Пять из шести - Юрий Гулин

Мария Остроухова

Извините, товарищ майор, но свою часть истории я расскажу сама. Вот только придумаю с чего бы начать? Может с тихого подмосковного городка времен позднего застоя? Облупившиеся, почерневшие стены малоэтажных домов, тусклый свет редких зимних фонарей, пустые полки магазинов. Короче, дыра-дырой. Таких дыр вокруг столицы было понатыкано великое множество. Их даже провинцией нельзя было назвать. В провинции, какая-никакая, но жизнь. В этих городках жизни не было. Всю жизнь притягивал к себе, словно чудовищных размеров магнит, купающийся в море огней, праздности и роскоши (такого мнения придерживались все, кому не посчастливилось иметь прописку внутри МКАДА) Москва-город. "И на свет его лучей" спешили из дыр-городов в перенабитых электричках люди-мотыльки. У большинства, кто порхал по маршруту Дыра-Москава-Дыра с регулярностью раз в неделю: туда – за впечатлениями и товарами, обратно – сколько упру, у тех и крылышки были лишь слегка подкопченными, и холодильники полными. Меньшинство отчаянно пыталось прилепиться к этой огромной лампе и не сгореть. Везло не многим.

Сестричек-близняшек Машу и Катю Остроуховых между собой различала только мама. Всех остальных, включая отца, сестры обманывали с раннего детства, быстро осознав преимущество своего удивительного сходства. Будучи детьми, как и большинство их сверстников, они не считали свой городок дырой. В Москву ездили, как на праздник, и верили в папины слова: "Праздник не должен длиться вечно, иначе он превращается в будни". Повзрослев, папу усовершенствовали: "Если праздник превратился в будни – придумай себе новый праздник". Характеры у сестер были так же схожи, как и лица: оба заточены на достижение цели. Вот только цели у них были разные. Это выяснилось после того, как обе девушки одновременно выполнили норматив кандидата в мастера спорта по художественной гимнастике. К этому времени они уже осознали, что живут в дыре. Уходить от нее каждая решила своим путем. Катя поставила перед собой цель стать олимпийской чемпионкой. И, поначалу, двигалась к этой цели довольно уверенно. Выиграла "город", потом "область", на нее обратили внимание и пригласили на сборы, где она тренировалась в составе национальной сборной. Маша хотела стать разведчицей. Основной упор она сделала на изучение иностранных языков. Победила на городской, потом на областной олимпиаде и получила гранд на годичное проживание за границей для углубленного изучения языка. Гранд предоставила иностранная гуманитарная организация. Она же занималась размещением и осуществляла опеку над юной россиянкой весь период ее пребывания за рубежом. Очень быстро Маша поняла, что за спиной у "гуманитарной" организации торчат далеко не гуманитарные уши. Не будь у Маши принципов и очень может быть, что из нее получилась бы отличная Мата Хари. Но принципы у девочки были. Она желала стать исключительно Штирлицем (с поправкой на пол, разумеется). Потому на вербовку не поддалась, аккуратно обошла все расставленные ловушки а-ля секс, наркотики, алкоголь. Подобная рассудительность в столь нежном возрасте еще больше распалила желание иностранной разведки – помните про уши? – заполучить ее в ряды своих агентов. И Маша на свой страх и риск начала игру. В Россию она вернулась так ничего и не подписав, но и не от чего не отказавшись. Она не кинулась прямо из аэропорта на Лубянку, справедливо полагая, что за ней могут следить, а спокойно уехала в свой неприметный городок. И только там, через старого отцовского приятеля, по совместительству оказавшегося местным чекистом, передала в спецслужбы свой меморандум. Сочинение подмосковной школьницы поразило взрослых дяденек из контрразведки. Несколько исписанных четким почерком страниц содержали в себе не только подробное описание методов вербовки, не только словесный портрет и характеристику на каждого из агентов иностранной разведки, вступавших с ней в контакт, в них был дан общий анализ событий и предложена схема контригры.

Когда Маша, идя привычной дорогой из школы домой, неожиданно встретила дядю Колю, того самого папиного друга, через которого она передала свои заметки, то ничуть этому не удивилась. Чего-то подобного она ждала на протяжении последних нескольких дней. Потому, когда папин друг неожиданно пригласил ее посетить День рождения своего сына, который был на два класса ее младше, и с которым она почти никаких отношений не поддерживала, Маша лишь кивнула головой.

Вручив имениннику подарок и посидев для приличия за столом, Маша была препровождена дядей Колей в дальнюю комнату, где ее уже ждал мужчина с приятной, но совершенно не броской внешностью.

– Присаживайтесь, Мария, – улыбнулся мужчина. – Меня зовут Петр Петрович, я специально приехал из Москвы, чтобы поговорить с вами о вашем письме. Если вы не возражаете, я хотел бы услышать всю историю еще раз, теперь уже в форме устного рассказа.

Петр Петрович слушал Машу внимательно, делая пометки в блокноте. Иногда просил уточнить отдельные моменты.

Маша закончила и выжидательно посмотрела на Петра Петровича. Тот улыбнулся в ответ ободряющей улыбкой и спросил:

– Ну что, поговорим теперь без протокола? – после чего убрал блокнот в карман пиджака.

Маша робко улыбнулась, давая понять, что шутку поняла, и кивнула. Петра Петровича интересовало о Маше все: ее привычки и интересы, отношения с сестрой и родителями, со школьными друзьями и учителями. Спросил, чего она ждет от занятий художественной гимнастикой. Маша ответила, что не ждет больше ничего – все, что хотела, она уже получила. Очередной вопрос Петра Петровича, который был задан все тем же доброжелательным тоном, застал Машу врасплох.

– Мария, вы уже взрослая девушка, через год закончите школу. Ответьте мне честно: что вы думаете о ситуации в стране?

Маша подняла на Петра Петровича недоумевающий взгляд. Его глаза больше не улыбались. Они были строгими, а взгляд цепким. Маша подумала, что сейчас, возможно, решится ее судьба. Лгать этому человеку она не могла, да и не хотела, потому, набрав в грудь воздуха, выдала все, что она думала и про жизнь, и про власть. Она понимала, что говорит сбивчиво и слишком эмоционально. Оттого смущалась. Смущаясь, краснела и, как следствие, смущалась еще сильнее. Глаза она убрала еще в начале монолога, и посмела поднять их только, когда выговорилась. Петр Петрович смотрел на нее уже совсем не строго, скорее, участливо. "Похоже, я провалила экзамен", – подумала Маша, вновь опуская взгляд; ей стало себя жалко. Глаза предательски заблестели, но слезы она сдержала.

– У меня к вам остался последний вопрос, Маша, – услышала она голос Петра Петровича. – Нам показалось, что ваше письмо сродни заявлению о приеме на работу, это так?