Блудные дети - Светлана Замлелова

На что Рэйчел неизменно отвечала:

– O`key!

Серый Лондон, ощетинившийся башнями, шпилями и трубами, произвёл на меня грандиозное впечатление. У каждого города, по-моему, есть свой характер. Встречаются добрые, простоватые городки – таких особенно много в русской провинции. Впрочем, там же вы найдёте города озлобленные и опустившиеся. Бывают города легкомысленные и точно подвыпившие. Бывают нарядные и весёлые. Бывают мрачные и деловитые.

Мне показалось, что Лондон – город коварный, город насмешливый, город порочный. Но порок этот не явный. За толщей серого камня тлеет бесовский уголёк, и кто знает, разгорится ли он пожаром...

Но всё это, конечно, фантазии. А на деле, сколько силы, сколько благообразия являет этот город! Город основательный, город, не терпящий возражений.

Ура! Или, как здесь говорят: Вау! Да здравствует Британия! Эта чистота кругом, особенно в туалетах, этот комфорт повсюду, эта эстетика жизни, этот стиль – невозможно, раз увидев, не поклониться и не признать превосходства.

В Москве мне выдали визу сроком на полгода. За это время мы с Рэйчел должны были пожениться, после чего я смог бы работать и ходатайствовать о какой-то особенной марьяжной визе. Но я прожил в Англии всего лишь три месяца. После чего оказался на Гомере. Как и почему это было, я и собираюсь рассказать, предложив вниманию читателей свой дневник.

Признаться, я всегда считал дневник несовершенной литературной формой, вопиющей о писательской слабости. Чего уж проще? Ставь даты да вписывай события. Но сейчас я понимаю: дневник интересен причастностью. Дневник – живое свидетельство, фиксация первых впечатлений, незамутнённых ни временем, ни собственными мудрованиями.

А потому позвольте предложить

Моему другу Максиму посвящается сие, написанное без прикрас, ибо не гнался за словом, а возжелал правдиво сказать всё, что хотел и как мог.

Перечитал написанное вчера «посвящение» и залился краской. Неизвестно, с чего бы это я так зарисовался.

Хотя... Всё ещё не могу поверить, что я лондонец. Каждую секунду наслаждаюсь Европой. Спускаюсь завтракать в кафе и уже приобрёл свои привычки. Каждое утро заказываю черничные оладья с кленовым сиропом или лазанью. И то, и другое – дрянь. Особенно лазанья. Но я получаю удовольствие не от пищи, а от обстановки, в которой её поглощаю. Завтрак в кафе, лазанья – это вам не кусок варёной колбасы с кружкой растворимого кофе на тесной кухне.

Иногда, чтобы побаловать себя, заказываю сосиски или яичницу. Потом кофе «Латте» и шоколадный круассан. Чувствую себя буржуа.

Интересно, бывал ли Макс в этом кафе? Надо будет спросить его, а заодно зачитать моё «посвящение». Позавчера он звонил и сообщил приятную новость: «братья», кажется, оставили его в покое. Во всяком случае, в новом году никто из них не напоминал о себе.

Наверное, вся эта история с масонами нужна была для того, чтобы в один прекрасный день я заделался европейцем. Ха-ха-ха!!! Вау!!! Йес!!!

За Макса теперь я совершенно спокоен. И дело даже не в «братьях». Просто Виктория уехала в Сочи и ждёт там Макса. А Макс, похоже, не торопится следовать за ней. Рассказывал мне о какой-то официанточке из бара на Земляном валу. Уверял, что «это нимфа из огня и робости». Не очень понятно, но зато, пока она ходила перед Максом со своими подносами, он «впервые влюбился по-настоящему». Обещал нарисовать её в письме. Что ж, посмотрим на эту нимфу.

А моя нимфа готовится к свадьбе. Решено, что мы будем венчаться. Говорят, здесь венчают всех и со всеми. Так что недоразумений по поводу моего православного крещения быть не должно. После венчания в Лондоне мы отправимся в загородный дом родителей Рэйчел. Свадьба будет довольно скромной, но, вероятно, с прессой. Какие-то дружки Рэйчел сделают репортаж о бедном русском. Бедный русский – это я. Хи-хи-хи!

Меня просят подготовить небольшой speech о правах человека в России и о том, какие надежды я возлагаю на переезд в Великобританию. «Жаль, что ты не чеченец», – сказал Тим, журналист, который будет меня интервьюировать. Кажется, гей...

А пока наша квартира в районе Chelsea уже завалена журналами мод для новобрачных. Я говорю «наша», так как вполне обжился у Рэйчел.

Отличный райончик, между прочим. Почти под окнами у нас протекает Темза. Кругом полно всевозможных магазинов, лавок и ресторанов. Публика здесь роскошная и ленивая: на соседней улице два каких-то немолодых джентльмена каждый день играют в шахматы прямо на открытом воздухе.

