История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - Джованни Казанова

— Ладно, — говорю я ему, смеясь, — дорогой кузен, познакомимся, и обнимите меня; Марколина, я вас поздравляю.

— Ох! Вот так штука! — говорит г-н Кверини.

Лакей вышел, мы вернулись на свои места, но уже в другом настроении. Марколина — с удовлетворением, смешанным с сожалением, которое порождается в тонкой душе воспоминанием о родине. Г-н Кверини — с восхищением и с чувством доверия, порожденным тем, что имеет дело с девицей, проявляющей столько сдержанности. Г-н де Морозини высказывал в наступившей тишине соответствующие замечания по поводу оборота, который я придал этой маленькой пьесе. Все остальные, серьезные, внимательные, ожидающие окончания истории, оставались неподвижные, не говоря ни слова, слушая захватывающий монолог, что произносила Марколина, обращая взор то к одному, то к другому. Я изображал притворное сочувствие, очевидно для тех, кто был в курсе. Лишь г-н Мемо, к счастью, пришел мне на помощь, вырвав у меня несколько осмысленных слов, но он нашел в моих ответах лишь признаки успокоения. Сели за стол, и на второй перемене г-н де Морозини, который, зная от меня, что Марколина могла бы подумать о возвращении в Венецию, счел возможным сказать ей, что, если бы сердце ее было свободно, она могла бы надеяться найти в Венеции, на своей родине, мужа, достойного ее.

— Чтобы быть достойным меня, надо, чтобы я сама могла выбрать.

— Можно также обратиться к мудрым персонам, которые позаботились бы о счастье мужа и жены.

— Прошу прощения. Никогда. Тот, за кого я выйду, должен мне понравиться, и не после, а перед замужеством.

— Кто внушил вам, — спросил г-н Кверини, — эту мысль?

— Мой дядя, вот этот, — ответила она, показав на меня, — за те два месяца, что я живу с ним, он обучил меня, я этому верю, всей науке мира.

— Мои поздравления ученице и учителю; но, дорогая Марколина, вы оба слишком молоды, и наука этого мира, которая есть мораль, не постигается столь быстро.

— То, что вы говорите, Ваше Превосходительство, — говорю я, — правда. В отношении брака следует обращаться к мудрым, потому что все браки, заключенные по склонности, оказываются несчастливы.

— Но прошу вас, скажите мне, — говорит ей прокуратор, какими качествами должен обладать мужчина, которого вы выберете в мужья.

— Я не смогу вам подробно описать, но я все их распознаю, как только он мне понравится.

— А если это окажется дурной выбор?

— Он мне не понравится. Вот почему я никогда не выйду замуж за человека, которого я не узнаю хорошо до того, как отдам ему себя.

— А если вы ошибетесь?

— Я буду плакать про себя…

— А нищета?

— Ее она может не бояться, монсеньор, — ответил я ему, — потому что у Марколины есть верные пятьдесят экю в месяц, до конца ее дней.

— Это меняет дело, — говорит на это г-н Кверини. Если это правда, дорогая девочка, у вас есть большое преимущество, которое позволяет вам жить в Венеции, ни от кого не завися.

— Мне кажется, однако, что, живя в Венеции, я буду всегда нуждаться в покровительстве такого сеньора, как вы.

— Что ж, дорогая дочь моя, приезжайте в Венецию, и я даю вам слово чести сделать для вас все, что может от меня зависеть. Но почему вы уверены, если я смею спросить вас об этом, в этих пятидесяти экю в месяц? Вы смеетесь?

— Я смеюсь, потому что сама ошеломлена и ничего не знаю о своих собственных делах. Если вы хотите это узнать, мой друг вам все расскажет.

— Вы не шутили? — спросил у меня старик.

— Конечно, нет. Марколина располагает капиталом в твердой валюте, который в пожизненной ренте может дать ей даже более того, что я назвал, но в Венеции, как она очень хорошо отметила, она нуждается в покровительстве Вашего Превосходительства, потому что следует очень осмотрительно поместить этот капитал. Этот капитал у меня, и если Марколина захочет, она получит его не более чем через два часа.

— Этого достаточно. Итак, следует, дорогая дочь, выехать в Венецию не позднее чем послезавтра. Вот Маттье, он к вашим услугам и готов вас отвезти.

— Я люблю моего дядю Маттье и уважаю его; но это не ему Ваше превосходительство должны меня поручить, если я решусь вернуться.

— А кому же?

— Вам самому. Вы трижды назвали меня вашей дорогой дочерью, отвезите же меня в Венецию, как если бы я была вашей дочерью, или я туда не поеду, заявляю вам это; тогда мы послезавтра уезжаем в Лондон.

При этом заявлении, которое похитило мою душу, все за столом в молчании переглянулись. Это г-ну Кверини следовало отвечать, и он слишком много сказал, чтобы отступать назад. Молчание сохранялось минут десять. Каждый ел и выпивал с серьезным видом. Матье менял тарелку у своей племянницы, дрожа от страха. Подали десерт, когда Марколина прервала молчание, сказав, что следует покорно склоняться перед Божьим Провидением и его результатами, потому что до того, как они воспоследуют, никто в этом мире не может судить о том, дурные они или хорошие.

— В связи с чем делаете вы, дочь моя, это умозаключение, — спросил г-н Кверини, — и по какому поводу целуете мне руку?

— Я целую вам руку, потому что вы в четвертый раз назвали меня «моя дочь».

Общий смешок расшевелил застолье; но г-н Кверини не забывший фразу, касающуюся преклонения перед Божьим Провидением после его результатов, потребовал у нее пояснения.

— Я сказала это, — сказала она, — отвечая собственной мысли. Я чувствую себя хорошо, я научилась жить, мне семнадцать лет, и я стала в течение двух месяцев достаточно богата, честным и законным образом. Я счастлива, потому что чувствую себя таковой. Я обязана всем этим самой большой ошибке, которую может допустить порядочная девушка. Не должна ли я смириться, возблагодарив сотню тысяч раз божественное Провидение?

— Да; но вы должны, тем не менее, покаяться в ошибке, которую вы совершили.

— Именно это меня и смущает, потому что, чтобы раскаяться, надо, чтобы я так думала, но когда я об этом думаю, я не могу раскаиваться. Мне надо проконсультироваться об этом с каким-нибудь большим теологом.

— Это не обязательно. Я сам вам скажу во время путешествия, как это устраивается. Когда раскаиваются, не следует думать об удовольствии, которое принес вам совершенный проступок.

Г-н Кверини, почувствовав себя апостолом, с благоговением полюбил красивую новообращенную. По выходе из-за стола он исчез на четверть часа, затем, вернувшись, сказал Марколине, что если бы ему надо было проводить собственную дочь в Венецию, он повез бы ее единственным способом, а именно, передав ее на попечение дамы Венеранды, которая была его гувернанткой, женщины, которой он полностью доверяет.