Друзья мои мальчишки - Эсфирь Цюрупа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тогда Матвей сказал ей неожиданно сам для себя:
— Я могу вам принести целых два килограмма моркови. Толстой. У нас есть. Мы с прабабушкой купили в палатке.
Алёна Ивановна улыбнулась:
— Не надо приносить морковь. У нас на кухне в детском саду её очень много, из неё делают для ребят пюре и оладьи. А нам хотелось, чтобы морковка была живая, чтобы она родилась из семечка и росла. И чтобы ребята за ней ухаживали. Но ты не беспокойся, мы её пересеем.
— А почему вы тогда грустная? — спросил Матвей. И затормозил среди улицы, и потупился.
Вот она сейчас ему ответит, что он ещё маленький, а её грусть — взрослая и его не касается, и что такие вопросы маленькие старшим не задают. Но она ответила совсем не так.
— Видишь ли, Матвей, — сказала она. — У меня сегодня самый первый день работы. Мне хотелось, чтобы всё было, как надо. А у меня получилось всё не так… Я плохо объяснила мальчикам, какие растения полезные, а какие — сорняки…
Матвей сразу заступился за неё перед ней самой:
— Вы хорошо объяснили!
Но она продолжала:
— Во-вторых, у меня ребята ели печенье не вовремя, и один мальчик ел даже вниз головой и подавился…
Матвей в смятении переступал с ноги на ногу.
— В-третьих, у меня в группе оказалось не двадцать девять человек, а тридцать…
«Это я тридцатый, я… — в огорчении думал Матвей. — И чего уж она меня так боится?»
— Я не волк и не чёрт, — сказал он.
Алёна Ивановна вздохнула, улыбнулась, взяла его за руку, и они пошли дальше.
— Конечно, Матвей, ты не волк и не чёрт, ты хороший человек, и я была бы рада, если бы ты был в нашей группе. Но разве ты не знаешь, перед тем как человек приходит в детский сад, его сперва обязательно ведут в поликлинику. Там доктор велит ему показать язык, зубы, там у него берут мазок из горла на анализ, проверяют, здоров ли он, и делают прививки от болезней. А без этого в детский сад нельзя. А ко мне в группу пришёл человек без всяких справок. Видишь, сколько у меня неприятностей.
— Вас будут ругать? — спросил Матвей.
Алёна Ивановна тряхнула светлыми косичками.
— А кроме того, у меня ещё одна неприятность. Моя маленькая дочка Капа плачет в младшей группе, она не привыкла без меня и хочет ко мне. А в старшую группу ей нельзя, она ещё мала. Вот такие дела, Матвей…
Она дошла с ним до самой калитки, на которой висел номер 22. Он понял: она идёт к ним жаловаться. Ничего не поделаешь. Он тоже вздохнул. Калитка ходуном ходила, из-за неё неслось повизгивание.
— Это Гамбринус. Он обиделся, почему я его с собой не взял, — объяснил Матвей. — Хотите, я его вам покажу?
— Покажи.
Он просунул руку в щель и повернул вертушку. Калитка открылась. Гамбринус выскочил пулей, он мотал хвостом, прыгал и так жарко выказывал Алёне Ивановне свою симпатию, что весь подол её белого халата покрылся отпечатками его лап.
— Ну, вот ещё одно чепе, — смеясь, она старалась отряхнуть следы, но они остались.
— А ещё у нас есть петух Вельзевул… — начал было Матвей, но в калитке показалась прабабушка.
Увидав Матвея в сопровождении человека в белом халате, она испуганно всплеснула руками.
— Ах, зачем ты туда носишься? Что ты там накуролесил?
Ну, вот и наступила страшная минута. Сейчас Алёна Ивановна расскажет всё и про печенье — вниз головой, и про морковку, и про кеглю, и про мазок из горла…
— Не беспокойтесь, — вежливо сказала Алёна Ивановна, — всё в порядке. Просто он очень хочет к нам. Не можете ли вы ему в этом помочь? — И, улыбнувшись, она кивнула Матвею на прощание и пошла через улицу в свой детский сад, откуда летели голоса младшей группы, такие тоненькие и звонкие, как будто там был птичник.
Откуда она догадалась, что Матвей хочет к ним? Откуда она догадалась? Откуда она знает, что хотя у них на участке есть Гамбринус, и Вельзевул, и синицы, и белка приходит пить из бочки, и есть прабабушка, и прадед, и даже телевизор, он, Матвей, хочет к ним? Есть разные люди на свете. Бывают хорошие, бывают и похуже. Матвей понял, что Алёна Ивановна самый лучший человек, и он с гордостью вспоминал до самого вечера и даже ещё на другой день, как она сказала сторожу: «Этот мальчик — мой гость».
Глава 6. «Неуправляемый снаряд»
— Мотенька, возьми бидон, пойдём за молоком в палатку, — сказала прабабушка.
