Медичи - Оскар Мединг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как и он меня знает, – отвечал Бандини. – Он знает также, что моя помощь в вашем деле нужнее его участия, так как я не боюсь взять оружие в руки и рискнуть жизнью за жизнь. Как видите, вы не много нового можете мне сообщить, а если бы я был врагом и изменником долгу перед родиной, мне стоило бы только пойти к Лоренцо и сказать ему то, что я говорю вам.
– Я не могу не верить вам, – сказал Франческо, – но помните, речь идет о жизни и смерти, и измена не останется безнаказанной.
– Знаю, – спокойно отвечал Бандини. – Моя жизнь в ваших руках, она и без того загублена. Несчастья преследовали меня, я беден и беспомощен, но могу отдать жизнь великому делу в сообществе равных мне людей.
– Вы бедны и признаете свою жизнь загубленной? – спросил Франческо.
– Это так с точки зрения света, который видит цену жизни только в богатстве. Я все потерял и так беден, что не знаю, чем буду питаться завтра, но я не забыл, что во мне течет дворянская кровь и я должен быть достоин моих предков.
– Не отчаивайтесь, – сказал Франческо, пожимая руку Бандини. – Такого человека, как вы, не должны угнетать мелкие заботы. Придите ко мне завтра, и вы будете избавлены от подобных мелочей, а если нам удастся освободить родину, то ваша жизнь получит большую цену, чём золото, которое и я презираю.
– Благодарю вас, благородный Франческо, – с кажущимся безразличием отвечал Бандини. – От вас я могу принять то, что не принял бы ни от кого другого… Ведь я вам дам больше, чем золото, которое судьба отняла у меня, а вам дала в изобилии. Теперь скажите мне, что надо делать. Дайте мне самое трудное и опасное, я на все готов.
– Сейчас вы узнаете. Вы пришли как раз вовремя, я жду друзей, и вы займете свое место среди них.
Вошел слуга и доложил, что гости собрались.
Франческо взял Бандини под руку и повел его через коридор в большой зал, где они застали многочисленное общество. Тут был Жакопо Сальвиати, брат пизанского архиепископа, очень похожий на него, худощавый, с таким же хитрым лицом; затем Жакопо Браччиолини, писатель, лет тридцати пяти, стяжавший себе уже некоторую известность, изысканно одетый, самодовольный и важный. С ним горячо разговаривал молодой человек духовного звания с бледным лицом и страстно горевшими глазами. Это был Антонио Маффеи де Вольтерра; другой аббат, Стефано де Баньоне, тоже не старше тридцати лет, был, напротив, приниженно скромен, с хитрым взглядом и постоянной слащавой улыбкой.
Наполеоне Франчези де Сан-Деминьяно только что пришел и почти свысока поздоровался с Жакопо Сальвиати. Ему было уже пятьдесят лет, но он старался сохранить моложавую внешность своими манерами, роскошным костюмом, маленькой бородкой и тщательно завитыми кудрями, что и удавалось ему до известной степени благодаря гибкой, стройной фигуре. Лицо его было поблекшим, а тонкие губы выражали холодную жестокость.
И Монтесекко был тут, он стоял в стороне, серьезный, угрюмый, по-военному держась за шпагу, и не вмешивался в разговор.
Наполеоне пошел навстречу входившему Франческо.
– Я рад, что вижу с вами Бернардо Бандини. Я знал, что он будет с нами заодно, и вы поймете друг друга.
Остальные недоверчиво посматривали на Бандини, но Франческо заявил, что он верит новому товарищу и ручается за него.
Потом он вышел и скоро вернулся со своим дядей Жакопо, которому все почтительно поклонились. Жакопо де Пацци, ему было около пятидесяти лет, считался главой дома не столько по своей плодотворной деятельности, сколько по годам и врожденной способности всегда вовремя сказать умное слово; вообще же он был кутила, сохранивший все страсти молодости и живший на широкую ногу, вопреки обычаям дома Пацци.
Он сел в кресло, все собрались около него, и Франческо заговорил.
– Я знаю, дорогой дядя, что вы так же, как и я, горько чувствуете иго, под которым стонет вся республика при незаконном владычестве Медичи. Мы все здесь собрались, чтобы свергнуть это владычество, для чего выработали план устранения обоих братьев, и уверены, что вы одобрите наше предприятие и поддержите нас своим советом. Поэтому я просил вас присутствовать при нашем собрании и обсудить наш план. Вы знаете здесь всех, кроме Жакопо Браччиолини, которого позвольте вам представить, и Бернардо Бандини, только что вернувшегося на родину. Они оба присоединяются к нам с полным убеждением, и, когда наше дело удастся, их заслуги, конечно, не будут забыты. Браччиолини и Бандини поклонились, причем Браччиолини сказал:
– Благородный Жакопо, граф Джироламо Риарио назначил меня состоять при его племяннике, кардинале Рафаэлло, который скоро сюда приедет, и напутствовать его моими советами, в чем он, конечно, часто будет нуждаться, так как еще не закончил свое образование, когда был возведен в высокий сан. Граф поручил мне сообщить о моем назначении Лоренцо де Медичи и просит его обращаться ко мне по всему, касающемуся кардинала, и ожидать здесь прибытия его преподобия. Я с великой скорбью узнал о положении в республике и еще больше опечалился, увидев, что надменный и честолюбивый Лоренцо даже не умеет сохранить достоинство своего положения. Флоренция должна быть центром искусств и наук, а Лоренцо окружает себя людьми без имени и значения, как этот Полициано и этот легкомысленный Калкондилас, за которыми нет других заслуг, как льстить ему. Я тем более рад присоединиться к делу освобождения Флоренции, что граф приказал мне во всем следовать указаниям благородного Франческо, который разделяет его взгляды по спасению республики.
Жакопо слегка наклонил голову, бегло и пытливо оглядел присутствующих, и насмешливая улыбка скользнула по его губам.
– У вас, конечно, благие намерения, благородные синьоры, – сказал он, – и, несомненно, было бы желательно, чтобы республика вернулась к своей прежней независимости, только я не понимаю, каким образом можно этого достигнуть. Вы хотите свергнуть Медичи – это трудное дело, так как за них весь народ над которым мы власти не имеем. Это надежнее всяких крепостей и стен, и вы не добьетесь ничего, кроме собственной гибели, а власть Медичи станет еще сильнее прежнего. Я об этом и слышать не хочу и прошу вас мне ничего не говорить.
Все с удивлением переглянулись, никто не ожидал такого решительного отпора. Франческо же сказал:
– Вы правы, дядя, что власть Медичи поддерживается народом, против которого мы бессильны, но толпа неустойчива и труслива. Если удастся уничтожить обоих братьев – а это несомненно – и подавить первые порывы толпы, народ скоро подчинится своим прежним правителям и так же радостно будет их приветствовать, как приветствует теперь бесправного выскочку… А когда кардинал Риарио прибудет сюда и архиепископ выйдет его приветствовать, Медичи должны будут с почестями принять его, что, при их тщеславии, они исполнят с особенным блеском. При таком торжестве легко захватить обоих братьев…