Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

Когда люди борются за выживание, они делят мир на своих и чужих, и тогда изобретается слово «Отечество». Для женщины оно — надуманно, ее родина — вся земля «от Чили до Бретани»: «служит не отчизне, а жизни тихая безмолвная мать». Когда нет вражды между отечествами, то встает вражда внутри отечества, между теми, кто по-разному судит о нем и его путях, и такая вражда еще страшнее и кровавее. О России Шкапская пишет с любовью и ужасом:

Лай собак из поникнувших хижин

Да вороний немолкнущий крик,

И высоко взнесен и недвижен

Твой иконный неписаный лик.

Ты идешь луговиной степною.

Несносим одичалый твой взгляд,

И под жаркой твоею ступнею

Опаленные травы горят.

С непокрытым челом инокиня

Невозмогших отступных церквей,

Как на смуглых руках твоих стынет

Рудолипкая кровь сыновей.

Потрясая кандальные ковы,

В озареньи вечерних кадил

Ты влачишь свои вдовьи покровы

Над грядами их тихих могил.

Но Христос Невечерния Славы

Пречестных твоих мук причащен,

И краев твоей ризы кровавой

Поцелуем касается Он.

И преслаще сладкого дара

Для ноздрей Его неодолим

Поминальных твоих пожаров

Терпкий запах и горький дым.

Отношения с богом у Шкапской сложные и недоговоренные. Это к нему относятся слова, давшие заглавие одной из ее книг: «Мы танцуем под барабан Строгого Господина» (из Елены Гуро). Она принимает долю Евы — рожать в муках; но она отказывается принимать долю сыновей, которые, убивая друг друга в мужских войнах, умирают раньше матери: «если ж надо так, боже милый, Ты до срока ее отзови». Об этом — ее поэма «Явь»: как вешают человека, а его жена и дети на это смотрят: «И как качался, / и как по ногам нагайкой, — / и как вот эти смеялись, / и как вот те на цыпочки подымались, / и как кресты на церкви не зашатались». Первый сборник ее стихов назывался «Mater dolorosa» («Богоматерь скорбящая»), а в одном из стихотворений, оставшихся в рукописях, мелькает стих: «На кресте распятая Мадонна». Если угодно, это центральный символ ее поэзии.

Читатель, который будет судить об этих идеях Шкапской, пусть помнит, что к ним, наперекор общим мнениям, очень серьезно относились такие противоположные друг другу люди, как Максим Горький и Павел Флоренский. Б. Филиппов, автор предисловия к лондонскому переизданию стихов Шкапской, пишет (по-видимому, со слов брата поэтессы, прошедшего Соловки), что Флоренский предпочитал Шкапскую Ахматовой и Цветаевой — «по силе и эмоциональной насыщенности — при предельной краткости». А Горький с его невнятным культом Матери писал Шкапской о ее стихах (из Германии, 7 января 1923 года): «Тут говорится о Судьбах, о „Матерях“ Гете, о той глубине, которую скорее чувствуешь, чем понимаешь. Бог — тоже из этой глубины». И потом, 24 мая 1924 года: «Там, где правит голод, — мы имеем „цивилизацию“, там, где творит любовь, — культуру… Несправедливо, что человечеством командуют „цивилизаторы“, — отсюда именно трагическая путаница жизненных отношений. И не о „смягчающем влиянии женщины“ речь веду, а о необходимости для нее понять свою роль в мире — свою владычность, культурную — и духовную, тем самым — значительность. Об этом женщины никогда еще не говорили. Мне кажется, что Вы вполне вооружены именно для того, чтобы говорить об этом. Эта тема — если Вам угодно — в самом сердце современной действительности, которая жаждет крови — Вашей крови, понимаете?»

Пожелания Горького были несвоевременны: прошел год, и Шкапская перестала писать стихи. Резко, как отрубила. Письмо Горького было откликом на поэму «Человек идет на Памир» с посвящением «Заводу Сименс-Шуккерта в Берлине». Ни Памир, ни завод в поэме не присутствуют: и то и другое — символы. Памир — это природа, которую подчиняет человек, а завод — это общество, железное и жестокое, которое нужно человеку, чтобы подчинить природу. Из двух целей, о которых пишет Горький, Шкапская выбрала не культуру, а цивилизацию, из двух побуждений откликнулась последним решением на голод, а не на любовь. Что такое голод, Шкапская знала лучше многих.

«Выросла я в большой нищете в тех петербургских трущобах, о которых часто не знают многие называющие себя петербуржцами, — в районе Колтовских и Сурских, в непосредственной близости к общественной свалке городского мусора, которая для меня и для других детишек местной бедноты была источником существования… Выбраться из рядов люмпен-пролетариата гораздо труднее, чем оттуда». Может быть, краски здесь и сгущены, но так они сгустились в памяти Шкапской. Отец ее был мелкий чиновник на грошовой пенсии, душевнобольной, мать — в параличе, с 11 лет будущая поэтесса должна была зарабатывать на семью в семь человек: собирала кости и тряпки, мыла полы и окна, стирала, надписывала адреса на почте, дежурила в психбольнице, выступала статисткой по рублю за вечер, «зубами выгрызала» (по словам автобиографии) каждую полугодовую плату в училище, но училась так, что кончила гимназию на казенный счет как лучшая ученица. Потом поступила на медицинский факультет, дважды арестовывалась, по смягченному приговору («дело витмеровцев» — просветительского кружка с социал-демократическим уклоном) была с мужем выслана вместо Олонецкой губернии за границу. Первое время получала (вместе с другими высланными) стипендию от московского купца-филантропа; потом — война 1914 года, стипендия оборвалась, зарабатывала в госпиталях и эвакопунктах, летом — на виноградниках и рыбных промыслах, потом продавала киноафиши на бульварах; окончила курс в Тулузе с дипломом преподавателя словесности, год слушала лекции в Париже на факультете восточных языков (памятью об этом осталась книжка 1923 года «Ца-ца-ца»).

Стихи она писала смолоду, прошла через увлечение и Надсоном, и Северянином, но собственный стиль стала нащупывать лишь во Франции. В литературу ее толкнули два очень непохожих писателя: старый В. Г. Короленко и сверстник И. Эренбург. Ее очерки, описывающие французскую жизнь с непривычных, непарадных сторон, стали печататься в русских газетах.

Вернувшись в Россию в 1916 году, она стала разъездным корреспондентом петроградского «Дня»: «та же скитальческая жизнь, вызванная вечным внутренним беспокойством» (автобиография). Из сурово отобранных стихов французских лет составилась книга «Вчерашнее» (потом — «Час вечерний»), предисловие к ней написала Зинаида Гиппиус. Но книга не вышла, а «День» был закрыт большевиками. Гражданская война застает Шкапскую на Украине с двумя детьми, грудным и двухлетним; за год