1612. «Вставайте, люди Русские!» - Ирина Измайлова

Немец несколько мгновений размышлял, потом произнес с сомнением:

— Ты был назначен в караул вместе с поляками, значит, служишь в польской хоругви и в польском полку, — проговорил он. — А это означает, что они оказывают тебе особое доверие.

— Да ничего подобного! — воскликнул Якоб и тотчас, приняв самое сосредоточенное выражение лица, в очередной раз отозвался на оклик стоявшего возле пороховых погребов караула. — Я попал в польский полк почти случайно: пришел сюда еще с несколькими парнями: наша-то хоругвь при взятии Смоленска была вся перебита и мы не стали ждать, покуда Вейер переформирует полк, а просто ушли к Москве с каким-то обозом. А тут как раз формировали гарнизон, или переформировывали — поляков вообще невозможно понять, как они устраивают свое войско! Ну вот, мы пришли, и нам тут же предложили занять свободные места. Мне это место и досталось, потому как я очень неплохо говорю по-польски. Где тут особое доверие-то? Да, они в грош не ставят нас, наемников! Только норовят сунуть в те места, где вернее всего убьют. Так что я даже обрадовался, что попал в хоругвь к ляхам, а не к своим. Но сейчас меня уже тошнит от этих чванливых зазнаек…

— Ну-ну! — голос Хельмута по-прежнему выдавал сомнение. — Да ладно, что там, сам такой был? Тоже на них под Смоленском насмотрелся! Хотя, по-настоящему, твои речи убедительно звучат. Но было бы еще убедительнее, если бы ты таким образом не пытался спасти свою жизнь, дружище!

— А что в том плохого? Конечно, я хотел бы остаться в живых, как и любой из вас. Служить русским мне уже приходилось: я ведь был в армии Делагарди и неплохо колотил ляхов, пока армия не стала разваливаться на глазах и половина наемников не перебежала к тем же ляхам. Ну, и я перебежал, а куда было деваться? Вы-то с приятелем к кому нанялись? К русским ведь?

— Я сам русский! — сказал Михаил. — А служим мы в ополчении у князя Дмитрия Пожарского. Подойдет?

Швед живо обернулся к воеводе:

— Я бы не против. В самом деле — возьмете?

— Посмотрим, — Шейн обменялся с Хельмутом выразительными взглядами. — Пока об этом рано говорить, потому что умереть, приятель, вскоре можешь не только ты. Пожалуй, мы в такой же… ну, почти в такой же опасности.

Разговаривая, они подошли к монастырю. Его освещенные фонарями ворота нарисовались в круговерти постепенно разыгравшейся вьюги как-то сразу, словно их не было, и вдруг они появились. Будто в сказке. Тем более, что и вокруг все казалось сказочным: тускло освещенная, довольно широкая площадка перед монастырской стеной, старательно расчищенная от снега, так что по краям ее высились солидные сугробы, но уже вновь заметенная, занесенная поземкой и начавшим усиливаться снегопадом.

Сами монастырские стены и купола храмов за ними уже не виднелись, а угадывались в темноте, когда кусочек луны вдруг показывался меж облаками.

Этот монастырь когда-то, двести пятьдесят лет назад, выстроил Великий князь московский Иван Калита, тот, что расширил Кремль и обнес его новыми мощными дубовыми стенами. Обитель и ее храмы тоже были тогда из дерева и, спустя несколько десятков лет, почти дочиста сгорели. Их возвели снова, потом они вновь пострадали от огня, и вот уже великий Государь Царства Московского Иван Четвертый, прозванный Грозным, перестроил Кремль и монастырь в камне, призвав для строительства церквей итальянских архитекторов. Храм во имя Архистратига Михаила, прекрасный, белокаменный, как ныне и почти все здания Кремля, возвышался и царил над другими постройками обители, вызывая восхищение даже у иных поляков, которым не нравилась Москва и все, что в ней было — но не признать великолепия этого каменного чуда не могли и они[39].

У ворот стояли двое стражников с пиками, третий же прогуливался взад и вперед вдоль стены. Все они были облачены в широкие бурнусы, наброшенные поверх тулупов, но, тем не менее, успели замерзнуть и встретили смену караула громкой бранью.

— Еще чуть дольше, и мы тут превратились бы в три больших сугроба! — рявкнул старший караула, у которого на пике болтался флажок десятника. — Хорошо сидеть у теплой печи, да? А может, вы развлекались с какой-нибудь русской замарашкой? Куда как приятно! Чтоб вас самих сменили только на заре и у вас отмерзло то, что вашей красотке так понравилось!

— Ладно, ладно! — примирительно воскликнул Якоб.

— Ни с кем мы не развлекались. Просто рассчитывали приехать верхом, а ротмистр взял и не дал нам лошадей. Ему их, видите ли, жалко! Чем же мы виноваты? И так почти что бежали.

