Азбука литературного творчества, или От пробы пера до мастера Cлова - Игорь Гетманский

Хорошо пишет не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто хорошо думает.

Мысль, работа ума — первое условие журналистского успеха. А если умные мысли в голову не приходят? Ну, то есть не приходят никогда? "Нет ума — считай калека!" — говорит народная мудрость. Но для дилетантов отсутствие мыслей не проблема. Есть прекрасные заменители — канцеляризмы, речевые штампы, пустословие. "Нелегок и опасен труд пожарного. Каждое тушение — бой. Опасная и непредсказуемая схватка с огнем. Спасая и борясь с огненным противником, пожарный может пострадать, а то и погибнуть" (из газет). Глубоко? Читается? Опубликовано?.. То-то! Ну и тогда зачем они, дилетанту, мозги?

Грамотность. Стилистический анализ вышеприведенной цитаты подсказывает нам, что дилетантам не нужна литературная грамотность. Их перо стремительно, легко и бездумно порхает по странице. Корявый стиль ("спасая и борясь"!), повтор слов и двусмысленности их не смущают. Они также не знают, что такое тавтология, плеоназмы, речевая недостаточность, лексическая сочетаемость; чем речевые стандарты отличаются от речевых штампов и чем одни хороши, а другие плохи; что такое консонантные сочетания и зияния; что такое неуместная метафоризация…

Вольтер сказал, что в шесть лет можно выучиться всем главным языкам, но всю жизнь надобно учиться своему природному. Нам, русским, еще более труда, нежели другим.

Они могли бы пролистать учебник И.Б. Голуб "Стилистика русского языка" или "Справочник по правописанию и литературной правке" Д.Э. Розенталя. И навсегда бы избавились от десятка позорных для профессионала пера стилистических ошибок. Но зачем?.. В редакциях иных газет, похоже, платят не за грамотность — было бы написано.

Компьютер. Многие из дилетантов принципиально не признают современных технологий. Отворачиваются от компьютера, не знают, что такое Интернет, электронная почта. Само собой, пишут авторучкой. В принципе, если человек привык работать пером в буквальном смысле, ему трудно перейти к пользованию текстовым редактором. Здесь дело тонкое: процесс нанесения слов на лист прочно увязан с психологией творчества.

Легко себе представить, какая значительная разница существовала в психологии того, кто писал резцом, и того, кто, как китайцы, пользовался тоненькой кисточкой, не говоря уже о писателях древнего Вавилона, высекавших в глине клинописные знаки.

Все правильно, но… Текстовый редактор — это быстрота и легкость набивки готового материала, это возможность его немедленной правки, это неограниченное число копий, возможность архивирования… Это незаменимый инструмент репортера, которому, как правило, нужно быстро обработать информацию, подать ее на стол редактора "день в день". В конце концов, будущее за компьютерами, это очевидно! Скоро никто не будет перепечатывать или переводить в электронный вид рукописные тексты дилетантов. В штатных расписаниях редакций не значится такая должность — "машинистка" или "оператор компьютерного набора". Есть секретари, но они выполняют обязанности делопроизводителей и референтов редакторов, им набивать чужые тексты, тупо стучать по клавиатуре некогда!

Тихая комната. Редакция газеты — это мастерская, в которой "делаются" новости, производится информация. А производство — всегда дело шумное. Бесконечные звонки, переговоры-обсуждения, приходы-уходы, приветствия-прощания, оперативки, чай, обед, читатель пришел-ушел-поговорили-поспорили, кто-то анекдот выдал — все грохнули, кричат. А покурить с коллегами? А как же! В общем, бедлам… А если ты вернулся с редакционного задания, фактуру собрал и писать надо? Как работать?

Для опытного репортера редакционный шум проблем не составляет. Он сядет посреди бедлама и напишет — информацию, корреспонденцию, отчет, заметку — и не сделает ни одной ошибки. В информационных журналистских жанрах грамотный и чуткий к слову профессионал может работать в каких угодно условиях. Но вот публицист себе такого позволить не может. В своих очерках, обзорах и проблемных статьях он выступает как писатель. И поэтому он или найдет в редакции тихую комнату, или уйдет домой, чтобы вдумчиво работать в тишине. Он знает: покой и тишина — два важнейших условия плодотворной работы литератора.

