Крошка из Шанхая - Вэй Хой

Я быстро достала записную книжку из сумочки. Нужно было срочно позвонить Тиан-Тиану. Я вдруг поняла, что не говорила с ним уже целую неделю. Время пролетело так незаметно. Ему пора было возвращаться.

Я внесла предварительную плату, взяла пластмассовый жетон для междугородних разговоров внутри страны и направилась в четвертую кабину. Набрала номер телефона, но долгое время никто не отвечал. И когда я уже собиралась повесить трубку, на том конце провода раздался невнятный голос Тиан-Тиана.

– Привет, это Коко… Как у тебя дела?

Было похоже, что он еще не совсем проснулся, поэтому какое-то время молчал.

– Привет, Коко.

– Ты здоров?

У меня было тревожно на душе. Голос у него был какой-то странный. Его речь звучала откуда-то издалека, словно из юрского периода, в ней не было ни теплоты, ни смысла. До меня доносилось странное глухое мычание.

– Ты меня слышишь? Я хочу знать, что с тобой происходит! – повторила я, от волнения срываясь на крик. Он молчал. В трубке было слышно только медленное, едва различимое дыхание.

– Тиан-Тиан, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Не пугай меня!

Повисла длинная пауза, продолжавшаяся почти полстолетия. Я безуспешно пыталась совладать с собой.

И словно из кошмарного сна раздался его ватный голос:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Ты не заболел?

– Нет, я в… порядке.

Я прикусила губу, в полной растерянности уставившись в грязную пластиковую стенку будки. Народ постепенно расходился. Значит, дождь перестал.

– Когда же ты возвращаешься? – Я старалась говорить как можно громче, чтобы привлечь его внимание. Судя по его голосу, он мог впасть в забытье в любой момент и отключиться.

– Сделай мне одолжение. Пришли мне немного денег, – попросил он тихо.

– Что? У тебя уже нет денег на кредитной карточке? – Я не верила своим ушам. Перед поездкой у него на счете было около тридцати тысяч юаней. Даже при курортной дороговизне на Хайнане – хотя он и говорил мне, что там все очень дешево, – он не мог истратить столько денег на покупки или на женщин. По натуре он был как робкий младенец из индейского племени, испуганно прячущийся за мамину юбку. Наверное, что-то случилось. На этот раз моя интуиция не сработала, я терялась в догадках.

– В правом ящике комода лежит сберегательная книжка. Ее легко найти, – напомнил он мне.

Внезапно я рассердилась.

– Ты должен объяснить, на что ты истратил такую уйму денег. Не нужно ничего скрывать от меня. Доверься мне и все расскажи.

Молчание…

– Если ты ничего не объяснишь, я не вышлю деньги, – мой тон был преднамеренно угрожающим.

– Коко, я действительно очень соскучился по тебе, – прошептал он. Мне стало невыносимо грустно.

– Я тоже, – сказала я тихо.

– Ты от меня не уйдешь?

– Нет.

– Если у тебя есть другой, все равно, не покидай меня! – умолял он. По его голосу чувствовалось, что он совершенно обессилел и страшно растерян.

– Что случилось, Тиан-Тиан?

Сделав над собой усилие, дрожащим и слабым голосом он сообщил мне ужасную вещь. Новость была настолько чудовищной, что не оставалось никаких сомнений в ее правдивости: Тиан-Тиан пристрастился к морфию.

Это случилось приблизительно так: однажды вечером Тиан-Тиан сидел в придорожном ресторанчике и случайно столкнулся с Ли-Лэ из шанхайского Центра репродуктивного здоровья. Тот тоже приехал на Хайнань, остановился у родственников и подрабатывал в принадлежавшей им стоматологической клинике.

Они отметили встречу, и поскольку Тиан-Тиан уже довольно долгое время провел в одиночестве, он обрадовался, что ему есть с кем поговорить. Ли-Лэ поводил его по разным местам, о которых он даже не подозревал, а если бы и знал об их существовании, то вряд ли отважился бы пойти туда один. Нелегальные игорные дома, сомнительные косметические салоны, заброшенные склады, где устраивались гангстерские разборки. Тиан-Тиану все это было чуждо, но ему нравилось общество Ли-Лэ, его искушенность, раскованность и остроумие.

Ли-Лэ вел себя очень дружелюбно, но под покровом добродушия таилась отчужденность. Именно такое качество больше всего импонировало Тиан-Тиану в других людях. Они были очень похожи. В глазах у каждого выражение теплоты и участия в мгновение ока сменялось холодностью и отстраненностью. Что бы они ни делали – беседовали, слушали или смеялись, – их взгляды оставались отрешенными, а на лице лежала печать безразличия и меланхолии.

