Путь Крови - Михаил Павлович Игнатов

Зря только мучились. Ничего бы не изменилось, даже если бы он не проснулся сейчас от их шагов. Он и вскакивать не собирался. Отребье, которое грабило и убивало на дороге, можно, конечно, подчинить себе добрым делом и словом, но у него нет на это ни желания, ни времени. Он сломает их, заставит бояться его до мокрых штанов или оставит гнить в этих лесах.

Тени сгустились, замерли по бокам от него, медленно подняли руки вверх. Через миг руки рухнули вниз.

Один меч ударил в глазницу, Креод лишь в последний миг дёрнул голову, заставив клинок скользнуть по виску, другой ударил в грудь и тоже не пробил.

Третий дар Хранителей — крепость тела, который получают достойные гаэкуджи.

— Идар! Идар!

Завопил тот, что бил в голову, отскочил назад, запинаясь и падая на спину.

Придурки. Хмыкнул про себя Креод. Придурки, которые решили, что он прибавляет себе веса, называясь гаэкуджей. Ну да, Малый дом, в котором и настоящие идары обычно слабы, куда уж в них простолюдину получить третий дар Хранителей? Слепые придурки, которые не разобрали в прошлый раз, что стрела даже не достала до брони, снесённая в сторону четвёртым даром Хранителей — защитой от стрел, которой обладают только Возвышенные мечники.

Креод и не думал вскакивать, лениво посоветовал:

— Бить нужно сильней. Давай, ещё раз попробуй.

Один, и правда, попробовал. Зарычал, снова вскинул над головой меч и с хеканьем рухнул вниз всем телом.

Креод содрогнулся.

Вот этот удар был хорош. Креода прошило болью, когда меч с хрустом пробил ему грудину.

Мужик орал, дёргался, раз за разом наваливаясь на рукоять и вбивая клинок всё глубже и глубже.

Креоду было больно, а ещё его окатило запоздалым страхом. Рана в грудь, даже в сердце — не смертельна. Но рана в голову? Этого он не знал. Не стоит в следующий раз так полагаться на крепость тела, даже она не бесконечна, и не стоит так полагаться на свою живучесть Кровавого воина, она тоже имеет предел.

Мужик перестал дёргаться, вскочил, заплясал вокруг него, захрипел, заклокотал счастливо:

— Кончил! Я его кончил, по самую рукоять засадил! Хана идару!

Креод разрушил его радость:

— Ты торопишься.

Мужик охнул, прыгнул обратно к Креоду, пытаясь в темноте нашарить рукоять меча, но Креод больше не изображал из себя беспомощную колоду. Выгнулся навстречу мужику, отрывая себя и пришпиливший его меч от земли, поймал мужика за горло и вздёрнул перед собой.

Тот хрипел, бил кулаками и ногами, сбоку наскочил тот, второй, что бил в голову, а потом струсил ударить ещё раз. Креод встретил его ударом в грудь. Хрустнуло, промялось, страшно захрипело в темноте. Креод выдернул руку из влажного, ухватил содрогающееся, пытающееся упасть тело за руку и потащил к костру.

Бросил возле него, ногой отшвырнул толстый, источающий густой, едкий дым слой веток. Алые угли полыхнули, жадно потянули к себе воздух, замерцали, бросая на ночной лагерь багряные, неверные блики.

Креод стоял, освещённый их сиянием. Страшный, невозможный, с мечом в груди, который торчал из спины, истекая кровью, которая струилась по его рубахе.

Мужик, которого он так и держал за горло над землёй, захрипел, засучил ногами, вцепился руками в его пальцы, пытаясь разжать хватку, но лишь бессильно оскальзывался окровавленными руками.

Креод оглядел лагерь, задерживая взгляд на каждом из тех, кто так не хотел стать воинами Дома Денудо, оскалился, ощущая, как на губах пузырится кровь:

— Ублюдки! В ваши края пришла беда, реольцы разорили ваши земли. Вместо того чтобы честно работать, трудом и потом восстанавливая свои дома, вы решили заработать на чужой крови. Я показал вам ещё один путь, где вы будете убивать не беззащитных, а равных вам воинов, врагов, реольцев, получая за честную работу честные деньги. И что вы сделали? Вы попытались убить меня. Тупые и трусливые твари, которые даже не решились напасть на меня все вместе. Для чего вы сжимаете в своих руках мечи?

Тёмные, алые тени вокруг зашевелились, багровым заблистала сталь в их руках, словно жаждая крови.

Креод рявкнул:

— Тупые ублюдки! Любого, кто осмелится пойти против моей воли, ждёт лишь смерть!

Через миг он ударил того, кого так и держал на весу. Ударил страшно, вложив в этот удар всю свою силу, которую таил в себе.

Он пробил его насквозь. Рёбра выгнулись со спины, раскрылись отвратительным цветком, разрывая рубаху и выпуская наружу его кулак, а затем зажимая его своими острыми лепестками.

Мужик забился, захрипел страшно, надрывно, захлёбываясь своей кровью.

Но бился он недолго. Рана в груди Креода требовала заботы и его тело было сильней его воли — в темноте этого не мог бы никто увидеть, но Креод поглотил кровь и жизнь. Поглотил изнутри, из его же тела. Мгновение и кровь перестала литься из ужасной раны, перестала хлестать под кулаком Креода — сердце пробитого насквозь остановилось.

Креод всё же взял под контроль свою силу, не осушил тело до конца, вырвал из мертвеца руку, швырнул его влево, в троих, что успели миг назад шагнуть вперёд.

Быстро наклонился ко второму убийце, вздёрнул его перед собой. Жизнь ещё теплилась в нём, несмотря на смятую ударом грудь.

Креод повторил:

— Каждого, кто пойдёт против моей воли, ждёт лишь смерть.

Через миг он ухватил умирающего за шею и оторвал ему голову, обдав себя и костёр фонтаном крови.

И снова порадовался тому, что в темноте не видно, как кровь впитывается в кожу, даря силы.

Отшвырнул и это тело в сторону, приказал:

— Мечи в ножны, ублюдки. Мечи в ножны или я убью вас.

Возможно, в другом месте, в другое время, другого человека бы не послушали, но сейчас все видели перед собой лишь окровавленную фигуру с мечом в груди. Мертвеца, который не спешил падать и умирать, чудовище с невообразимой силой.

Половина просто швырнула мечи и топоры на землю, словно они жгли им руки. Вторая половина всё же трясущими руками сумела убрать их в ножны или засунуть за пояс. Не побежал никто, словно такая мысль и не пришла им в голову.

Креод кивнул и повёл взглядом по медленно пятящимся от него фигурам:

— Хённам Оглус, ты где? Выходи.

Одна из фигур вздрогнула, нерешительно шагнула вперёд, захрипела срывающимся голосом:

— Гос… Гаэкуджа Креод, эти двое сами, сами…

— Заткнись, хённам. Ты отвечаешь за каждого из своих подчинённых, за их поступки, за их бездействие, даже за их мысли, но о твоём наказании мы