Сталинская гвардия. Наследники Вождя - Арсений Замостьянов

Культ и болезнь

К началу 1960-х вся страна знала Брежнева в лицо. Он выделялся обаянием, нравился женщинам. Больше всего одобряли приход Брежнева к власти в 1964-м те, кто был недоволен нелепым внешним, неказистым видом Хрущева. Хрущев сетовал: «Мало, что он красавец, гроза баб, а как его люди любят… Леониду не надо бороться за власть, люди сами его толкают». Брежнев казался бравым и добродушным фатом. Он был обходителен с женщинами, это бросалось в глаза даже на официальных церемониях. Смотрел на них не мертвым глазом. Если в речах возникал «женский вопрос» (скажем, вполне протокольная ремарка, что необходимо смелее выдвигать женщин на первые места в партийной и хозяйственной работе) – по интонации было ясно, что он искренне симпатизирует слабому полу и знает толк в женщинах. Некоторых смущал налет мужской самовлюбленности. Костюм, галстук, одеколоны, прическа – все это много значило для Брежнева, он стремился к элегантности. Один мемуарист отметил: Брежнев не мог пройти мимо любой полированной поверхности, не полюбовавшись на свое изображение. Не случайно и Сталин в легенде, в которой, несомненно, есть доля исторической правды, назвал Брежнева «красивым молдаванином». Обаяние эпикурейца сыграло ключевую роль в карьере Брежнева!

Своему помощнику, Андрею Александрову-Агентову, Брежнев признавался: «Обаяние – это очень важный фактор в политике». Брежнев любил пофорсить, ввел в моду летние пиджаки-куртки, которые называл «тужурками». Уважал труд фотографов, приблизил к себе фотохудожника Владимира Мусаэльяна. Если нравился себе на фотографии – по-детски радовался, говорил: «Я здесь, как Ален Делон!». Из актеров считал похожим на себя еще и Вячеслава Тихонова. Боялся растолстеть, следил за весом. В 1950 – начале 1960-х он был полнее, чем в старости, когда увлекся плаванием, диетой и ежедневным взвешиванием. Свой вес он чуть ли не ежедневно записывал в дневник. На весах Брежнев не экономил. На даче Брежнева всегда имелись весы новейших моделей. Он часто менял весы, надоевший экземпляр передавал в больницу. Брежневский дневник демонстрирует нам образ истинного простого советского человека, который был заядлым хоккейным болельщиком, любил цирк, игру в домино и отдых у воды: «Завтрак. Бритье. Плавание. Сегодня заснул на качающемся снаряде на берегу», «Забили в косточки с Подгорным», «Днем немного погулял. Потом смотрел, как ЦСКА проиграл «Спартаку». Молодцы, хорошо играли!», «Михаил Евстафьевич прислал синюю рубашку с пуговичками до низу, но не шерстяную».

Была в Брежневе и бацилла мещанства, опасная в социалистическом обществе. В те годы эта бацилла распространилась и на широкие народные массы, увлекшиеся собиранием хрусталя, ковров и книг под цвет обоев. Сам Брежнев говорил на ХХV съезде: «Мы добились немалого в улучшении материального благосостояния советского народа. Мы будем и дальше последовательно решать эту задачу. Необходимо, однако, чтобы рост материальных возможностей постоянно сопровождался повышением идейно-нравственного и культурного уровня людей. Иначе мы можем получить рецидивы мещанской, мелкобуржуазной психологии. Этого нельзя упускать из жизни». В то же время ни в одной стране мира не было такого количества осмысленных, облюбованных домашних библиотек и замечательных коллекций, которые собирали простые советские люди (не миллионеры!), увлеченные стариной, филателией или бабочками… Брежнев не был Павкой Корчагиным, не превращал жизнь в тотальный трудовой подвиг. Любил развлечения – охоту, дружеские застолья, развлекательное кино. Грустил, когда врачи ограничили его рацион, на одном банкете жаловался Виктору Суходреву: «Я здесь есть ничего не могу… Приеду сейчас домой, там и покушаю: съем вареное яичко, две сосиски – вот и весь мой ужин». Любил телепередачи «В мире животных» и «Кабачок 13 стульев». Телевизионный кабачок считался эталоном пошлости и глянца по-советски. Помните, как манерно, по-кошачьи на всю Америку поздравляла с днем рождения президента Кеннеди Мэрилин Монро? Отметим: Брежнев не докатился до такого балагана. Все-таки коммунистическая мораль оказалась сильнее американской пуританской! Мы и представить не можем, чтобы какая-нибудь пани из «Кабачка…» (а все они не уступали Монро ни обаянием, ни броской силой кокетства) публично поздравила Брежнева в развязно эротическом стиле. Брежнев не превращал политику в шоу-бизнес. Хотя «в свободное от работы время» отдавал должное легкому жанру.

Усмирял ханжество Суслова, давая дорогу спорным кинокартинам. «Белорусский вокзал» заставил его плакать. «Кавказская пленница» – хохотать, повторяя шутку про украденного члена партии. «Белое солнце пустыни» восхитило: получше американских вестернов. Брежнев благословил и «Иронию судьбы» – нашу сокровенную новогоднюю сказку. Не попадись эти картины Брежневу – не избежать им нового тура утомительных цензурных правок. Вкус простодушного и жизнелюбивого человека. Это был представитель большинства на троне, тем и ценен. Именно поэтому «брежневская» массовая культура порождала эталонные образцы на 20—30 лет вперед. Это было искусство, сообразное народу в стране, где народу был сообразен генеральный секретарь, живший со смаком. Даже смертельно больной Брежнев, когда его привели на спектакль «Так победим!», громко отметил актрису Проклову: «А она хорошенькая!». Это был почти предсмертный возглас эпикурейца.

В середине семидесятых пропаганда взяла курс на культ Брежнева. Стремление сплотить общество, раздув популярность политического лидера, – это не новость. Даже на пике бюрократических восторгов «лично Леонидом Ильичом» телевидение показывало его не столь настойчиво, как нынешний российский властный тандем. После семидесятилетнего юбилея Брежнева почти ежегодно выходят документальные фильмы о нем – такие, как премированная «Повесть о коммунисте» с диктором Смоктуновским – фильмы патетические и задушевные. Особенно удался фильм, в котором дикторский текст читал Вячеслав Тихонов – любимый актер Брежнева в последние годы. Брежнев восхищался Тихоновым и в «Семнадцати мгновениях весны», и в «Белом Биме, Черное Ухо». Он же, как чтец, выразительно исполнял брежневские воспоминания.

Тогдашнюю программу «Время» стали называть «И это все о нем – и немного о погоде». Такая беда: чем хуже выглядел Брежнев, чем сложнее было ему говорить – тем пышнее были славословия. Недуги одолевали. Скрывать их было нельзя – и Брежнев иногда откровенничал даже с иностранными партнерами. То ли расхолаживал их, накапливая силы, то ли пытался сдружиться. Жискар Д’Эстен относился к советскому вождю с уважением. По его воспоминаниям видно, что Брежнев произвел на француза сильное впечатление: «Мы садимся в громадную черную машину Брежнева, и кортеж неспешно отправляется в Москву. Наши переводчики сидят напротив нас. У меня теперь новый переводчик. Молодая женщина русского происхождения Катрин Литвинова… Она старательно поджимает колени, чтобы не задеть нас. Леонид Брежнев с некоторым удивлением разглядывает ее смазливое личико со светлой кожей славянки… Брежнев сразу же принимается объяснять: