Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Из окна третьего этажа я наблюдал за ним. Немцы задерживают его, но он заявляет, что он русский, и его пускают. И больше я сына своего не видел. Я остался сам среди огромной толпы. Шум, крик и плач заполняли весь зал, в котором я находился. Рядом со мной сидели племянник восемнадцати лет (сын моего брата) и его тетя и дядя. Состояние всех нас было отчаянное. Через час нас выгоняют на улицу, строят в ряды и палками избивают. Первый сильный удар в голову получает моя родственница…

Мелкий осенний дождь хлещет по нам весь путь… Люди идут измученные, обессиленные от голода; всякая грязь затрудняет хождение. По сторонам – немцы с автоматами. Выходим на мостовую, ведущую в совхоз «Красная Звезда». По дороге встречаем автомашины с немцами. Офицеры выскакивают из машин и наводят свои фотоаппараты. Толпа все двигается. Наконец приближаемся к совхозу. Небольшой мостик отделяет нас от совхозных построек – сараев. Как только переступаем мостик – сразу всем становится понятным, что их ожидает: на грязной от дождя земле валяются вещи, обувь, пальто, подушки, часы, деньги… Меня охватывает жуткое состояние, голова кружится, в глазах все мелькает… И чем дальше шаг, тем больше убеждаешься, что отсюда живым не вернешься. Мысли теряют свое нормальное течение. Хочется кричать, сказать всему живому свету, что творят с людьми «культурные и цивилизованные» немцы в XX веке… Ко мне среди толпы пробирается знакомая женщина-врач Гольцман со своей подругой. На красивых и тонких их лицах выражен страх и ужас… Обе они, опережая друг друга, говорят мне: «Вы видите, что здесь… Давайте уходить, скоро стемнеет, шаги свои будем задерживать, авось удастся уйти». Мы трое уже не спешим вперед, а медленно пробивая себе дорогу среди толпы, двигаемся в противоположную сторону. Немцы, которые стоят шпалерами, замечая движение, с криком хватаются за винтовки. Я получаю сильный удар прикладом… Спутниц теряю из виду и движусь, как пьяный, со всей толпой. Офицеры тщательно оглядывают проходящих… Вот впереди идет стройная молодая девушка, на ней шуба из дорогого меха. Немец наносит ей удар палкой по голове и приказывает сбросить с себя шубу. Растерянная и беспомощная девушка выполняет приказание… Я приближаюсь к воротам сарая. Из толпы выделяются несколько человек, которые бегут в разные стороны, их настигают пули, и они замертво падают. В сарае темно и жутко, людей полно. Зову племянника, родственников, но никто не отзывается. Понял я, что они в другой конюшне. Беспрерывный шум и крик продолжался всю ночь: плачут дети, прося хлеба, воды… Эта ночь была одна из страшнейших в моей жизни… Я понял, что все кончено, но жажда жить со всей остротой выдвигается на первое место. Мозг работает усиленно; перед тобой один вопрос: как сохранить жизнь и рассказать все виденное свету. Раздаются одиночные выстрелы, пули пробивают тонкие стены и ранят нескольких женщин. Мужчины успокаивают, ободряют женщин и детей, уговаривают быть стойкими и мужественно выжидать наступления утра… Наконец начинает брезжить рассвет. За стенами начинается движение. Все с большой тревогой ждут… Вскорости тяжелые ворота открываются. Немцы врываются в сарай с палками и выгоняют несколько десятков людей, строят в ряды и уводят. Через небольшое узенькое окошко я вижу, как эту группу подводят к противотанковому рву и из автоматов расстреливают… Тела людей, которые только что жили, мыслили, замертво падают в ров. Потом выводят вторую, третью группу, и с ними происходит тот же процесс… Крик, рев поднялся в сарае… Молодая, красивая девушка (соседка по квартире) бегает из угла в угол, хватается руками за голову, кричит, плачет: «За что это они так делают, я молода, я еще жить хочу». И скоро приходит ее очередь… Мозг не перестает работать, видишь смерть… И жажда жизни еще больше. Острая мысль пронзила мозг, вслед за нею выхватываю паспорт, рву его на мелкие куски. И когда в пятый раз открываются ворота, выбегаю первый и заявляю немцу: «Я – рус!» Злые, кровожадные глаза пронизывают меня. И на вопрос, как я попал в эту среду евреев, отвечаю, что я русский, а жена еврейка. Моя уловка удалась – немец отводит меня в сторону. Рядом со мной стоит еще одна женщина, у которой паспорт доказывает, что она украинка. Стоим оба окаменевшие, а мимо нас проводят группу за группой на убой… Тела, подкошенные автоматами, падают друг на друга. Все смешалось в этой могиле: раненые, мертвые, женщины, мужчины и дети. Падают люди друг на друга, заполняя постепенно глубокий ров. Вот идет племянник, лицо бледное-бледное, глаза тупо смотрят вниз, вот спешит, почти бежит его тетя с раскрасневшимся лицом, с распустившимися волосами, а через минуту бежит ее муж, издавая нечеловеческие крики, похожие скорее на рев… Сердце рвется на части. […]

Одесса и транснистрия

За что?

