым сердцем взирал на это кружение; и чувствовал, что в душе его рождается пустота. Ему стало тяжело, и он оперся рукой на золоченую спинку графского трона. Стоявший слева стражник косо взглянул на оборванца. Он намеревался сделать ему замечание, но наверх уже поднимался граф Полидем.

С улыбкой кивнув Орфею, граф занял свое место. Какое–то время он молча рассматривал причудливый калейдоскоп, образованный яркими одеждами танцующих, затем повернулся к певцу и поманил его пальцем. Орфей послушно нагнулся.

— Поговорили?

В голосе графа не было любопытства, лишь формальный вопрос. Орфей понял, что граф наблюдал за ним.

— Да.

— И что же?

— Эвридика согласна уйти со мной.

— Вот как? — на этот раз граф, похоже, удивился. — Надеюсь услышать то же самое из ее уст.

— Она подтвердит мои слова, граф Западного Побережья.

— Надеюсь, — вновь повторил Полидем.

В бархатных глазах графа играли багровые демонические огоньки. Он задумчиво коснулся рукой острого клинышка бородки.

— Ты ведь сам не веришь в это.

Орфей не возразил. Граф воспринял его молчание как свидетельство своей правоты.

— Она не пойдет с тобой.

— Лишь в том случае, если ты силой воспрепятствуешь этому! — резко воскликнул Орфей.

— Что ты, певец. Игра, предложенная тобой, мне по вкусу. Я заронил в твое сердце сомнение. Человеку свойственно сомневаться. Сомнение — вот в чем главное зло человечества. Даже в минуты величайшего счастья человека грызет червь сомнения, твердящий одну–единственную песню — а не есть ли настоящее счастье лишь пролог к грядущим бедам. Ведя на приспущенном поводу коня, человек то и дело оглядывается, проверяя, не оставил ли тот своего хозяина. Покидая надолго дом, муж искоса смотрит на жену, а не готовится ли она принять на супружеское ложе сладострастного соседа? Не всякий полководец рискнет выйти вперед, чтобы возглавить атаку своего войска. И не из страха перед вражеским мечом. Он опасается судьбы Антония, покинутого своими легионами. Человек сомневается и оттого несчастлив. Человек опасается признаться в любви своей возлюбленной из страха, что она посмеется над ним. Друг опасается поделиться сокровенным с другом, ибо сомневается — а существует ли дружба вообще. Недоверие и мнительность правят миром. И посему я отпущу вас, но поставлю одно условие. Ты покинешь Замок первым, Эвридика будет следовать за тобой чуть поодаль. И если вдруг ты обернешься, чтобы убедиться, а не остановилась ли она, не повернула ли обратно, мои люди немедленно разлучат вас. Эвридика вернется в Замок, а ты пойдешь своей дорогой. Это и есть мое условие.

— Оно жестоко, граф.

— Конечно. Как и все в этом мире. Смерть сомнению! Да здравствуют решимость и непреклонность! Человек не вправе всю свою жизнь оглядываться назад, проверяя, а не отбился ли он от стаи. Человек должен быть уверен в своей силе, и тогда стая никогда не отобьется от него. Ты согласен со мной, поэт?

— Нет, это слишком жестоко.

Граф усмехнулся, образовав на щеках симпатичные ямочки.

— Ты заставляешь меня повторяться. Жестокость определяет лицо мира. Это главная его сторона. Жестокость есть первое выражение незыблемости и постоянства. Сомнение есть апокалипсис незыблемости и основа слабости и страха. Ты должен изжить в себе глупый страх перед грядущим. Ведь ты певец, ты голос тысяч и тысяч. И ты не имеешь права проповедовать сомнение и страх. У тебя есть выбор — либо ты принимаешь мои условия и получаешь право уйти с Эвридикой, либо она остается у меня.

— Я принимаю твои условия! — закричал Орфей столь громко, что голос его заглушил шквал звуков.

А пары продолжали скользить по влажному мрамору пола…

Они покинули Замок на рассвете. Рядом с шедшим впереди Орфеем шагали два закованных в доспехи стражника, сотрясавшие воздух грохотом металла. Позади должна была идти Эвридика.

Орфею позволили взглянуть на его возлюбленную в последний раз в воротах Замка. На Эвридике было выцветшее льняное платье, а привыкшие к мягкому сафьяну туфель ножки осторожно ступали по усыпанной соломой и конским навозом земле. Неподалеку стояли несколько придворных, среди которых был и барон д’Эргвиль. Он пристально смотрел на Эвридику, та же бросала на своего кавалера быстрые, словно случайные, взгляды, и Орфей вновь ощутил, как медный обруч сдавливает ему сердце.

Взошло солнце. Герольд махнул рукой.

— Иди! Граф ждет тебя у подножия скалы. Там конец твоему испытанию. И помни, стоит тебе обернуться, и девушка вернется в Замок!

Орфей кивнул — он помнил — и зашагал вниз по розовеющей в сиянии первых лучей дороге.