Квартира у Рэйчел не слишком большая, но после нашей московской она кажется мне дворцом. Войдя в квартиру и поднявшись по маленькой лесенке, оказываешься в передней. Дальше кухня, гостиная с камином и спальня. Из гостиной в кабинет тоже ведёт лесенка. Рядом с кабинетом – ванная комната с окном, выходящим на какие-то крыши.

Наверное, все эти лесенки и окошки и создают неповторимый английский уют.

Спальня тоже в английском вкусе. Покрывало, занавески, абажуры ламп устроены из белой в голубые цветочки ткани. Даже стены обтянуты всё тем же весёленьким ситчиком. По-моему, очень мило.

Вчера Рэйчел призналась мне, что ровно семь недель до меня у неё не было секса. Немного странное заявление. Во-первых, пришло же в голову подсчитывать! Во-вторых, чувствую себя сексуальным рабом, вывезенным из колонии для утех, что, впрочем, приятно. Собственно странность только в формулировке. Она не говорит: «Как давно я не чувствовала себя желанной и любимой!» Или что-нибудь в этом роде.

Ведь можно сказать: «Жрать хочу!» А можно: «Хорошо бы перекусить!» Словесные предпочтения характеризуют говорящего...

И всё-таки она милая, моя Рэйчел. Так хлопочет... Временами мне кажется, что я люблю её.

Пожалуй.

Совсем немного.

Можно дать себе задание: полюбить её к свадьбе. Интересно, получится?

Сегодня знаменательный день. Побывали с Рэйчел у нотариуса. Составили и подписали брачный договор. Правда, в силу он вступит только после свадьбы. Но зато уже сейчас для меня многое прояснилось.

Итак, совместно нажитое нами в браке имущество оказывается в совместной собственности. Имущество, нажитое до брака, не является совместной собственностью. До момента заключения брака я не имею права работать по найму, в связи с чем Рэйчел обязуется оказывать мне по необходимости финансовую поддержку. Эти затраты я должен буду компенсировать после того, как найду работу.

Жильё оплачивается нами совместно. И я обязуюсь покрыть половину коммунальных расходов Рэйчел за весь период проживания в её квартире.

Каждый из нас может беспрепятственно ночевать вне брачного ложа. Претензии друг к другу в данном случае не допускаются. То же и относительно отпуска. Мы вольны проводить его отдельно, в любое время года и в любой точке земного шара, в том числе и в частных владениях, принадлежащих семье Рэйчел.

Расторжение нашего брака возможно только по взаимному согласию или же в особых случаях. Например, в случае жестокого обращения или умышленного нанесения материального ущерба.

Итак, 1. Больше никаких завтраков в кафе. 2. В ближайшее время пытаюсь найти какую-нибудь нелегальную работёнку. 3. Сухой корм «Muesli» – вот лучший завтрак для бедного иммигранта!

Чёрт побери! Только за завтраки я должен Рэйчел около ста фунтов! Остаётся надеяться, что я не окажусь в долговой яме.

Родители дали мне с собой пятьсот долларов. Тётя Галя – мамина сестра – бабушка и Макс подарили каждый по сто. Сто пятьдесят у меня было своих. Пятьдесят долларов я просадил где-то в дороге. Таким образом, я прибыл в Британию с девятьюстами долларов в кармане. Сто долларов я потратил уже в Лондоне. Итого осталось восемьсот. Это что-то около пятисот фунтов. Немного. Но если с экономией, какое-то время я протяну без рэйчеловых дотаций.

Надеюсь найти работу и до марьяжной визы. В любом случае Рэйчел обещала устроить меня мойщиком посуды. В тот самый ресторанчик, где когда-то трудился Макс. Но, признаться, меньше всего на свете я желал бы стать мойщиком посуды. Уж лучше побираться или петь на улице.

Впрочем, здесь в Британии всё для меня ново, а потому интересно. Я кажусь себе гостем, которого развлекают хозяева.

После нотариуса обедали с Рэйчел в районе Holborn. Во время обеда произошёл один довольно любопытный эпизод.

Уже за кофе я увидел на улице двух девчонок, лет, может быть, двадцати-двадцати двух. Очевидно, они возвращались из похода по магазинам – в руках обе держали огромное число пакетов и пакетиков. Между собой они о чём-то разговаривали. Время от времени они останавливались прямо посреди улицы и, корчась, заходились смехом.

Несмотря на январь, пусть даже плюсовой лондонский, одеты они были в самые модные летние платья: длинные, с глубокими вырезами и пуговицами по всей длине. Теперь в большой моде малюсенькие косынки, плотно обхватывающие шею и завязанные где-нибудь сбоку кокетливыми узелками. У девиц от смеха узелки сбились назад и глядели нелепо. Поверх платьев на обеих были кожаные куртки нараспашку. Почему-то, несмотря на все их модные ухищрения, я сразу решил, что это не англичанки.