Железный замок - Юрий Силоч

— Не знаю, о каком полковнике идёт речь, — отчеканил обожжённый, не отводя взгляда от Айтера. В конце концов, тот сдался и повернулся к Табасу:

— А что насчет вас, молодой человек? — спросил он. — Тебе светит расстрел, а твоей матери изгнание. Я говорю не для того, чтобы запугать тебя — это так и есть. Я не зверь, мне просто нужна ваша помощь.

— Почему именно мы? — с трудом проговорил Табас. Распухший язык не слушался.

— Как сказать… Я вижу в этом знамение. Добрый знак. Несколько лет назад я узнал кое-что о цели нашей экспедиции и подумал, что неплохо было бы дотуда добраться. Время шло, знаний становилось больше, план обретал более чёткие очертания. Сейчас всё практически готово, мне не хватало только проводников, и тут, представьте себе, мои люди докладывают, что в полицию попали двое Вольных, воевавших с дикарями и знающих пустыню. Это не могло быть простым совпадением. Миссия у нас непростая, с далеко идущими последствиями, и я склонен думать, что Вселенная дала мне знак, — ухмыльнулся Айтер. — У меня для тебя специальные условия. Насколько я помню, твоя мать живёт в коммуналке и практически, уж извини меня за эти слова, нищенствует. Я готов выдать ей деньги, предназначенные тебе, купить ей небольшую квартирку и назначить пожизненную пенсию. Скажем, на тысячу крон в месяц.

— Не великие деньги… — решил поторговаться Табас.

— Всё, что могу, — обдал наёмника холодом Айтер. — Не забывай, что альтернатива моему предложению — твоя смерть и мать, оставшаяся одна без средств к существованию.

«Хорошие у тебя мозгоправы, сукин сын», — подумал со злостью Табас. Предложение попало в точку, отказаться он просто не мог — они с матерью всю жизнь мечтали о нормальном жилье, и другой шанс его получить представился бы очень нескоро.

— Хорошо, — ответил наёмник, чувствуя себя так, будто бросается с вышки в бассейн с ледяной водой. — Я согласен. Но у меня будет просьба.

12

Ибара забрали к Айтеру — на закрытый комплекс в окрестностях Армстронга, принадлежавший его компании, Василиуса Драфта по просьбе Табаса нашли, отмыли, переодели и устроили туда же на должность какого-то старшего носильщика кофе, а Табаса отпустили к матери — помогать с ремонтом в новой квартире. Знали, что ему некуда деваться и, в отличие от того же Ибара, он не сбежит.

Новость о переезде мать восприняла с недоверием, но её не за что было винить. Сын, который голыми руками убил несколько человек, заявляется домой избитый до полусмерти и говорит, чтобы она собирала вещи — тут недолго подумать, что ему насовсем отбили голову.

Мать задавала вопросы, на которые Табас увлеченно лгал: что-то про начальника экспедиции и новый дальний поход, сулящий огромные прибыли, что зарплату ему выдали сразу же, а компания — как её там, не помню — пошла навстречу ценному кадру и согласилась выдать ему квартиру и выплачивать пенсию его матери.

Табас отворачивался, чтобы не видеть, как она на него смотрит. Мать вроде бы поверила, но всё равно было заметно, что она чует неладное — что-то на уровне инстинктов.

— Почти готово, — Табас уселся на деревянный ящик и оглядел комнату, только что оклеенную синими обоями в цветочек. Лишь узкая полоса напоминала о том, какой эта комната была несколько часов назад — серая, шершавая, уродливо-бетонная. Тут и там лежали тряпки, газеты, в углу стояло ведро, в котором покоилась перемазанная вязким клеем кисть. — Сейчас последнюю сделаем и можно сказать, что всё.

В комнате стояла невыносимая духота: закупоренное помещение было настоящей парилкой, и каждый выход на балкон, даже под жаркие лучи солнца, становился отдыхом.

— Ты звонила грузчикам?

— Ага, — кивнула мать, оглядывая комнату.

— Хорошо… — Табас снова отвернулся, делая вид, будто рассматривает обои в поисках пузырей, даже забубнил себе под нос что-то.

— Ну что, давай поднатужимся и будем убираться, — сказал он, поднимаясь, и потянулся к кисти.

Тем же вечером он оставил дома всё, что не пригодилось бы ему в пустыне: документы, деньги и ценные вещи сложил в красную жестяную банку из-под чая, оделся поплоше — в старый спортивный костюм и драные кеды — и, сидя на коробках, давал матери последние указания, чувствуя, что вот-вот расплачется.

Сам корил себя за это, ругался мысленно последними словами, обзывал тряпкой, но глаза всё равно предательски щипало. Миссия, которую собирал Айтер, была, безусловно, продуманной, но шальные пули и осколки не отменял никто. Можно было лишь уповать на то, что Табас, как думал он недавно, стоя на крыше, везучий. Но вот надолго ли?

