На самом деле - Мария Чепурина

Разумеется «фигвам» и «Тома — гавк!» «историк» Филиппенко тоже взял на вооружение. В общем, как любой другой ученый в изгнании, Филиппенко не утратил живости ума, научной хватки и полезной любознательности, твердо и упорно продолжая изыскания. Даже сейчас, когда пальцы неутомимого автора сжимали не перо, а козье вымя, он не прекращал думать о будущей книге. Натренированный сочинительский мозг выдавал готовые фразы, которые оставалось записать и вставить в нужное место очередного творения: «Когда в семье Амару родился будущий вождь инков, — проговаривал про себя Филиппенко, — родители, выбирая имя для малыша, следовали древнеславянской языческой традиции. Все мы помним, что русские крестьяне пытались обмануть злых духов, делая детей неинтересными в их глазах и называя Некрас, Нелюб или Ненаш. Подобным образом поступила и инкская пара: добиваясь того, чтобы боги приняли их сына за умственно отсталого и оставили его в покое, родители назвали ребенка Тупаком».

Подоив козу, Филиппенко взял подойник и вернулся в дом.

В радиоприемнике ругались между собой два руководителя каких-то новых партий. Перед выборами в Думу их размножилось как грибов после дождя. Выборы были внеочередными, и виной тому — опять-таки злосчастное письмо от Прошки к Софье.

После того, как до Москвы дошли слухи о сенсационном открытии в провинциальном архиве, политики, а вслед за ними и всё население стран разделилось на «петровцев» и «антипетровцев». Первые считали императора настоящим, вторые — подменным. «Антипетровцы» составляли большинство. Был на их стороне и Президент, инициировавший ту славянофильскую истерию, благодаря которой страна быстро начала менять свой облик. Между тем, и в правительстве, и в Думе еще оставались люди, не верившие в подлинность старинного письма. Если до определенного времени «патриотическая» власть еще могла с ними мириться, то затем пора стало обновить кадры. Президент распустил правительство и представил Думе кандидатуру нового, в высшей степени «антипетровского» премьера. Однако тот не пришелся по вкусу депутатам, в среде которых ещё жил дух западной демократии. Трижды прокатив предложенного ей славянофила, Дума, не просуществовавшая и года, была распущена. Зимой должны были состояться новые выборы.

Судя по тому, что городили участники дебатов и их сторонники, сомневаться в том, что новый парламент будет в высшей степени «патриотическим», не приходилось. Один из политиков заявил, что он потомок Рюрика.

«Совсем с ума сошли», — подумал Филиппенко.

Он немного покрутил ручку приемника и нашел передачу новостей:

— С сегодняшнего дня любое сообщение, в том числе и рейсы пассажирских самолетов, между Англией и Россией отменяется. Напомним, что такое же решение было принято недавно в отношении…

«А ведь я, пожалуй, не смогу отсюда выехать! — с ужасом подумал Филиппенко. — Ведь найдут, меня найдут, как пить дать! Может, эмигрировать? Поторопиться? Поехать, попросить у них убежища, пока не поздно? Так, а с кем мы еще дружим?..»

Этими идеями «историк» поделился с братом, когда тот пришел со службы.

— Верно. Есть такая партия, — ответил тот, уже весьма уставший от изрядно задержавшегося гостя.

— Нужны деньги. Еще больше — документы. Понимаешь? Я же не могу купить билет на свое имя.

— Понял, — сказал брат. — Поддельный паспорт. Ну, ты задал мне задачку! Ладно, постараюсь. Есть у нас умельцы. За пузырь и чай сварганят.

Брат смотался в магазин и возвратился с пачкой чая под названием «Зеленая полянка» — выбрал подороже, чтобы угодить любителям чифиря — и бутылкой водки.

Впрочем, эту водку они выпили через час, не утерпели. Брат сказал, что для фальшивых документов хватит и «Полянки».

Поздно вечером явилась жена брата. Она чуть-чуть ругнулась из-за пьянки, а потом пожаловалась мужу. Внук отравился средством для посуды «Фея» (ранее «Fairy»), перепутав эту гадость с газировкой, чье название раньше было «Sprite», а теперь стало тоже «Фея».

26

К началу зимы Боря наконец решил немного поучиться. Нет, не то, чтобы он совсем уж лоботрясничал от сессии до сессии, но просто не видел надобности брать в библиотеке учебники, ходить на лекции и лезть из кожи вон на семинарах. Борис был из тех, кто хождению на занятия предпочитает обучение по собственной методике: лучше обсудить с приятелями судьбы человечества, чем пыхтеть над обязательной программой; лучше провести часок за книжкой, например читая Рене Генона, чем слушать на лекции (грешили этим некоторые преподаватели) пересказ учебника, а то и чтение по собственной студенческой тетради — дцатилетней давности. Обычно в результате Новгородцев получал «четверки» и «пятерки» на экзаменах, успешно отзубрив, что нужно, перед сессией, а также сообщив преподавателям что-нибудь такое, о чем те либо молчали на занятиях, считая, что студенты не поймут, либо просто не догадывались.

