Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Владимир Контровский

— Плохая сегодня ночь, Паша, — прошептала она, упираясь ладонями ему в грудь, — не наша. Завтра будет хорошая ночь, наша ночь — приходи, я ждать буду. А сейчас — иди, спи…

И Павел повернулся и тенью скользнул назад в горницу. Дверь за его спиной тихо затворилась, а он дошел до своей постели, лег и уснул — мгновенно, как провалился.

Утро принесло с собой неожиданность: дивизиону пришел приказ перебазироваться в соседнее село Хотын, километрах в пяти от Баратина. На вопрос Павла, в чем дело, Власенко только пожал плечами:

— Не знаю. Может, куда дальше двинемся, а может, из-за бандеровцев. Нехорошее это село, Баратин, — у них тут чуть ли не все мужское население в лесах прячется. Глядишь, еще перережут нас ночью, как курят, вот начальство и опасается.

Бандеровцы окрест действительно пошаливали: то автомашину угонят, то зарежут солдата или офицера, то оружие украдут. Не раз и не два по приказу Липатенкова пушкари прочесывали округу, и всякий раз вылавливали крепких мужичков, маскировавшихся под стариков и старух и прятавших под свитками и юбками «шмайссеры». Как бы то ни было, дивизион снялся с насиженного места и перебрался в Хотын. Сколько он будет здесь стоять, никто не знал, но у Дементьева не шли из головы слова Анны: «Завтра будет хорошая ночь, наша ночь — приходи, я ждать буду». И ближе к вечеру, когда стало ясно, что до утра нового марша не будет, он решился и стал обдумывать, как ему тайком попасть в Баратин.

Идти пешком — далековато, а ехать на машине нельзя: во-первых, отсутствие машины в дивизионе сразу же заметят, а во-вторых — на шум мотора в ночи наверняка слетятся не самые приятные люди. Оставался велосипед: тихо и быстро, каких-нибудь двадцать минут.

Приняв решение, Павел вызвал ординарца и провел с ним краткий инструктаж, закончив его словами:

— Если что, утром бери машину и гони в Баратин — сам знаешь куда. А пока — молчок, никому ни слова, понял?

— Так точно, — уныло отозвался Василий, наблюдая, как Дементьев распихивает по карманам запасные обоймы для «ТТ» и пару гранат-лимонок. — А только не ездили бы вы туда, товарищ капитан. Или возьмите с собой хотя бы пару автоматчиков…

— Может, мне еще и пушку с собой прихватить с полным расчетом? — иронически осведомился Дементьев. — Чтоб, значит, под окнами до утра постояла, на страже?

Полеводин вздохнул, но все-таки не удержался и сказал, понизив голос:

— Да вы не бандеровцев бойтесь, а бабы этой, Анюты. Ведьма она, это я вам точно говорю. Выцедит она из вас всю кровь по капле, а потом…

— Не мели ерунды! — сердито оборвал его Павел. — Все, я поехал.

…Он мчался по ночной дороге, прислушиваясь к лесным шорохам и вглядываясь в заросли. Сердце его билось учащенно, но Павел знал, что на пути к этой женщине с карими глазами его не остановит даже глубоко эшелонированная вражеская оборона: капитан готов был прорвать ее в одиночку, без поддержки танков, тяжелой артиллерии и авиации.

Боги хранят влюбленных и сумасшедших — до Баратина Павел добрался без всяких приключений и тихо постучал в окно знакомого дома на окраине села. Занавеска откинулась, за ней мелькнуло лицо Анны, и через несколько мгновений распахнулась дверь.

— Пришел, — жарко выдохнул Анюта, обнимая его на пороге, — не побоялся. Знать, не ошиблась я в тебе, воин…

…Такого Павел не испытывал никогда: он и не знал, что блаженство может быть таким выматывающим. Он умирал и вновь рождался, летел сквозь ночь и падал в пропасть, горел в огне и вновь воскресал, чтобы жадно пить пьянящее любовное зелье. Павел был неутомим, Анна — ненасытна, и когда наконец они оба обессилели, Дементьеву показалось, что прошла целая вечность, или что по крайней мере вот-вот наступит утро и взойдет солнце. К его удивлению, за окнами было темно, и ходики на стене только-только пробили полночь. «Колдовство, не иначе, — расслабленно думал Павел, припоминая предостережение Василия. — Ну и пусть…».

— Хорошо, воин, — прошелестела Анюта, гибко, по-змеиному приникая к его груди. — Род твой древний, и кровь твоя драгоценная — выпала мне счастье-удача…

«Выцедит она из вас всю кровь по капле…» — прозвучало в сознании Дементьева.

