Яванская роза - Жозеф Кессель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XV
В 1919 году Шанхай, конечно, еще не достиг гигантских размеров. Чудовищное разрастание города и населения произошло позже. Годы, разделившие две войны, еще не влили в него миллионные толпы, миллиардные капиталы. Кварталы белых еще не превратились в американские застройки, ощетинившиеся небоскребами. Желтая метрополия еще не походила на океан, вздыбленный приливами сражений и революций. Это были еще только ростки новой безумной эры.
Но европейская концессия, полная роскоши и блеска, проникала все дальше в китайские предместья, и Шанхай становился огромным городом, пышным и грязным, величайшим центром спекуляции и богатства, являя собой огромный ночной кабак и одновременно непроходимые джунгли.
Короче, столица коммерции, банков, удовольствий и тайн, Шанхай был уже монстром.
И у этого монстра, который в ту пору прельщал авантюристов и деловых людей, моряков и девиц всего Дальнего Востока, было чем заставить даже более вдумчивого и более уравновешенного юношу, нежели я, потерять голову.
Я употребил все утро после высадки на то, чтобы найти жилище и деньги.
Все оказалось восхитительно легко. Поскольку Боб избрал Французский клуб, я отправился в Английский. В то время в дальних странах среди представителей наций, вместе одержавших победу, существовало некое братство победителей. Моя форма служила мне членским билетом и удостоверением личности: я был принят как соотечественник. Потом я отправился во французское консульство.
Консулом был господин В. За время своего путешествия я не встречал более утонченного человека, знающего страну пребывания и более полезного для страны, которую он представлял. Он основательно знал огромный Китай. Он изучал его долгие годы. Он имел к нему ключ.
Я мог бы извлечь неоценимую пользу из его опыта. Только об этом я и думал!
То, что мне было необходимо, – это средства, и немедленно, чтобы нырнуть в наслаждения города, один только вид которого меня слепил.
Эти средства предоставил мне господин В. Я предъявил кредитное письмо с неограниченным сроком действия. Консул имел к тому же необходимые инструкции, позволяющие находящимся проездом офицерам достойным образом представлять армию-победительницу.
– Отдыхайте, – сказал мне консул, улыбаясь необычной грустной и доброй улыбкой, – отдыхайте, но не пропадайте. Французское судно будет не раньше чем через пять недель, а пять недель в Шанхае для молодого человека, ничем не занятого, – опасное испытание! Вы мне, конечно, не верите, но заходите ко мне, – может быть, я смогу предложить вам что-нибудь серьезное.
Серьезное! Словно это слово могло иметь для меня какое-нибудь значение… Серьезное!
Тогда как у меня не хватало времени, здоровья, скорости и сил, чтобы все испытать, испробовать, провернуть уйму дел, уничтожив все, что продавалось, покупалось, досаждая, сваливалось на мою голову.
В Шанхае среди сотни других был бар, слывший самым большим в мире, и думаю, это было действительно так, ибо за всю жизнь, которая растрачивалась в такого рода заведениях в Старом и Новом Свете, я не встречал ни одного таких огромных размеров. Здесь к двенадцати дня и семи вечера на сто метров в длину, располагаясь ярусами вглубь, плотная масса людей требовала от стаи молчаливых китайских барменов утолить их жажду. Коктейли и виски расходились словно по цепочке. Все языки, все расы, все напитки смешались на этом шумном предприятии.
Были в Шанхае и ночные заведения, каких я более не встречал с самого Сан-Франциско, которым интернациональное скопление придавало необычайный смак.
Там были великолепные женщины, прибывшие с четырех сторон света, и среди них первые русские беженки со своей несчастной и сладострастной судьбой.
Была игра.
Были бега.
Было общество космополитов, элегантное, блистательное и легкое, расточавшее свои милости молодому офицеру, летчику, – ибо полет человека находился еще в своей прежней славе.
Был также опиум, без которого Китай не Китай.
В тот же самый вечер, по прибытии, у меня появились „друзья", взявшиеся помочь мне испробовать все эти удовольствия. Одни воевали, другие этим воспользовались: коммерсанты, брокеры, жокеи, авантюристы, директора предприятий, моряки, исследователи и Бог знает кто еще.
Случай, природное сходство, просто встреча обеспечили мне все это. Я не выбирал этих друзей. Я также не выбирал развлечения. Я предавался им без особого предпочтения, так, как они предлагались, без разбора, в большом количестве, на лету.
Естественно, я хватал все.
Чтобы извлечь из удовольствий и людей весь сок, смысл, требуется видимость свободы, сближения, самофинансирования, подчас стремительность. Но моя жадность, прожорливость не оставляли времени на передышку. Неистовый порыв бросал меня от одного желания к другому.
Выжимая один плод, я уже хотел другой.
Я был похож на ребенка, который обожает сразу слишком много игрушек, или на варвара, опьяненного подарками, не знающего, для чего они.
В один и тот же день я садился на лошадь, мчался на чай, коктейли, катил на рикше по китайскому городу, нес цветы какой-нибудь англичанке, шампанское – русской и серьезно обсуждал с банкирами учреждение воздушной линии Шанхай – Пекин.
В течение одного вечера я участвовал в оргиастическом ужине, свиданиях во всех ночных заведениях. Не считая, я проглатывал виски, с полдюжины бутылок шампанского, дым около двадцати трубок опиума, приводя в полный беспорядок, извращая самое неуловимое и хрупкое, что содержит в себе колдовство.
Затем я шел играть в карты, отправлялся в китайский театр, возвращался в ночное заведение, откуда какая-нибудь девица уводила меня к себе в постель.
День за днем, ночь за ночью, совершался адский круг. Я больше не спал, так сказать. Я действовал, как разряжающийся автомат, над которым изобретатель потерял власть. Память моя была загромождена сотнями новых имен, сотнями неизвестных еще накануне лиц, голова тяжела и пуста, пары спиртного, употребляемого в большом количестве, и опиумом, который я не умел дозировать, одурманивали меня – я скатывался на дно черного водоворота с безрадостным головокружением, разве что испытывая надежду, желание нового наслаждения, о котором тут же забывал, ибо уже брезжило новое удовольствие, к которому я сразу же устремлялся.
А Флоранс?
Какова была ее доля и роль в этом угаре?
По правде говоря, по крайней мере первые дни моего пребывания в Шанхае, у меня с Флоранс не было никаких отношений. Она полностью исчезла из моего бытия, а также и из памяти.
Впрочем, я знал, где она живет и как к ней прийти.
Перед высадкой с „Яванской розы" мы условились, что она поселится в „Астор-хаусе", окна которого выходили на реку Шанхай. Я пообещал встретиться с ней на следующий день. Сэр Арчибальд должен был служить нам посредником.