Она надела шляпку-панамку, чтоб солнце не напекло ей седую голову, и взяла в руки палку, с которой всегда ходила в дальние путешествия. Она говорит — палка нужна старым людям, чтобы опираться. Но сама никогда не опирается, а шарит по пути в траве, под кустами, столбами, заборами и обязательно находит грибы. Сыроежки, маслята и подосиновики вылезают ей навстречу прямо на улице Зелёной, где им расти вовсе не полагается.
Итак, Матвей взял бидон, и они пошли. Едва закрыв за собой калитку, они сразу начали свою любимую игру в перевёртыши.
— Дача, — говорит Матвей.
— Ачад, — переворачивает прабабушка слово задом наперёд.
— Сосна, — говорит Матвей.
— Ансос, — быстро говорит прабабушка.
Матвей задумывается: что бы ей загадать подлинней и потрудней.
— Гамбринус, — говорит он.
— Сунирбмаг, — выпаливает прабабушка.
Чем бы её озадачить? И как же это быстро у неё получается…
— Э-ле-ктри-фи-ка-ци-я, — торжествующе говорит Матвей.
Прабабушка на миг задумывается. Ага, вот задал он ей работу!
— Яицакифирткелэ, — без запинки отвечает прабабушка.
А Матвей пока только и может переворачивать — апап и амам.
Они идут мимо длинного забора детского сада. Потому что куда ни соберёшься, обязательно путь лежит мимо него. За забором пусто, старшей группы на площадке нет, средней тоже нет. А когда дошли до младшей группы, услышали тоненький-тоненький плач. Вся группа возилась в песочниках, лепила куличи, копала, строила дома и даже швырялась песком, хотя этого делать нельзя, а тут, отвернувшись от всех ребят, уткнув лицо меж планок забора, стояла маленькая девочка и тихонько плакала, и слёзы скатывались со щёк на улицу.
Прабабушка сейчас же шагнула к забору и присела на корточки. Она просунула руку в щель и погладила круглый затылочек и два хвостика с белыми бантами.
— Здравствуй, крошечка, — сказала она.
Матвей услышал охрипший от слёз голосок:
— Не здравствуй.
— Ну хорошо, не здравствуй, — согласилась прабабушка. — Но отчего же ты плачешь?
Бантики шевельнулись, показался голубой заплаканный глаз и мокрые реснички.
— Я соскучилась без своих мамах и папах, — сказала девочка.
Прабабушка ласково взяла её за пальчики.
— Надо сказать «без мамы и папы», — поправила она. — Погляди на этого мальчика. У него мама и папа тоже далеко, а он не плачет. И у всех ребят в твоём детском саду мамы и папы в городе, а посмотри, какие ребята весёлые. Пойди поиграй с ними, налепи много куличей…
Девочка мотнула своими бантиками.
— Я уже лепила двумями руками, — она протянула на улицу ладошки — все в песке.
— Надо говорить «двумя руками», — поправила прабабушка и стала смахивать с ладошек песок.
А девочке сделалось щекотно, и она засмеялась. И Матвей, глядя на неё, засмеялся.
— Ну, вот как хорошо, — сказала прабабушка. — Как же тебя зовут? — и дала ей конфету. И Матвею дала тоже.
— Ай-бориска! — сказала девочка.
— Тебя зовут Ай-бориска? — удивилась прабабушка.
— Меня зовут Капа, — ответила девочка, разглядывая Матвея. — А конфету зовут Ай-бориска. А этого мальчика как зовут?
— Мотя, — сказала прабабушка.
— Матвей! — громко сказал Матвей. — А конфету — барбариска.
Капа разглядывала его внимательно и серьёзно, нос высунула меж планок забора.
— Он у вас сердитый? — спросила Капа.
— Иногда, — засмеялась прабабушка. — Но ты его не бойся, он только рычит, но не кусается.
Капин голубой глаз зажёгся, как фонарик, от любопытства она привстала там, за забором, на цыпочки.
— А почему у него бидон? — спросила она.
— Мы идём за молоком, — объяснила прабабушка.
— Не надо, — сказала Капа. — У нас и так есть молоко с плюшками. А на улицу нельзя ходить, — прибавила она строго. — На улице ходят только чужие прохожие люди и стадо — корова и её сын — телёнок. Он ещё не корова, но уже бык.
Прабабушка очень удивилась, а Матвей фыркнул. Но Капа строго спросила, глядя на него сквозь щёлку:
— А тебя мама, что ли, пустила на улицу?
— Его прабабушка пустила, мама далеко, — ответила прабабушка. — Иди, маленькая, в группу, иди…
Личико у Капы вдруг вытянулось, глаза взглянули испуганно.
— Зачем она далеко? — спросила она.
— Она в Казахстан на самолёте улетела.
Капа спросила срывающимся голоском: