Конец "Зимней грозы" - Георгий Ключарев

А вот и двенадцатое декабря! «Почти не испытывая противодействия врага, достигли рубежа шесть километров северо-восточнее Верхне-Яблочного. Часть сил обеспечила стык с двадцать третьей танковой дивизией в районе Тилякова… В обороне русских пробита брешь шириной в тридцать километров…» Дальше пишут о наших якобы колоссальных потерях, но тут же отмечают, что основная цель — захват переправ на Аксае — не достигнута! Ссылаются на обледенелые скаты холмов. Это старый прием! А вот второй день наступления, тринадцатое декабря: «…Переправили через Аксай передовые подразделения. Танк оберста Гюнерсдорфа обрушил переправу. Тягачи его не вытянули. Через сутки строили новую, рядом». Мы с Козелковым слышали! «Решили атаковать Верхне-Кумский теми силами, которые успеют переправиться…» Заспешили, из графика вышли!.. Так, пятнадцатое декабря! Пишут об обстреле нашей артиллерией переправ через Аксай… «Создали плацдарм на правом берегу Аксая глубиной десять километров. Присутствие русских везде…» Теряются в догадках, где наши главные силы: между Рычковским и Доном или правее, против их двадцать третьей дивизии? Да, плохо у них армейская разведка работает! — усмехнулся Кочергин. — Пишут о какой-то там нашей третьей танковой армии. «…Контратака взвода вражеских танков с высоты семьдесят девять и девять два километра северо-западнее Заливского…»

— Так это ж Ибрагимов! — оживился Бережнов. — Теперь интереснее пойдет.

— «…Атака батальонов гауптманов Унрейна и Ремлингера…» Помните, Хаген говорил, это мотопехотные части по ту сторону Аксая? «…на Водянский захлебнулась из-за неожиданно сильного вражеского огня. Ремлингер перешел к обороне и в течение дня подвергся сильным атакам».

— Всыпали, значит, мы им за Аксаем… Признаются!.. — засмеявшись, закашлялся от табачного дыма Бережнов.

— Силен наш генерал! — откинулся назад Орлик, напряженно слушавший перевод. — Вокруг пальца немца обвел! Ну дальше, Юра, дальше давай!..

«Ишь ты — Юра! — удивленно поднял глаза Кочергин. — Посмотрим, надолго ли!»

— «…Утром Водянский взять не удалось, — продолжал он. — Две пехотные дивизии русских, отброшенные от Котельникова, при поддержке частей третьей танковой армии нанесли удар по поселку…»

Бережнов и Орлик грохнули одновременно.

— Ну, Мюнхгаузены! — вытер платком слезу подполковник. — Борзописцы! Если бы у нас еще и танковая армия была, мы Берлин бы взяли! — снова зашелся в смехе Бережнов.

Смеялся и Орлик, и Кочергин.

— Порадуй нас, Кочергин, еще чем-нибудь в этом роде, — наконец успокоился подполковник.

— «…Чтобы вновь получить свободу рук, Гюнерсдорф решил атаковать сразу оба поселка на левом берегу Аксая: Заливский и Водянский. Он отклонил предложение командира дивизии генерала Рауса поддержать танками атаку Ремлингера…» Во как у них: «отклонил!..» «…мотивируя это яростными атаками врага на Верхне-Кумский… Ремлингер вновь был контратакован русскими и, так же как и утром, не взял Водянский… С большими потерями для русских удержаны ранее занятые нами населенные пункты».

— Стало быть, Верхне-Кумский и Восьмое Марта, — уточнил лейтенант. — «…Оберет все время находился на передовой линии, лично вел роты в бой… Противник был очень и очень силен, имел хороший боевой порядок и соблюдал маскировку… Из семи танковых рот Гюнерсдорф пять, находившихся в Верхне-Кумском, направил против приближающегося с севера врага».

— Это верно, наша пятьдесят девятая бригада с ее танковым полком имеется в виду, — поднял голову Кочергин.

— «…Проблемой стал вопрос об автомашинах, не вернувшихся с Аксая… По-видимому, русские на какое-то время перекрыли пути между переправами и Верхне-Кумским, так как в развернувшемся танковом сражении позиции противника очень быстро менялись, а возможность поддержки была крайне ограниченной…»

— Постой, Кочергин! Это надо учесть. Спасибо немцам за совет… — что-то обдумывая, с расстановкой заговорил Бережнов. — Знаешь что, Орлик? Завтра, да какое там завтра, сейчас мы с тобой позаботимся, чтобы тот совет даром не пропал. Много там еще?

— Нет. Сейчас я.

«…Верхне-Кумский подвергался сильному обстрелу танков, минометов, пулеметов…»

— Отдельный стрелковый включился, — предположил Орлик.

