Соло для влюбленных. Певица - Татьяна Бочарова

Она сидела на высоком, мягком стуле перед его столом, чувствуя, как от волнения трясутся коленки. В этот момент она уже твердо знала, что хочет здесь работать, хочет во что бы то ни стало, любой ценой. Ей нравилось здесь решительно все: и само помещение с гулким вестибюлем и огромным концертным залом, нравился репертуар, который ей продемонстрировали, перед тем как она спела свою программу, даже неизвестные мужики тоже нравились, не понятно отчего.

– Значит, вот что, – задумчиво протянул Котов, упираясь взглядом прямо в дрожащие Милины коленки, обтянутые черными капроновыми колготками. – Как вы поете, нас устраивает. Но мы должны посмотреть на вашу пластику, проверить наличие артистизма. Ведь это, так сказать, совершенно новый проект, требующий иного подхода к солистам и… – он поднял глаза и посмотрел на Милу в упор. Ей стало все ясно. Она столько раз видела эти взгляды, когда приходила устраиваться в хоры. Тогда она делала вид, что не замечает их, и ей доставалось место в третьем ряду в партии вторых сопрано. Теперь она решилась. Уйти отсюда ни с чем Мила не могла – это был ее последний шанс. Двадцать три года, если сейчас не начать карьеру сольной певицы, то дальше об этом и думать нечего.

– Что я должна сделать? – Она спокойно выдержала взгляд заместителя главрежа, изящным движением поправила прическу, закинула ногу на ногу.

– Завтра заедете ко мне домой. Мы порепетируем… ну, скажем, из «Тоски». Согласны?

– Согласна, – Мила кивнула.

Котов даже не потрудился вспомнить, что партия Тоски – сопрановая, в то время как молодая певица пришла прослушиваться на меццо-сопрановые роли.

Назавтра Мила поехала к Котову, провела у него три часа и получила контракт сроком на два года.

Она считала, что поступила правильно. Работа была интересной, ни в какое сравнение не шла с ее прежней деятельностью, к тому же вскоре выяснилось, что «Опера-Модерн» вовсе, не бордель и не стриптиз-клуб, а серьезный и набирающий популярность театр. Миша Лепехов казался Миле святым, лишенным напрочь всяческих мужских притязаний, живущим лишь искусством и заставляющим жить им всю труппу.

Пришло время выбирать солистку на роль Полины в «Пиковой даме», и опять Котов намекнул Миле, что может посодействовать ей в том, чтобы партию получила именно она. От него, Славки Котова, в ту пору зависело многое, почти все. Он всецело распоряжался спонсорскими деньгами, так как Лепехов, бывший не от мира сего, ничего не смыслил в финансах.

Мила снова съездила к Котову домой и получила роль в опере Чайковского. А дальше пошло-поехало по проторенной дорожке. Котов проработал два года, его сменил другой помощник главрежа, Дмитриев, здоровенный, толстый мужик, имевший три подбородка. Мила и с ним без труда наладила отношения.

Со временем ей перестала быть необходима администраторская поддержка – театр встал на ноги, Мила распелась, Лепехов привык к ней, полюбил и сам давал главные роли. Но ее уже закрутило. Она переспала со всеми в труппе, не обошла вниманием хор и оркестр, словно стремясь наверстать упущенное за то время, когда она так страдала, так любила одного своего Сережку и была ему верна.

Сын подрос, пошел в школу, Мила неплохо зарабатывала. Шиковать, конечно, не приходилось, но на приличную жизнь хватало. Словом, черная полоса наконец-то отступила от Милы, давая ей возможность вздохнуть полной грудью. Лишь иногда, в основном ночами, Миле казалось, что к ней прилипло что-то мерзкое, неотвязное, от чего хочется освободиться, отмыться, но сделать это невозможно.

Она старалась не сосредоточиваться на таких ощущениях и наутро продолжала веселиться, полагая, что клин вышибают клином.

Так прошло три года, и в труппу пришел Артем. Едва увидев его, Мила решила, что через небольшое время и он станет ее любовником. Он имел интересную внешность, красивую, могучую фигуру, строгие черты лица и сразу понравился всей женской половине труппы. Однако через пару недель мнение о новом баритоне в коллективе изменилось. Артем упорно не шел ни на какие контакты, кроме деловых, улыбался мало и скупо и, казалось, не замечал, сколько рядом хорошеньких, прекрасно сложенных женщин. Это особенно злило последних, потому что у Королькова даже семьи не было. Он был холост и свободен, как вольный ветер, но свободу свою никак не использовал.

Милу вскоре Артем стал раздражать. Она, ради спортивного интереса, сделала пару попыток раскачать его, но все без толку. После этого она перестала его замечать. До того самого момента, пока не выяснила, что они, оказывается, соседи.

Выяснилось это случайно, как всегда и бывает. Москвичи годами живут рядом и не знают друг друга в лицо. Мила и Артем столкнулись нос к носу на остановке троллейбуса, проработав в театре вместе больше года. Оба были немало удивлены, но доехали до работы вместе, и Королькову ничего не оставалось, как включиться, хотя бы отчасти, в беседу с Милой. С тех пор по странной прихоти судьбы они начали встречать друг друга регулярно – во дворе, в магазинах, на остановках, даже в химчистке. Эти случайные встречи заставили Милу взглянуть на Артема под другим ракурсом. Она стала замечать, что в театре он бывал другим, более официальным, более неприступным, отстраненным от окружающих. Тот Артем, которого она видела выходящим из дверей булочной, который ехал с ней рядом на передней площадке троллейбуса или гулял во дворе с грозного вида псиной, был иным. Маска, которую он надевал во время репетиций, слетала, и выглядел он усталым, потерянным, погруженным в какие-то одному ему ведомые размышления. Даже его постоянное молчание не казалось больше Миле надменным и неприветливым, а, напротив, стало вызывать у нее сочувственное понимание.

Она и сама не заметила, как мысли об Артеме стали привычными в ее существовании. По утрам, выходя из дома, она невольно оглядывалась, не покажется ли поблизости знакомая атлетическая фигура. Если этого не случалось, то, придя в театр, Мила первым делом разыскивала взглядом Королькова, засевшего где-нибудь в углу в одиночестве или в обществе еще нескольких таких же нелюдимых, как он сам. Только обнаружив Артема на месте, она успокаивалась и приступала к текущим делам.

Она долго не отдавала себе отчета в том, что значат эти неотступные мысли о постороннем в общем-то человеке. Не могла, не хотела признаться себе, что ее еще может что-то всерьез волновать. И только приход в театр Ларисы заставил Милу сказать себе жестокую правду.

Она сразу заметила, что он изменился. Неуловимо для окружающих, но совершенно очевидно для нее, Милы, изучившей в деталях каждый его жест, мимику, интонации голоса. Она видела, как оживало его лицо, когда Лариса бывала рядом, видела его взгляд, которым он неизменно провожал ее.