— Это ты, что ли, Ольсен или как тебя там? — фыркнул десятник. — Ну, тогда понятно… Послали в караул шведов, а они народ неторопливый, никогда никуда не спешат. Мы, кстати, тоже сюда пешком шли.

— Так ваша хоругвь квартирует в Кремле, а мы-то топали из Китай-города! — продолжал отбиваться Якоб, решив пропустить мимо ушей оскорбительный тон и слова десятника. — И товарищи мои по караулу не шведы, а поляки.

Он назвал имена и номер хоругви, как делал это перед тем уже с десяток раз.

Тем временем Хельмут подошел вплотную к Михаилу и прошептал ему на ухо:

— Кажется, у нас начались неприятности! Узнаешь десятника?

— Пока ты не спросил, я еще сомневался. Вот лихо! Тот самый забияка, которому ты на постоялом дворе обрубил усы!

— Вот-вот. И как только мы окажемся на свету, он нас тоже узнает. А не оказаться невозможно: мы должны при них занять караул. Вблизи вроде бы никого, но за воротами наверняка тоже есть дежурные.

— Я кое-что придумал! — шепнул воевода, видя, что перебранка Якоба с десятником подходит к концу и сейчас внимание всей троицы поляков перейдет на них с Хельмутом. — Помоги мне…

Неожиданно Шейн посмотрел куда-то в сторону и схватился за висевший на боку пистолет:

— Эй, кто там? — завопил он, удивительно точно копируя польский выговор (возможно, караульные решат, что он просто из какой-то окраинной провинции). — Что ты делаешь?! Выходи на свет!

— Лазутчик! Держи! — крикнул Шнелль, сразу поняв и оценив хитрый замысел товарища. — Э-э-э, да их там двое! Отзовитесь, или подстрелим!

У него, возможно, получилось не так чисто, как у Михаила, но караульным было уже не до чистоты произношения. Все трое невольно обернулись туда, куда указывал воевода, однако кроме вертящихся снежных вихрей, ничего не увидали.

Шейн воткнул в снег пику, выхватил у Якоба фонарь и, грозно шепнув ему: «Давай за мной!», — бросился во тьму, потрясая пистолетом. Мгновение помедлив, за ними побежали и двое поляков из караула: им слишком надоело мерзнуть. А возможность поймать пробравшегося в Кремль лазутчика (ведь уже бывало такое!) сулила хорошую награду.

Шнелль остался на месте, как, впрочем, и десятник, возможно, сразу заподозривший неладное, однако все равно глядевший вслед кинувшимся в темноту товарищам.

— Да кого вы там увидали? — недовольно произнес он спустя несколько мгновений. — Нет там никого. А если кто и бродит, то почему обязательно лазутчики? Скоро уже тени бояться станем! А Ольсен мне наврал: ты-то уж точно по выговору не поляк!

И он наконец повернулся к Шнеллю и посмотрел ему в лицо.

Трудно передать выражение, которое появилось на широкой физиономии пана десятника, очень забавно украшенной короткими усами, почти вертикально торчавшими по обе стороны носа, когда он вдруг узнал Хельмута. От изумления и ярости поляк на миг лишился дара речи, а в следующее мгновение уже ничего сказать и не смог бы. Последнее, что он увидел, была ослепительная белозубая улыбка немца. Она сверкнула ярче тонкого лезвия кинжала, который Хельмут с обычной своей быстротой выдернул из-за пояса.

Спустя короткое время из темноты показались Михаил и Якоб. Они шли спокойным шагом, неторопливо переговариваясь на ходу.

— Не поймали? — нарочито громко спросил Хельмут, полагая, что по ту сторону ворот их могли слышать.

— Поймали-поймали! — со смехом отозвался воевода. — Наши оказались. Напились, как свиньи, и притащились вместо Китай-города сюда. Вот дурни! В такой мороз можно и насмерть замерзнуть, если долго проболтаться.

Подойдя, он мотнул головой назад и произнес уже шепотом:

— Будем надеяться, что в ближайшее время караул там не пройдет. А где пан короткоусый?

— Ему теперь тепло! — сообщил немец и выразительно указал глазами на ближайший сугроб.

— Прошу прощения! — вмешался Якоб. — Но если я пока что с вами, значит, вы все же решили меня нанять, да? Когда господин русский расколол этим двоим головы рукояткой пистолета, я, право, был уверен, что сейчас стану третьим!

— Уверен ты не был, — усмехнулся Шейн. — Не то б пытался сопротивляться, либо побежал бы. А ты стоял, точно столб.

— Да я и ахнуть не успел! И потом, какой смысл бежать или сопротивляться, когда ваш пистолет еще не был разряжен?