Знакомая с детства родная комната была изуродована завтрашним переездом до неузнаваемости. Везде коробки, сумки, пакеты с вещами — и откуда столько барахла взялось? Со стен сняты картины и карта Кроноса, цветы стоят на голом подоконнике, окна без штор выглядят двумя чёрными провалами в пугающую пустоту.

— Ну, вроде всё, — сказал Табас, вставая на ноги, мгновенно ставшие ватными. Он вымученно улыбнулся и прижал к себе мать крепко-крепко, так, что хрупкая женщина пискнула.

— Будет возможность — пиши, — она смотрела на него снизу вверх, напуганная, остающаяся посреди разрухи, уже волнующаяся, снова немного пьяная, жалкая и растрёпанная.

— Так, стоп, — с напускной строгостью сказал Табас. — О чём мы с тобой договаривались?

— Ай, да брось… — скривилась мать. — Когда начнётся, всем будет плохо. Да и кому я нужна на севере? И без меня там полно народу.

— Эй! — прикрикнул наёмник. — Это не обсуждается. Когда начнётся, ты уедешь. И точка.

— Хорошо, — кивнула мать. Табас, прижав её покрепче, закрыл глаза, думая, что она всё равно его не послушает, даже несмотря на угрозу оккупации или, что ещё хуже, ядерной войны.

Уходил Табас медленно, зачем-то стараясь запомнить каждую мелкую деталь коридора и подъезда — вплоть до матерных надписей и похабных рисунков. Тут никогда не было уютно, комфортно и даже достаточно безопасно: то и дело кто-нибудь напивался и устраивал безобразные скандалы, превращавшиеся в шоу с участием полиции, но это был дом, привычный и хорошо знакомый. Покидать его было страшно, тем более что впереди, как и год назад, ждала неизвестность.

Около подъезда была припаркована чёрная машина, возле которой стоял водитель, видимый исключительно благодаря огоньку сигареты.

— Поехали, — пробурчал ему Табас и уселся внутрь. Заурчал мощный электромотор, и юноша в последний раз обернулся, чтобы проводить взглядом обшарпанное краснокирпичное здание, населённое маргиналами и неудачниками.

— …Новые друзья заверили Его Превосходительство, что наш союз встанет нерушимой стеной на пути варварских орд из южных Домов, жаждущих… — лаял диктор, описывая ужасы, которые падут на головы Дома Адмет и его союзников, желавших развязать преступную войну против Армстронга.

— Можно выключить? — раздражённо спросил Табас, более всего на свете хотевший сейчас остаться в тишине.

Радио замолкло, машина помчалась по улицам города чёрным призраком. Люди по дороге почти не попадались — лишь изредка встречались тройки и пятёрки юнцов в камуфляже с красными повязками на рукавах.

Некоторые держали на поводках огромных лохматых собак. Неоновые вывески баров и клубов почти везде исчезли: работали только редкие круглосуточные магазины и аптеки, заметные издали благодаря ярким зелёным крестам. Уличные фонари горели вполнакала, почти не давая света из-за одобренной Его Превосходительством программы всеобщей экономии.

«А ведь это начало конца», — подумал с тоской Табас. В своё время его удивили широкие проспекты Адмет — пустые, тёмные и безлюдные.

Нехватка топлива и электричества, остановка заводов, безработица, нищета — всё это были звенья одной цепи и роль, которую предстояло сыграть в этом спектакле Армстронгу, не внушала совершенно никакого оптимизма по поводу его судьбы. Одна и та же драма разыгрывалась несколько сотен лет по одному и тому же сценарию, без импровизаций и фальши.

Табас представил, как над всей планетой поднимается пришедшая откуда-то издалека исполинская, вселенских масштабов, тень. Она мощно ворочалась где-то в небесах, неуклюже и громоздко переваливалась, заполняя всё сущее. Как будто всходило чёрное солнце, излучавшее тьму и удушливый жар, уже открывшее пасть для того, чтобы проглотить Кронос, не оставив от него и следа.

— Может, музыку? — спросил водитель, прервав мрачные размышления молодого наёмника.

— Давай, — кивнул юноша и продолжил смотреть на пробегавшие мимо тёмные угрюмые громады домов.

Машина выехала из города и помчалась, вздрагивая на ямах, заставлявших водителя тихо материться себе под нос, по окружному шоссе. Табас никогда тут не бывал и вскоре окончательно перестал понимать, куда его везут. Неизвестные развязки и выхватываемые светом фар указатели с незнакомыми названиями, тёмные дома с пустыми провалами окон — то ли недостроенные, то ли заброшенные невесть когда — появлялись на миг в лобовом стекле и тут же исчезали за спиной. Дорога вилась по гряде холмов, заросших мелким и кривым лесом. То и дело дорога разбегалась в стороны на развилках и перекрестках — таких же пустынных, таинственных, ведущих непонятно куда.