— Странно ты говоришь, Анюта, — отозвался он, еле шевеля губами, — словно ведьма-колдунья какая…

— А я и есть ведьма-ведунья, — легко согласилась женщина. — Дар у меня такой, в роду моем он по женской линии передается. А ведунья — это не злая сила, это слово от «ведать» происходит, знать то есть. Во все века цари да князья-бояре боялись знания: народом глупым легко править — щелкнул кнутом, поманил пряником, и пошло стадо за пастухом, не думая и вопросами разными не мучаясь. Вот поэтому и боялись власть имущие ведунов да ведуний, жгли их на кострах и в прорубях топили. А ты не бойся — кровь я твою не выпью, и плоть не иссушу. Наоборот — сохраню я семя твое, и прорастет оно, — Анна прижалась щекой к груди Павла, покрывая его пологом густых своих черных волос. — И праправнуки твои выйдут на бой со Зверем, и одолеют его…

— С каким Зверем? — лежа на спине, Павел с усилием поднял голову, вглядываясь в глаза ведуньи, горевшие желтым кошачьим огнем. «Как есть ведьма…» — подумал он, однако не испытал при этом никакого страха.

— С хозяином того Дракона, с которым вы сейчас бьетесь, — с Кощеем Бессмертным.

— С каким еще Кощеем? Сказки это, Анюта.

— С тем, который над златом чахнет. Сказка ложь, свет мой Пашенька, да в ней намек. Пришел к нам Кощей этот во времена незапамятные и начал Мир наш под себя подбирать. И преуспел Кощей Бессмертный в деле своем неправедном, но никак не может он осилить силу русскую, оттого и ярится-бесится. И взрастил-выкормил он Дракона злого, ненасытного, и напустил на Русь этого Зверя. И началась война страшная, и потекла рекой кровь русская. Но одолеете вы, воины, Дракона лютого, и сломаете ему спину, и отрубите голову, и пировать будете в логове его смрадном — и года не пройдет. И жив ты будешь, и жить будешь долго, и увидишь многое — такое, во что ты сейчас и поверить не можешь, — она ласково провела кончиками пальцев по щеке Павла, и ему вдруг показалось, что на тонких и прохладных ее пальцах не ногти, а острые кошачьи когти.

— Дорогая победа получается, — сказал Павел, отчетливо сознавая всю нереальность происходящего, но поневоле подчиняясь колдовской музыке странной анютиной речи, — цена уж больно высокая. Очень уж много людей поел этот Змей твой Горыныч, чуть ли не всю нашу землю обезлюдил. Видел я, сколько русских людей пало и в землю эту легло.

— Много, — Анна горестно вздохнула. — Да только нельзя иначе: грех свой искупает народ русский. Поверил народ наш Слову льстивому да лживому и посадил себе на шею идолище поганое. Вот и приходится теперь смывать этот грех кровью русской…

Павел молчал — слушал.

— И еще одно, — продолжала Анюта. — Спит в земле нашей Меч зачарованный, и в нем спасение земли русской. И хранят его то ли Святогор-богатырь, то ли Вольга-богатырь — то мне доподлинно неведомо, — и заклятье могучее. А кровь русская пробуждает Меч от сна его тысячелетнего.

«Чего ж этот меч-кладенец не проснулся, когда немцы рвались к Москве? — подумал Павел. — Самое время было вроде бы…». И вдруг он вспомнил слова из видения, посетившего его месяц назад, в мае, на берегу Днестра, где они сидели с Володькой Подгорбунским, снявшим свою гимнастерку-кольчугу: «Ты дашь нам Меч, отец?» — «Нет. Это Зло вы остановите простыми мечами — если очень захотите. А Меч — Меч будет ждать, ждать своего часа…».

— Не проснулся Меч в годину тяжкую, — ведунья словно прочла мысли Дементьева, — не пришел потому что час Последней Битвы со Злом. Но кровь русская льется не зря — этот час придет. Вы убьете Дракона, но Кощей не успокоится — он пустит в ход колдовские свои чары и опутает души ваши Соблазном, и снова земля наша будет на краю гибели. Но когда весь наш Мир закачается над пропастью, вот тогда и проснется Меч, вспоенный русской кровью. Все я сказала тебе, воин, защитник земли русской, — из того, что мне ведомо, и что тебе знать положено. Иди ко мне — наша ночь еще не кончилась…

Морок растаял с первыми проблесками рассвета. Янтарноглазая ведьма с кошачьими когтями обернулся обыкновенной женщиной, утомленной жаркими ласками, и Павел даже подумал, что все это ему приснилось или привиделось в любовной горячке. Они простились на пороге хаты, и прощание это было горьким — оба знали, что никогда больше не встретятся в мире живых.

По дороге через лес Дементьев изо всех сил жал на педали — он как чувствовал, что надо спешить. И предчувствия не обманули: в Хотыне царила суета, раздавались команды офицеров, бегали солдаты, урчали прогреваемые моторы машин — артдивизион готовился к передислокации. Павел успел вовремя — Полеводин уже собирался ехать за ним в Баратин.