Воспоминания врача Лидии Максимовны Слипченко (Козман)[105]

Глубокоуважаемый товарищ [Эренбург], передаю Вам статью, написанную моей двоюродной сестрой, Лидией Максимовной Козман, по мужу Слипченко.

Л. М. – молодая женщина тридцати лет, еврейка, побывавшая у немцев на пороге смерти, спасшаяся и живущая сейчас со своей семьей в Новосибирске.

Она прислала мне свою статью с просьбой дать ей оценку. Пересылая статью Вам, я руководствуюсь следующими соображениями: драматическую одиссею сестры и некоторые литературные способности можно бы использовать для создания литературного документа, носящего свидетельский против немцев характер.

Осенью 1941 года Л. М. очутилась одна в Одесском гетто. Убедившись в неизбежности смерти, она вместе с несколькими другими товарищами по гетто приняла яд, от которого не умерла, а тяжело заболела. В больнице, куда она была отправлена, ей удалось получить паспорт на имя русской и бежать. В течение двух с половиной лет до прихода Красной Армии она работала на скотном дворе какой-то «экономии».

Л. М. – врач, мать восьмилетнего сына и жена украинца. Она выросла в ассимилированной семье, не была в партии и не может быть заподозрена ни в шовинизме, ни в тенденциозности.

Ее записки, воспоминания, соответствующим образом направленные и отредактированные, могли бы сослужить полезную службу внутри и вне нашей страны.

Прошу Вас сообщить свое мнение на этот счет.

Мой служебный телефон КО-21–90, доб. 26.

С этим вопросом на устах гибли сотни и тысячи ни в чем не повинных людей, немощных стариков, женщин и детей. Все эти люди мечтали высказать наконец этот вопрос вслух, получить ответ на него, узнать свою вину, если таковая существовала, и опровергнуть те нелепые обвинения, которые градом пуль сыпались на их головы. Но ответа они не получили и так и ушли с этим вопросом на устах в мир, где не было ни обвинителей, ни обвиняемых, ни наций, имеющих право на жизнь и не имеющих его.

Немногочисленным единицам удалось вырваться из жуткого кольца смерти и дожить до того, чтобы высказать всю свою боль и горечь вслух. Такой единицей являюсь я, и я считаю своим долгом спросить наконец от имени всех этих ушедших в могилу людей, которые никогда уже не получат больше возможности говорить: ЗА ЧТО?

Одесса, октябрь 1941 года. Жуткая атмосфера репрессий, убийств, истязаний[106]. Почти из каждой витрины магазина, киоска, лавки выглядывают фигуры повешенных, на каждом углу валяются трупы убитых с надписями: «Так будет покаран каждый, кто осмелится сопротивляться румыно-германскому командованию». Во дворах прячутся испуганные, бледные жители, страх царит на всех лицах. Приказы гласят: «За каждого убитого солдата будет расстреляно сто жителей, за офицера – двести»[107]. У ворот стоят бдительные дежурные, выискивающие шпионов, коммунистов, евреев.

23-е число. На воздух взлетает большое здание НКВД по Маразлиевской улице. Вместе со зданием взлетают восемь генералов румынской армии[108]. Вслед за этим по всему городу распространяются провокационные слухи о том, что здание взорвали одесские евреи.

Появляется знаменательный приказ: «Все лица еврейского происхождения – мужчины, женщины и дети – должны явиться для регистрации в село Дальник». Приказ должен быть выполнен, его выполнению активно помогают управдомы и дворники.

Сотни и тысячи евреев с детьми, собрав наиболее необходимые «вещи», потекли на регистрацию. Регистрация эта закончилась на кирпичном заводе против артиллерийских складов, который был подожжен вместе с находившимися там людьми. Тех, кому удавалось выбежать, вырваться из огня, здесь же убивали из пулеметов, расставленных вокруг зданий[109].