Рассказы о Москве и москвичах во все времена - Леонид Репин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако на гребне волны не продержишься долго, даже на самой высокой. Вся Москва провожала в последний путь Алексея Орлова, сотни тысяч людей — горожане, крепостные молились за его души упокой…
Нескучный сад после его ухода сразу привял. В нем появились цыганские таборы, гуляки самого низкого толка — и тут же дурная слава за садом пошла. Огульное пьянство, драки, бесчинства всякие. А Воздушный театр все-таки выжил и по-прежнему привлекал москвичей. Летом 1830 года Пушкин его посетил и был приятно удивлен тем, что увидел. И от театра в восторге остался: актеры играли среди естественных декораций, меж живых кустов и деревьев, возле беседок, увитых разноцветными лентами, в которых по вечерам уединялись влюбленные…
После войны Нескучный сад казался совсем заброшенным. С Серпуховки, где я жил, до него рукою подать — минут пятнадцать пешочком, и нас тянуло туда, словно в райские кущи. Совершенно о городе там забывалось. Купались мы, загорали на полянах, не подозревая о том, что здесь творилось за двести лет до нашего появления в жизни. Нескучный нам достался тихим, покойным, но тем и влек нас к себе. Я часто уединялся здесь — к экзаменам в школе готовился и первых в жизни приключений искал. Так и остался этот сад родным для меня навсегда.
Мне всегда казалось, что Нескучный особенно притягателен своими рощами, привольно разбросанными по холмам и оврагам. Старые-престарые липы, береза, дуб, клен, черный ольшаник, а в местах, где родники выбиваются к свету, возле прудов и болотец — травы, которые и не в каждом лесу найдешь: ожика волосистая, папоротник, пролесник, хохлатка, медуница, купена и даже ландыш. Пройдитесь неспешно ранним утром в Нескучном — и белку увидите, и зеленую пеночку, и дроздов. Тут и соловья можно услышать, и зорко поглядывающего с вершины дерева сокола-чеглока увидеть. Сами по себе, к счастью, птицы и звери живут. Что им наши проблемы.
Тропинки в Нескучном сходятся и взлетают на вершины холмов и разбегаются или на дно оврага скатываются. Кстати, самый глубокий в Москве овраг — Андреевский, названный так по имени бывшего Андреевского монастыря, здесь же, в Нескучном. Иногда тропинки выводят на асфальтовые аллеи, на которых встретится и молодая мамаша с коляской, и дед с внуком или пара стремительных девушек с рюкзачками за спиной на роликовых коньках.
Нескучный (Александрийский) дворец. С картины неизвестного художника, 1850-е годыА у подножия Нескучного плещется мелкой рябью Москва-река. Парапета здесь нет, и можно сесть так, что ноги в воде окажутся. Здесь любят коротать время пенсионеры — кто на стульчике раскладном, кто просто на ящичке — сидят и смотрят в прострации на недвижные поплавки. Но рыба ловится.
Треволнения жизни обошли Нескучный дворец, и былое свое великолепие он почти целиком сохранил. Уже более шестидесяти лет как здесь Президиум Академии наук поселился, а ученые, как известно, народ аккуратный, в истинных ценностях толк понимающий. Сохранилась не только планировка парадных комнат на втором этаже, но и их отделка — роспись, лепнина и двери роскошные — двустворчатые, высоченные. Воистину царский дворец! Жаль только, не увидеть простому смертному всей этой красоты. Оберегается она как редкая драгоценность, и с улицы глазеть на нее не пускают, экскурсий не водят — сами как скупые рыцари наслаждаются. Скорее всего, и привыкли давно, ходят мимо и не замечают…
А построен был дворец, между прочим, не для братьев Орловых. Прокофий Демидов как увидел это изумительное место с крутым, живописнейшим спуском к Москве-реке, так сразу и влюбился в него. Он мог себе позволить на пустом месте город выстроить, но решил дворцом ограничиться. В 1756 году архитектор П. Пест уже закончил строительство и нанизал еще одну жемчужину на ожерелье нашего древнего города, и теперь сияет она. Через полтораста лет император Николай I купил дворец у орловских наследников и несколько перестроил его. Однако архитектор Е. Тюрин бережно отнесся к дворцу. В основном остался он таким же, как и был. И боковые флигели сохранились — кавалерский и фрейлинский корпуса («Мальчики налево, девочки направо, остановка очень короткая!»). Остался кухонный корпус, манеж, ванный и охотничий домики. Так умело устроено все, в ландшафт окружающий вписано, что и не замечаешь, как мимо идешь.
