Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева - Владимир Исаакович Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем с советскими диссидентами произошла воистину трагическая метаморфоза: из живых людей они превратились в футбольный мяч, по которому ожесточенно лупили обе стороны. Пока он не истрепался до такой степени, что пришлось заменить новым — сначала Афганистаном, потом Польшей.
Две-три дюжины советских диссидентов, арестованных вскоре после инаугурации[7] тридцать девятого американского президента, были чем-то вроде наглядного урока русской истории, который специально для невежественного в ней Картера и в ответ на его либеральную жестикуляцию давал персонально Юрий Владимирович Андропов. Демонстрационная доска, а на ней живые люди: Микола Руденко, Юрий Орлов, Анатолий Щаранский… Это напоминало старинную историю со знаменитым итальянским художником, который был приглашен на работу к одному восточному владыке. Однажды между ними зашел спор: владыка усомнился в анатомической правильности изображения художником отрубленной головы. Чтобы доказать свою правоту, тиран приказал привести раба и отрубил ему голову на глазах потрясенного художника: “Ну, теперь видишь? Кто прав?"
Скорее всего, Картер вовсе и не рассчитывал на такую стремительную и хищную реакцию КГБ в ответ на его либеральную демагогию о правах человека. Реакция же последовала мгновенно, словно Андропов только и ждал от американского президента нескольких жестов в сторону Советского Союза, дабы получить повод и оправдание для резкого зажима внутри страны. Десятиминутная аудиенция Владимиру Буковскому и телеграмма Сахарову — конечно, не более чем театр, где президент был актером, а режиссером — Збигнев Бжезинский. Удивительно, что последний так грубо ошибся в стране, изучению которой посвятил всю жизнь. Помимо всего прочего, он недооценил советского коллегу, а статус Андропова в советской иерархии к 1977 году был уже аналогичен статусу Киссинджера при Никсоне либо Бжезинского при Картере, но значительно более перспективен, чем у них. По-видимому, именно непонимание западными наблюдателями самого факта сосредоточения в руках Андропова под конец службы в КГБ невероятной власти привело к тому, что всего за год до смерти Брежнева имя его почти не упоминалось среди наиболее вероятных преемников престарелого кремлевского вождя. Даже когда он стал Генеральным секретарем Коммунистической партии и принимал иностранных гостей после похорон Брежнева, вице-президент США Джордж Буш, пытаясь смягчить формальную атмосферу встречи, пошутил: “Мне кажется, мы уже знакомы друг с другом, так как занимали одни и те же посты". Андропов на это никак не отреагировал, сочтя сравнение, пусть даже шутливое, должности шефа КГБ с должностью шефа ЦРУ, которую одно время занимал Буш, неуместным умалением своей прежней роли.
Конечно, Андропов не мог восстановить царство террора в сталинском масштабе, но несомненно, что он пользовался испытанными, традиционными методами русской тайной полиции. Легко поэтому предположить не только существование провокаторов среди диссидентов, но и то, что их число больше, чем пока выяснилось, а возможно, и больше, чем когда-либо выяснится. Если случится невероятное и в России снова произойдет революция, “революционеры" первым делом уничтожат здание на площади Дзержинского с его архивами и досье на стукачей. Ведь разоблачение домашних агентов КГБ — это исключительно работа самого КГБ, если Центр решает перевести “своего человека" из провокаторов в свидетели обвинения и газетные разоблачители, как это случилось, к примеру, с православным священником-диссидентом отцом Дудко, который не только покаялся в содеянном, но и оклеветал бывших друзей и последователей. Либо с Саней Липавским, евреем-отказником, диссидентом и соседом Анатолия Щаранского, с разоблачением которого он выступил на суде и в советской печати. Но одноразовая роль разоблачителя менее выгодна, чем постоянная — соглядатая и провокатора. Потому и легко предположить, что количество невыявленных агентов Андропова среди диссидентов, скорее всего, значительно больше, чем выявленных.
История с двойным агентом ЦРУ и КГБ, диссидентом-провокатором Саней Липавским любопытна еще тем, что дает амбивалентную картину там, где принято видеть сугубо риторическую иллюстрацию к вечной теме “Иисус — Иуда". В советской действительности это лубочное изображение превращается в ловкий перевертыш: Иуду можно предположить в роли Исуса, а того — наоборот. В самом деле: окажись в тюрьме не Анатолий Щаранский, а свидетель обвинения против него Саня Липавский — ему бы и ходить тогда в героях-мучениках. Ведь если Исусами рождаются — пусть так! — то Иудами становятся. И не за тридцать Серебрянников, как в примитивном древнем римско-иудейском мире. Методы Андропова несравненно более изощренные и жестокие. Отец Сани Липавского судим за финансовые махинации и приговорен к смертной казни, и КГБ предоставил сыну возможность спасти его, предав друга, которого все равно бы судили за шпионаж, даже если б Саня Липавский не дал против него показаний и не написал письма в “Известия". Этот иезуитский, извращенный выбор волнует наше воображение по сию пору — мы сами не знаем, какой бы сделали шаг, окажись в подобной ситуации. Поэтому предоставляем читателю самостоятельно выпутываться из дилеммы, помня только, что самоубийство в андроповском тесте выходом не является: оно означает смерть для отца и тюрьму для друга.
Это не апология иуды, но сострадание подневольному, насильственному предательству. Оба — и Анатолий Щаранский, и Саня Липавский — были изначально евреями-отказниками. Первоначальная ситуация толкнула одного на тесное сотрудничество с КГБ, а другого — на острую конфронтацию с ним. Обоих бесконечно жаль, потому что над ними витает в военно-гражданском обличье зловещий рок организации, которую возглавляет в это время герой нашей книги. Оба — жертвы, подопытные персонажи экспериментальной трагедии, сочиняемой в здании на площади Дзержинского.
Отдадим должное воображению хозяина этого здания. В борьбе с диссентом он изощрил ум настолько, что реального диссента ему показалось недостаточно и он создавал параллельно фиктивные формы. Так, например, в учреждении на площади Дзержинского стал издаваться мнимо диссидентский, откровенно антисемитский и национал-большевистский журнал “Многая лета". Мало того: к реальному диссенту Андропов старался примешать уголовщину. При обысках диссидентам и евреям-отказникам подкидывали, а потом “находили" наркотики, валюту, оружие. Андропову важно было представить идейных противников советской власти в качестве уголовных преступников — наркоманов, валютчиков, изменников родине, террористов и рецидивистов. Это уже приближалось к сталинским методам создания преступлений прямо в тайной полиции.
В начале 1977 года в вагоне московского метро произошел взрыв, который стоил жизни нескольким пассажирам. Почти немедленно вслед за этим иностранным корреспондентам в Москве были представлены две