Овеваемые тихим южным бризом, они бродили по берегу плечом к плечу, без конца разговаривая о Генри Миллере, о поколении «битников», или любовались закатом с крошечного балкона, лениво потягивая чистейший белоснежный сок из свежих кокосовых орехов. Как-то раз на дороге они встретили сильно накрашенных молодых женщин. Это шлюхи вышли на поиски клиентов, перед охотой закрыв усталые, забывшие о любви сердца на замок. Вид у них был жалкий – приклеенные улыбки, шмыгающий нос и груди, кажущиеся доисторическими окаменелостями. Их окружала атмосфера южного курорта, полная шума, блеска и иллюзий.

Впервые Тиан-Тиан вколол себе морфий в клинике, принадлежавшей родственникам Ли-Лэ. Тот показал ему, как это делается, и предложил попробовать. Кроме них, в клинике не было ни души. Наступила ночь: за окном редкие прохожие переговаривались на непонятном диалекте, мимо с грохотом проносились большие грузовики, издалека слышались гудки паромов.

Тиан-Тиан погрузился в совершенно неведомый мир. Причудливые химеричные горы и ущелья покачивались и колебались, отбрасывая неправдоподобно огромные трехмерные тени. Необычайно сладкий ветерок поигрывал струнами ветвей и вкрадчиво шелестел в листве. В лощинах один за другим распускались розовые цветы, образуя безбрежный океан тончайших красок. Это пьянящее чувство, необычайная легкость и обволакивающее тепло материнского чрева, это сладостное забытье окутывали все вокруг, пронизывали насквозь и проникали в самое сердце.

Восковой диск луны то появлялся, то исчезал, сознание уплывало и возвращалось.

Все вышло из-под контроля. Каждую ночь Тиан-Тиан упивался розовыми грезами. Смертоносная розовая жидкость разливалась по венам, обволакивая его ослабевшее и беспомощное тело, кружа в ядовитом убийственном потоке и унося в пустоту. Нервы звенели от напряжения.

До сих пор я не могу без ужаса и отвращения представить себе эту картину. С этого момента наша жизнь стремительно покатилась под откос. Может, так было предопределено с самого начала, с того дня, когда в аэропорту маленькому Тиан-Тиану отдали урну с прахом отца, когда он бросил школу из-за внезапной немоты, когда мы впервые встретились в кафе «Зеленый стебель», когда его влажное от пота и бессильное тело безвольно обмякло на моем в нашу первую ночь, когда я позволила другому мужчине прикоснуться ко мне. С тех пор он не мог избавиться от мучительных воспоминаний, вырваться из объятий безысходности. Он был не в состоянии расстаться с ними, провести грань между прошлыми страхами и настоящим. Над его жизнью и смертью висела неумолимая тень его собственной сексуальной немощи.

Когда я думала об этом, мне хотелось кричать от боли. Это немилосердное самоистязание, эта одержимость были за гранью моего разума и физических сил. И даже потом, когда перед мысленным взором предстало ангельское лицо Тиан-Тиана, мне хотелось лишь рухнуть замертво, отгородившись от всего мира. Когда сердце истекает кровью, вместе с нею по каплям может уйти и жизнь.

Ли-Лэ бегал по поручениям, обменивая деньги Тиан-Тиана на бесчисленные пакетики с белым порошком. Они все время сидели в гостиничном номере, а кошка спала, примостившись у теплого от постоянной работы телевизора. Он работал круглые сутки, без умолку сообщая об ограблениях и различных инженерных проектах муниципальных властей. Ли-Лэ и Тиан-Тиан почти перестали есть, обмен веществ замедлился. Дверь в номер была не заперта, и мальчик из ресторана мог приносить еду; им самим было лень даже пошевелиться. В комнате стоял странный пьянящий запах гнили, приторный аромат фруктового желе в сочетании с трупным смрадом.

Постепенно, чтобы сэкономить или когда не удавалось найти надежного торговца, они начали ходить в аптеку за микстурой от кашля, из которой Ли-Лэ готовил какое-то омерзительное зелье – заменитель наркотика. Вкус был отвратительный, но для них это было лучше, чем ничего.

Однажды Пушинка не выдержала и сбежала. Ее не кормили уже несколько дней, хозяин совсем забросил ее. И она отважилась на побег, вконец оголодавшая, со свалявшейся, поблекшей шерстью и проступающими наружу ребрами. Скорее всего, она одичала, ночами скитаясь по помойкам в поисках пропитания и истошными воплями призывая самца.

Я была потрясена и никак не могла собраться с мыслями. Бессонница иссушила тело. Вокруг плавали бесформенные тени, принимавшие самые неожиданные очертания, воображение рисовало безнадежные картины. Всю ту ночь я металась в жару и отчаянии, бесконечно проигрывая на запылившемся экране памяти все события нашей жизни с Тиан-Тианом, начиная с первой встречи. Мы были самой обреченной парой влюбленных из живущих на земле.