Обратите внимание на чудный фонтан перед дворцом. Это работа знаменитого И. П. Витали — его же фонтан и напротив Большого театра. А этот с Лубянской площади еще до войны сюда перенесли, чтобы на его месте водрузить фигуру Железного Феликса, которую решили ваять из камня — камень долговечней, надежнее. Однако, как известно, и камень не выстоял, главного чекиста страны ленинского призыва в годы перестройки удалили с площади. А вот создание Витали — стоит, ничего. И при добром к нему отношении вечно, пожалуй, будет стоять, потому что, по сути, — вечное.
Недостроенная громада милосердия
Открываю некогда страшную тайну об этом громаднейшем здании в самом центре Москвы на набережной вроде бы, а на самом деле как бы от назойливого взгляда в стороне… Это здание Военной академии имени Дзержинского… Когда-то секретнейшей из всех наших академий.
На самом деле это Академия ракетных войск. Но до девяностого года это содержалось в наистрожайшем секрете. Если кто-то из академии ехал на испытания, цель командировки обозначалась непроходимо туманно: «Такой-то отправляется туда-то на испытания (далее пропуск)…» И только потом от руки вписывалось, на какие именно испытания. Чтобы лишняя машинистка, кстати многократно проверенная, общупанная со всех сторон, о той страшной тайне не проведала и в минуту женской слабости врагу о том…
Между тем это совершенно замечательная академия. Какая нынче армия без ракетных-то войск. Отсюда еще в сорок первом году уходили на фронт командиры первых «катюш», здесь готовили и готовят великолепных специалистов. Из этих стен, которые, как в сказке, и за три дня не обскакать, вышли наши знаменитые маршалы, герои, крупные ученые, изобретатели. Сейчас здесь работают около 80 докторов наук и с полтысячи кандидатов — таков научный потенциал академии.
А вот и совсем уже удивительное: до всех своих неповторимых перевоплощений, которые зданию этому довелось пережить, на том самом месте, где воздвигнуто оно, еще при Федоре Ивановиче, последнем русском царе из династии Рюриковичей (1557–1598), располагался главный в Москве Гранатный двор, где хранили порох, ядра и прочие артиллерийские припасы. Место наиудобнейшее: под самым боком у Кремля, но и в стороне, на пустыре огромном, — возле устья Яузы при впадении ее в Москву-реку. Ежели рванет, не дай Бог, то только аукнется, благо жилья поблизости нет.
Воспитательный дом. Фотография ХIХ векаА еще раньше на этом низменном месте, заливаемом вешними водами, при великом князе московском Василии Ивановиче (1479–1533) был сад, называемый Васильевским садом или лужком. Так долго считалось, пока не выкопали в старых книгах, что сад развела здесь Елена Глинская, маменька Ивана Грозного.
Сад стал знаменитым не только в Москве, но и во всей России благодаря юродивому Василию Блаженному, избравшему его местом своего обитания. Была у него тут какая-то хибара, куда он удалялся с паперти Божьего храма, носящего его имя в народе, именно здесь он встречался с людьми, приезжавшими искать его благословения из самых дальних концов российских.
Ну а еще позже, при Екатерине Великой, здесь отгрохали этот огромнейший дом, который если и сейчас громадным кажется, то только гадать можно, каким необъятным воспринимался он в далекие те времена.
Итак, Воспитательный дом, самый громадный дом во всей старой Москве.
Придумал создать такой дом Иван Иванович Бецкой — сын князя Трубецкого и шведской графини, видный государственный деятель эпохи Екатерины и президент Российской академии художеств. И вот для чего замышлялся Императорский Воспитательный дом: «Для приносимых детей и госпиталь для бедных родительниц в столичном городе Москве». Проще говоря, для сирот.
Местечко для сего грандиозного дома Бецкой давно присмотрел и в своей подробнейшей записке на имя государыни просил передать для строительства это казенное место и отдать примыкающую к нему часть стены Белого города. Зачем та стена, казалось бы, но Бецкой был человеком расчетливым: превосходный камень стены, о который само время дробилось, он задумал употребить в сооружении дома.
Составил смету он и, видимо, ужаснулся: денег на такое здание несметно потребовалось. Казна, конечно же, могла потянуть, но при этом пришлось бы забросить всякое другое строительство, потому и открыли добровольный сбор по всем церквам России. Императрица пример подала: внесла крупный единовременный взнос и повелела ежегодно выдавать немалую сумму из своих так называемых «комнатных» денег. Без булавок она себя, само собой, не оставила, но жест был красивый и щедрый, надо признать.