В общем, Боря решил посетить занятия. Но сделать это оказалось непросто. Расписание, планы, деканат и все преподаватели как будто заболели. Факультет лихорадило. Представления о том, кто прав, кто виноват, что нужно, а что лишнее — исчезли. Заместители декана бегали как сумасшедшие, пытаясь навести какой-то порядок, а за ними, в свою очередь, носились преподавательский состав и студенты, тщетно выясняя сроки, форму, прочие подробности отчетности. Расписание менялось почти ежедневно.

После писем из администрации Президента, рекомендовавших считать письмо от Прошки к Софье подлинным документом, а особенно с тех пор, как началась борьба со всем романовским, те преподаватели, которые не видели реальных оснований полагать Петра ненастоящим, попытались воспротивиться. Увидев бесполезность своих действий, они стали увольняться. Тех, кто сам не мог понять, что глупо возмущаться против новой веры русского народа, попросило убираться руководство. Между тем места доцентов стали занимать довольно странные товарищи, которым всюду виделись масоны и которые хотели от студентов курсовых работ с названиями вроде «Рюрик и его реинкарнации», «Славяне и Пунические войны», «Царь Федор Иоаннович как прообраз фараона Тутанхамона», «Технические особенности проклятия Жаком де Моле французских королей» и тому подобное. Курсы переделывали, отменяли и вводили на ходу; бывало, что по одному предмету за семестр сменялось три-четыре преподавателя. И новые герои сообщали с кафедр учащимся, что найдены вернейшие свидетельства: не только Петр, но и Алексей Михайлович Тишайший был подослан тамплиерами. Ведь уже при нем пошло движение в сторону Европы!

Одним словом, Боря разучился удивляться. Зайдя в книжный магазин в поисках пособия по бонистике — одной их тех немногих дисциплин, что не были затронуты «реформами», — он увидел множество трудов каких-то непонятных персонажей, утверждавших, что Хеопс и Шведский Карл Двенадцатый — одна и та же личность, что Великую китайскую стену построили тамплиеры, что масоны организовали не только французскую и русскую революции, но также неолитическую и сексуальную. Книжек Филиппенко в продаже не было, поскольку лжеисторик числился врагом. Зато были в изобилии сочинения всяческих ему подобных личностей. Борис из любопытства проглядел несколько томиков. Порой в них утверждалось то же или почти то же, что провозглашал Александр Филиппенко. Видимо, система еще не разобралась, какая же история ей угодна, и на трупе прежней, подлинной науки прорастало все подряд. Легенда лжеистории, Филиппенко разделил судьбу великих революционеров и мыслителей, на чьих идеях строились режимы, их же и убившие. «Тем самым он по крайней мере доказал, что революции, такие, как французская и русская, не выдумка», — подумал Новгородцев и невольно улыбнулся.

По снегу, уже плотному, густому и не скоро обещавшему сойти, Борис отправился домой. К семи часам стемнело, и дорогу студенту освещали фонари, неоновые вывески, реклама, вечные китайские гирлянды на деревьях возле заведений, на ларьках и в окнах ресторанов. Буднично и мерно приближался Новый год. В продажу уже выставили шарики, искусственные елки, всякую другую мишуру. Борису пришло в голову, что это — первый Новый год на его памяти, когда по телевизору нет этой надоедливой рекламы «кока-колы» с иностранным Дед-Морозом («Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит…»). Да, в новом положении вещей имелись свои плюсы.

Поначалу, когда Боря недопонял, что к чему, ему как будто нравились события, внезапно охватившие страну. Казалось — вот он, тот традиционный идеал, о котором Борис мечтал. Забавно было, как хозяин заведения возле университета, прежде называвшегося «Мак-чего-то там», переименовывает ресторанчик в «Ъ-Мак» (стало быть, «Ермак») — куда тебе! Такое ухищрение, по мысли владельца, видимо, должно было помочь ему продолжать торговать «Биг-Маками» и «Мак-Чикенами» в националистической России. Не сработало. Харчевню разгромили борцы за чистоту славянских принципов. Сейчас одну из вывесок меняли прямо у Бориса на глазах. Похоже, магазин с дорогими шмотками «Эмпорио Армани» обязали написать название кириллицей. Родные буквы как-то разгламуривали Мекку модниц, делали ее простой и человеческой. Из модной лавки вышла дама в валенках. Это был, похоже, тренд сезона. То есть слово «тренд» теперь, конечно, не употребляется. Сегодня говорят о «направлении». Это тоже отбирает шик у модной индустрии.