Под натиском творческой работы ослабевают все иные привязанности и страсти. Рьяный наездник забывает о коне, охотник — о ружье, трубадур пренебрегает возлюбленной. Весь мир замыкается в тесной комнатке, вольный воздух проникает в легкие лишь урывками, среди ночи, когда писатель, одуревший от работы, распахивает окно.

Дилетанту все равно. Он не знает цены ни точности подбора слова, ни яркости образа, ни оригинальности мысли. Он будет вязать слова в перерывах между анекдотами, курением и чаем — и наделает кучу ошибок. О чистоте стиля и значимости содержании его материала вообще говорить не приходится…

Умение работать. Дилетанты не умеют работать. Они не знают, что такое сосредоточенность. Не умеют сидеть над листом, упорно канализировать силу и деятельность своего беспокойного, но ленивого ума в сторону создаваемого текста. Они не верят в эффективность усилий подобного рода. Кто-то из мудрых сказал: "Нет ни одной вещи в мире, которая не поддавалась бы правильной концентрации". Для дилетанта это пустые слова. Если вы имеете удовольствие наблюдать, как он долго и напряженно работает, усиленно размышляет над собственной статьей — знайте: это не дилетант.

Долгая и упорная работа сосредоточилась в моменте напряженного усилия, все воображение, вся власть над словом, способность связывать слова между собой соединились и дали вырваться из мглы, из темной глухой ночи, которая где-то там наверху порабощала мысль…

И на этой высокой ноте, словах подлинного мастера пера, позвольте закончить невеселые размышления о том, что не нужно плохому журналисту.

Что нельзя простить фантастике?

Вы знаете, что такое талант? Это проклятие ожидания…

"Три вещи не прощаются женщинам. Но никто не знает, какие и почему", — выдала как-то одна остроумная польская журналистка. Хорошо сказано! И, знаете, может быть, даже и верно. Может быть, может быть… Но, очевидно, это относится не ко всем женщинам. Во всяком случае, я прекрасно знаю одну, которой кое-что не могу простить и это "кое-что" — именно три вещи. Правда, эта женщина не реальна, она виртуальна, но ведь это дела не меняет, правда?

Зовут её Фантастика.

Если задаться вопросом, в чём состоит суперзадача любого фантастического произведения, то ответ может быть таким — в оригинальности, неординарности, парадоксальности, если хотите — ментально-акробатическом выверте идеи. Иначе невозможно объяснить, зачем писатель-фантаст нарушает реальные связи и закономерности, пропорции и формы изображаемых объектов, строит картины мира, логически не совместимые с реальными представлениями. Ведь не для того, например, чтобы предложить читателю по прочтении рассказа тихо восхититься удивительным метаморфозам героя: "Смотри-ка, слесарь, а рисует! Токарь — а поёт!" Такими "вывертами" и "нефантастическая" литература побрезгует…

А тем не менее интереснейшая дама по имени Фантастика временами оказывается — и о-ох, как часто! — настолько банальна, что диву даёшься. И это — первая вещь, которую ей простить никак нельзя.

Перейдём к примерам.

Совсем недавно в альманахе "Наша фантастика" был опубликован рассказ Василия Головачева "Ultima ratio" (что в переводе с латыни означает "последний, решительный довод"). Прежде всего надо сказать, что творчество этого писателя можно смело назвать явлением в российской фантастической литературе. Головачёв — самый издаваемый автор-фантаст последнего десятилетия двадцатого века. Общий тираж его книг приближается к 11 миллионам экземпляров. Я думаю, не имеет смысла давать какую-то оценку творчеству писателя — читатели и издатели сделали это за меня. Да… И всё-таки, "Ultima ratio"…

Житель портового города Североморск, хороший мужик и инженер Николай Ващягин по пути с работы домой встречает внезапно обнищавшего охотника…

Но стоп. Здесь сразу надо отметить, что Головачёв пишет по принципу "скоро дело делается, да не скоро сказка сказывается". С первых абзацев он подробно вводит нас в курс дел Ващягина: где учился, сколько получает, в каких отношениях с тестем, какие родственники пришли к нему на день рождения, что подарила Ващягину на день рождения жена (оказывается, "лосьон после бритья"). Всё это не имеет никакого отношения к дальнейшему повествованию, как, впрочем, и к лейтмотиву произведения, но, кажется, такова манера Головачёва: пока автор "не разберётся" и как следует "не пристроит" главного героя — дальше ни ногой…