— «…Точных данных о противнике нет. Особенно сильный огонь велся с севера и северо-востока… Оберет Гюнерсдорф оставил две роты в поселке, а главным силам полка вновь приказал прорваться сквозь вражеское кольцо и нанести удар с фланга… Четырех рот для этого оказалось недостаточно, враг не был захвачен врасплох и с дальних дистанций открыл огонь. Большинство наших танков не могли отвечать на таком расстоянии. Мы могли рассчитывать на поражение Тэ тридцать четыре только с дистанции тысяча метров и ближе, поэтому в первой фазе боя успешно действовали лишь тяжелые танки четвертой роты и позднее — восьмой… Фронт, перекашиваясь, медленно продвигался на северо-запад, достигнув ширины восемнадцати километров…»

— Ошибка! — поправил Бережнов. — Фронт больше, километров тридцать будет с учетом полосы их наступления по ту сторону железной дороги…

— «Дальнейшему его удлинению помешала балка Киберева, — продолжал переводить Кочергин, — находившаяся на левом фланге полосы наших действий… В начале, при потерях с обеих сторон, удалось оттеснить врага, однако русские действовали по строгой системе, в которой проявили себя мастерами. Чуть не за каждым русским танком на прицепе катилась противотанковая пушка, прислуга которой была на броне… В трудные для русских минуты боя пушки отцеплялись, и под прикрытием их огня танки отходили назад, перестраивались для новой атаки и начинали обходный маневр с другого фланга… Эта «игра» была отлично отрепетирована! Как цель противотанковые пушки были слишком малы и при хорошей маскировке почти незаметны, а по сравнению с танками стреляли более метко… Как только мы сближались с русскими танками на расстояние, с которого могли вести прицельный огонь, наши танки неизменно оказывались перед позициями противотанковой артиллерии… Весь горизонт на север и восток был заполнен русскими танками и позициями артиллерии…»

— «Весь горизонт!» Сколько ни совались к Мышкове, не вышло, стало быть, ничего, — хмыкнул Орлик.

— А почему? — повернулся к нему Бережнов. — Помнишь, в Саратове, когда к тридцатьчетверкам крюки для сорокапяток варили, смеялся кое-кто… Доморощенную-де тактику выдумываем! Танкам маневр стесним!

— А что ж могли и пресечь! — поддержал Орлик. — А как пригодилось? Немцы-то впервые на эту тактику нарвались!..

— Н-да-а!.. Много там еще, Кочергин?

— Все, — перевернул тот последнюю страницу. — И чернила не просохли. Слушайте концовку. «…Всюду вспыхивали желтые пятна орудийных выстрелов, и в наших боевых порядках горящие танки взвихряли столбы черного дыма… Это походило на трудно обозримое морское сражение… По радио мы получали категорические приказы дивизии — атаковать, но боеприпасов становилось все меньше. Под конец мы стреляли только осколочными снарядами… На большом расстоянии трудно было определить типы танков, и из-за смешения боевых порядков часто случалось, что мы обстреливали своих… Постоянные повороты затрудняли возможность ориентироваться по сторонам света. Нам помогал только цвет трассы танка оберста… Это была дикая мешанина…»

— Журнал надо переправить в корпус, — встал Бережнов. — Интереснейший документ!.. А почему полевых кухонь до сих пор нет? Кочергин, позаботься об этом: экипажи голодные. А мы с Орликом покуда подумаем о завтрашнем дне с учетом твоего перевода. Да, порадовал ты нас, спасибо! — крепко пожал он руку лейтенанту.

Побродив по обезлюдевшему, темному поселку, Кочергин не обнаружил действовавших полевых кухонь. Если они и встречались, то остывшие и с дочиста выскобленными котлами. Злой, тяжело переступая заплетающимися ногами, он вернулся к автобусу, сменил танкистом из дежурного экипажа вконец продрогшего и осоловевшего Мишу и, стараясь не потревожить Бережнова и Орлика на нижних полках, с трудом взобрался на второй этаж. Не успел заснуть, а его тут же начали расталкивать.

Ничего не соображая, Кочергин хлопал глазами: слепящий свет бил в окна.

— Извини! — увидел он перед собой Козелкова. — Откуда свалился?

— Э! Откуда. Почитай, с неба — едва там не оказался. А вообще-то из столицы нашей — Черноморова! Там чуток вздремнул. Сейчас храпану во все носовые завертки, пока не хватились.

— Что на Мышкове делал?.. Штаб корпуса разведывал?

— Не штаб — медсанбат. Раненых на трофейном автобусе туда возил. Разве Софье Григорьевне откажешь? К тому же мне генерал броневичок давно обещал. Поначалу-то в корпусе их целая сотня была! Так я сержанта, механика-водителя, взял и не зря — на броневичке возвращался!