Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впоследствии мне довелось летать над Киевом, Варшавой, Берлином, но это был мой первый полет над большим городом. Впечатление складывалось сильное. Заглядевшись, я едва не упустил из виду, что прохожу проверку и надо прежде всего постараться не ударить в грязь лицом. Все же особенно грубых прегрешений против правил пилотирования я, по-видимому, не совершил, так как после посадки хотя и услышал, что «летать не умеешь», но – главное! – узнал, что допущен к дальнейшим полетам.
Чтобы восстановить нарушенные за время перерыва навыки пилотирования – «снять ржавчину», – Козлов дал нам еще немного полетать на У-2 и постепенно стал пересаживать на боевые самолеты, начиная с широко распространенного в ту пору в нашей авиации разведчика-биплана Р-5.
Внешне Р-5 мало отличался от нашего доброго друга У-2: та же бипланная схема, та же деревянная конструкция с обшивкой из фанеры и специального авиационного полотна – перкаля, даже окраска одинаковая: темно-зеленая сверху и голубая снизу. Разве что мотор помощнее да размеры побольше. Тем не менее летать на Р-5 мы начинали с великим благоговением: что ни говори, это была наша первая боевая – не учебная! – машина.
В Гражданском воздушном флоте, строевых частях военной авиации и большинстве других летных организаций освоение летчиком нового для него типа самолета в полете – даже после широко распространенной в наше время тренажерной подготовки – производится почти всегда путем так называемой вывозки.
За второе управление садится инструктор. Сначала он сам демонстрирует обучаемому поведение самолета на всех этапах полета. Затем постепенно все больше и больше доверяет ему управление, исправляет словом, а иногда и прямым вмешательством ошибки обучаемого и, наконец, когда эти ошибки больше не повторяются, выпускает своего подопечного в самостоятельный полет.
Такой способ, наиболее надежный и безопасный из всех возможных, вызывает, однако, естественный вопрос: а кто же учит первого летчика, раньше всех приступающего к освоению нового самолета?
Учить этого первого летчика – а им, естественно, является летчик-испытатель – некому.
Существует, правда, разработанная методика его подготовки к первому вылету на новом, еще никогда не поднимавшемся в воздух самолете. Многое можно предсказать путем изучения расчетов и результатов продувок модели в аэродинамической трубе[4].
Еще больше дает сегодня – через много лет после описываемых событий моей летной молодости – натурное и математическое моделирование, в основу которого, впрочем, закладываются результаты тех же расчетов и продувок.
Во многом новый самолет будет вести себя похоже на кого-то из своих предшественников. Словом, не следует представлять себе первый вылет как какой-то прыжок в неизвестное, ничем, кроме пресловутого «авось», не подкрепленный.
Но все же изрядная доля риска при этом, конечно, остается.
Почти во всех первых вылетах в повадках самолета обнаруживается что-нибудь новое, не предусмотренное на земле и требующее быстрой, четкой и обязательно правильной реакции со стороны испытателя.
В первом вылете, как, пожалуй, мало в каком ином виде испытательных полетов, летчик-испытатель должен проявить то самое свойство «привычки к непривычному», которое, в сущности, больше всего отличает его от других летчиков. Дается оно, конечно, далеко не сразу. Формирование испытателя опытных и экспериментальных самолетов – дело долгое и трудоемкое.
Иван Фролович с самого начала стал делать из нас испытателей. Всякие вывозки были сведены к минимуму: так, на Р-5 он дал нам всего по десять-двенадцать вывозных полетов, после чего выпустил самостоятельно.
На первом в нашей практике двухмоторном самолете – моноплане Р-6 (АНТ-7) – меня по поручению Козлова вывозил Н. С. Рыбко. Многое на «P-шестом» было ново: два мотора, управлять которыми следовало согласованно, двойное количество моторных приборов, даже управление элеронами и рулем высоты при помощи штурвала вместо привычной на более легких самолетах ручки – все это, вместе взятое, на первых порах не раз вгоняло меня в пот. И лишь через несколько полетов я почувствовал, что начинаю держать машину в руках.
Как раз в те дни проходил Международный конкурс пианистов, на котором одержали победу советские музыканты. Рыбко, большой любитель музыки, внимательно следил за сообщениями о ходе конкурса, переживал все его перипетии и был весь под впечатлением успеха наших пианистов.
– Хорошо, – сказал он после очередного, пятого или шестого по счету, полета, – прямо как Флиер! Давай еще один такой же полетик по кругу.
После того как и этот «полетик» был успешно выполнен, Коля благодушно резюмировал:
– Гилельс! Лети сам…
Вслед за Р-6 мы освоили еще три-четыре типа самолетов, преимущественно среднего тоннажа, на которых нам давали один так называемый контрольно-ознакомительный полет, и во второй отправляли уже самостоятельно.
На всех последующих типах летательных аппаратов – а их прошло через мои руки более ста двадцати – я вылетал сам.
Иногда вылету предшествовало изучение инструкций по пилотированию данного самолета или беседы с летчиками, ранее летавшими на нем. Иногда, как, например, при освоении трофейных самолетов, помогало лишь сознание (значительно более успокаивающее, чем может показаться читателю), что кто-то на таком самолете уже летал. А раз летал кто-то, значит, нет причин не полететь и мне. Иногда же – при первых вылетах на новых опытных и экспериментальных самолетах – не было и этого приятного сознания.
Впрочем, установленный Иваном Фроловичем спартанский порядок освоения молодыми летчиками-испытателями новых для них самолетов вытекал не только из соображений воспитательного характера, но вызывался отчасти и тем, что двойное управление имелось далеко не на всех машинах, а специальных двухместных учебных вариантов боевых самолетов тогда почти не существовало. Поэтому, например, на всех истребителях, включая даже такую строгую в управлении машину, как знаменитый И-16, нам приходилось вылетать только «по данным наземного инструктажа».
Первым самолетом, на котором я вылетел таким образом, был истребитель И-15, получивший за своеобразную форму центральной части крыла прозвище «Чайка». Это был очень легкий по весу, исключительно хорошо управляемый самолет, обладавший поразительной способностью устойчиво держаться в воздухе едва ли не в любом положении: вверх колесами («на спине»), на боку, с задранным под большим углом вверх носом – как угодно. Но все эти его качества я ощутил и оценил позже, а вылетая на И-15 впервые, поразился, помнится, тому, как внезапно изменился весь облик, казалось бы, детально изученного мной самолета (а я немало времени добросовестно просидел в его кабине, мысленно проигрывая полет, пока не выучил наизусть расположение всех приборов и не довел до полного
